Таким образом, земно мир ограничен божественным миром или, чтобы лучше понять эту ограниченность, божественный мир есть свернутое измерение этого же самого мира, которое в нем же следует открыть посвященному в смысл адепту. Но здесь то и возникает противоречие между условием и желанием как это сделать, как преодолеть эту ограниченность, ведущую к неминуемой смерти, как сделать потустороннее посюсторонним хотя бы для самого себя? Ведь человек есть часть этого здешнего и современного мира, обусловленного историей его творения, происхождения и развития? Быть посторонним для других, но таким образом, чтобы они не были посторонними ему, может только бог, как абсолют. Как человеку встать на место бога?
Конечно, человек, как образ бога-духа в качестве души и подобие творца в качестве творения, в котором есть творец, его деятельная, творящая искра – душа, - подражает богу, берет с него пример. Это примерное подражание состоит в том, что человек пытается раскрыть в себе то, что в нем скрыто. Может быть специально скрыто, как ящик Пандоры, от него самого ради его же собственного блага?
То, что скрыто, является сокровенным для человека, то, что сидит, находится в нем в качестве внутреннего, которое там, внутри раскрывается в качестве Я, того, что есть вовне как тотальность, универсум, как раз поэтому ждет и требует раскрытия и открытия. Но это открытие чревато гибелью для ограниченного. Обычно, в массе оно и открывается для многих, чтобы тут же закрыться. Так жизнь человека заканчивается смертью. Для человека открывается в полной мере его ограниченность в смерти. В этом смысле смерть есть зло, итог того зла, от которого страдает человек в жизни. В чем заключается смысл этого зла, для чего оно нужно?
Единственное, что приходит на ум человеку, это то соображение, что зло необходимо в качестве нечто, требующего преодоления. Что преодолеть то, что есть в тебе же, а есть ограниченность, необходима не только мысль, идея, но и воля, решимость быть вечно. Разумеется, все это хрупкое здание строится на желании, как зыбком песке. Это желание вызвано тем, что не хватает ему? Что не хватает человеку? Жизни, существования, бытия. Ему не хватает одной, ограниченной жизни. Человек хочет быть не только самим собой, но и всем. ОН разрывается на части этим амбивалентным желанием. В нем скрывается корень противоречия его сущности как существа от этого мира, несущего в себе свет неземной, небесной жизни. Но что значит быть самим собой? Это фундаментальный, бытийный проект быть богом. Ведь за всем многим стоит одно и то же самое само.
Что за всем этим стоит? Разумеется, то, что скрывается и требует открытия. Это Я, которое таким образом раскрытия, откровения должно дойти до самого себя, до полного осознания своего наличия, своего существования во всех местах и временах. Эволюция мира и есть путь такого откровения. И на этом пути стою Я. Вот об этом думал Василий Иванович. И вот то, что мешает ему идти по нему к искомой цели, - к самому себе, - требует своевременного преодоления. Естественно этот путь труден и полон страдания, но его преодоление приносит в итоге покой и радость, блаженство освобождения от тягот, пут жизни.
Еще Василий Иванович думал об эволюции человека. Он думал, что эволюция на Земле закончилась. Апогей развития человека, как культурного существа, приходится на вторую половину XIX века. Начиная с конца XIX века начинается деградация человека в качестве культурного существа. Воцаряется эпоха человека-массы.
Это время смены культуры цивилизацией. Уже в первой четверти XXI века наступает время уже не естественного, а искусственного существования человека. То есть, его существование в качестве культурного образа приобретает технический, информационно-механический вид. Прежний традиционный человек как имитатор или подражатель бога заменяется модернизированным человека в качестве симулянта, симуляции образа самого себя. Речь идет о тотальной деградации человека уже не только лично, но как родового существа.
Таким образом, намечается тенденция исчезновения человека в ближайшем будущем в течении текущего и следующего столетий.
В обществе потребления акцент делается не на творчестве, а на развлечения, с которым мыслящих человек не ведает, что делать, не находит себе место в нем. Просто ему нет места в нем. Поэтому он находит себя не среди живых, но мертвых. Ему они ближе живых, но пустых, еще более мертвых, чем сами мертвецы.
Что же остается делать в такой ситуации? Ничего другого, как заниматься самим собой, что и является непосредственной целью человека.
Но что есть такого особенного в занятии самим собой и в смерти? Это явления одного и того же порядка в том смысле, что в них присутствует умение преодоления границы собственных возможностей, способность совершить трансцензус, перешагнуть через себя, за горизонт событий не бытия, а быта, трансцендентное сделать имманентным, необратимое – обратимым. Человек, заглянув в себя, находит там не себя, а то, что лучше себя, самого, которого признает собой в том смысле, что он есть, как в тебе, так и во всем, но который доступен тебе только в себе. Так и смерть, - она есть, но есть не то, что ты есть, а то, что тебя нет, но только так, в смерти, через нее возможно уже не только в мысли, но и в бытии прейти к иной жизни трансцендентной тебе.
Глава пятая. Особенности ивановской медитации
Уже войдя в учебную аудиторию, Василий Иванович задумался. О чем он думал? Естественно не о занятии, о его содержании и, конечно, не о студентах, до которых ему никогда не было дела. Он думал о главном. Вы думаете, кропотливый читатели, он думал о народе и его благе? Вы глубоко ошибаетесь. Синего не было никакой вины перед массой народа. И почему? С какой стати человек, который никогда не был эксплуататором другого человека, должен сознавать себя виновным? Василий Иванович не имел никакого отношения к доморощенные кающимся русским интеллигентам. Что ему было за дело до русского народа, а одному народу до Василия Ивановича.
Василий Иванович полагал слабым местом популярной русской литературы XIX века ту роль, которую она играла в качестве восторженной няньки народа-дитяти, в коем она не чаяла души. Но этот народ так и не нашел в себе силы, несмотря на культурную революцию, достичь, так сказать, национального самосознания. Да, и, вообще, был ли в истории развития человеческого сознания такой народ? Разумеется, нет. Почему? Потому что весь человеческий род можно назвать разумным лишь в абстрактном смысле. Развитие самосознания вплоть до состояния разума в полном составе возможно в нашем случае только в личном виде.
Нет, Василий Иванович думал о том, что было действительно главным в разуме, - мыслью. Он думал конкретно о мысли так: так называемые "восточные мыслители" думают... Да, они думают, но для чего, с какой целью, зачем, ради чего, в каком смысле? В том смысле и для того, чтобы бол он не думать, ибо понимают состояние мысли, как беспокойное состояние, которое необходимо "снять" и успокоиться. Для этого следует слить в самом акте мысли до полной неразличимости того, кто мыслит (субъекта), с тем, что он мыслит (сущность), чем и как он мыслит (метод) и о чем он мыслит (объект). Тогда по мысли оных "мыслителей" мысль станет не просто реальной, но самой реальностью. Такой подход не устраивал и расстраивал Василия Ивановича.
Он думал иначе. Василий Иванович мыслил не для того, чтобы отказаться от экзистенциальной тревоги за свою судьбу, но изострить свой ум до предела осознания себя в качестве Я. Я и есть Универсум в идее, то есть, бытие-сознание. Именно в Я бытие определяет сознание в той мере, в какой сознание определяет бытие.
Вот сейчас он будет разговаривать со студентами, вернее, говорить им. Что он будет говорить? Что думает? Они могут узнать о том, что он думает потому, что он думает. Но по чему они будут знать, узнают то, что он думает, о чем размышляет? По тому, что он говорит, - по словам в его предложении, в его рассуждении.
Да, можно согласиться с аналитиком, что есть объективная, реальная вещь, есть субъективная, воображаемая душа и есть символическое слово. Но есть еще и ментальная, умная мысль. Устроена ли она, как слово, определена ли грамматикой, системой правил языка? Порядок мысли – это самостоятельный порядок, который нельзя редуцировать к трем другим порядком, не потеряв при этом саму мысль.
Но что это за порядок, порядок чего? Порядок идеи, идеального, идеальный порядок. Этот порядок субъект находит в языке, в работе (энергии), становлении языка, как речи, и в ставшем (эргоне) языком тексте. В языке есть собственно языковое или синтаксическое измерение отношения языка к самому себе, обобщенного, абстрактного слова к конкретным словам, обозначающим предметы, которые имеются в виду говорящими во внеязыковой реальности, да и сами говорящие существуют не только в языке, но и в самом реальном бытии. Вторым языковым или символическим измерением является уже не синтаксис, а семантика, как отношение слова к вещи, которой манипулирует человек вещным, деятельным или деятельностным образом. Третьим измерением, в котором находится говорящий является измерение эмоционального, чувственного выражение себя, измерение манифестации, того, каким душевным образом он относится к вещи и к слову выражения. Это измерение прагматики, измерение цели или того, что он хочет и для чего говорит, чтобы добиться своего, исполнения желания, успеха как эффективного результата и снять напряжение стремления, получить удовольствие, расслабиться.
Если символ или слово, как знак, отсылает нас к другому слову, как знаку или означающему и в этом качестве имеет значение в качестве десигната, как отличие от другого знака, то оно еще указывает на предмет употребления и в этом случае является его денотатом. Помимо этого, говорящий использует слово еще и для того, чтобы выразить свое эмоциональное отношение к тому, что он говорит, о чем говорит и кому говорит.
Однако нельзя забывать о том, что говорящий не только говорит и при этом представляет образом и словом, переживает эмоцию, делает что-то с тем, о чем говорит и к чему некоторым образом относится, но еще и думает об этом, как обо всем. В языке его мысль, которую он