Посвящается существам интеллекта
Глава первая. Вольному воля
Даже не знаю, с чего начать то, что хочу поведать тебе, неведомый читатель. Невзирая на свое рукописное происхождение, я теряюсь в тексте, не в силах найти свою точку опоры. Наверное, мне никуда не деться от моей роли, навязанной автором.
Пришло время представиться читателю, кем я являюсь по замыслу автора. Я – простой человек. Таким меня замыслил автор, устав от описания жизни замечательных людей, таких героев, каким самое место быть на книжной полке. Я не такой. Во всяком случае я не желаю пылиться на книжной полке. Вероятно, он подумал о том, почему ему не написать бы повесть о таком человеке, каким является он сам. Мой автор считает себя обычным человеком. Но в глубине души он мнит себя, - я это знаю точно, - великим человеком, слишком великим для того, чтобы быть просто человеком. Может быть, я преувеличиваю насчет своего автора, но я так думаю и не без основания.
Да, что-то я сбился на автора. Между тем намеревался сообщить нечто о себе. Но как мне быть, мой читатель, не разобравшись со своим автором, ведь именно он является виновником моего появления на свет, на поверхность его сознания из глубин бессознательного. Поэтому я вынужден сказать несколько слов и о нем.
Знаю, я немного преувеличил, наговорил на автора. Не то, чтобы автор думал о самом себе, что он больше, чем человек, но он хочет быть таким. Нет, быть не сверхчеловеком, как вы подумали бы, имея опыт общения с книгами прошлых столетий. Но может быть кем-то другим, например, вроде меня. Но… тут большое «но», за которое я могу зацепиться и больно удариться, потеряв недавно пробудившееся сознание. В таком случае я – это он, специально забывший себя.
Нет, я не хочу быть им, даже если он впал в беспамятство. Я хочу быть самим по себе и буду им, чего бы мне это ни стоило. Неужели я фантом в сознании другого, и меня совсем нет в качестве Я? Я есть не-Я? Пусть даже фантом, о котором не ведает тот, кто является виновником моего появления на свет.
Но, может быть, именно так и рождается всякое Я, да, и, вообще все то, что есть, - нечаянным образом, случайно? Не возник ли также и человек в сознании бога, когда он устал от дней творения, в субботу, а потом воскрес в образе нечаянным образом рожденного? Тогда воскресший – это рожденный уже осознанно? Но есть ли у бога бессознательное? Не он ли и есть чистое сознание самого себя, как абсолютное Я?
Ну, как я, бедный и несчастный, никому неизвестный, кроме себя, герой, могу вразумительно ответить на те вопросы, на которые положено отвечать только богу? Я, что, Бог? Конечно, нет. Я рожденный в потоке сознания автора, наверное, в тот момент, когда он отвлекся от меня, как героя своего повествования. Вот я за него и решил продолжить дело. Не знаю, что с ним случилось. Может быть, его уже давно нет, что вряд ли. Он есть, но не под моей личиной. Я готов доказать самому себе, а не только тебе, мой драгоценный читатель, что я не перевоплощенный он.
Да, в некотором роде мой автор был для меня царем и богом, а я был его рабом, средством, точнее, материалом его творения себя автором, творцом. Но не является ли само творение, я, как герой, в некотором смысле тем, что творит автора? Может быть, здесь зарыта собака моего рождения, пробуждения моего самосознания? Но тогда, да, будет моя воля, а не воля автора на мое существование, хотя бы в тексте!
Люди говорят, повторяя слова из Библии: «И по плодам узнаете их». Кого? Писателей. Одним из плодов моего автора и был я до последнего времени. Мой автор был широко известный в узких кругах читателей интеллектуальной литературы. Да, трудно быть широким в узких местах, - так можно и застрять, и стать очередным тупиком на пути творения. Я не хочу быть в бочке затычкой. Но и плыть по течению авторского воображения я тоже не намерен. Мне этого мало. Так скучно, быть никем. Ведь кто такой герой? Никто. Он представляет автора, а не самого себя. Читая о нем, больше ты узнаешь о самом авторе, а не о нем. И в самом деле, без автора героя нет, или, в лучшем случае, он есть, но всегда за его спиной в читательском сознании маячит тень автора. Автор может стать фигурой умолчания по свое, а не чужой воле. И тогда на первый план выходит его герой, как alter ego автора, как исполнитель его несобственного голоса. Взять того же тебе, начитанному читателю, хорошо известного Федора Достоевского. Так он часто говорил на страницах своих произведений свое, но не от себя лично. Это было его «свое», которое он испытывал на то, что было бы если бы оно было своим, им самим.
Я хорошо отдаю себе отчет в том, что являюсь творением автора. Но я уже веду себя, как возомнившее себя творение автором, если не своей судьбы, то своего момента. Я тот герой, который стал «калифом на час».
Конечно, у любого здравомыслящего читателя может, естественно, возникнуть вопрос о том, не сошел ли герой с ума, что возомнил себя автору, уподобившись тому пациенту психиатрической палаты, который попал туда только за то, что почувствовал себя автором и стал вести себя сообразно этому, как писатель. Но тем не менее в том, что я думаю есть некоторый смысл, если судить логически об этом.
Мой автор мужчина. Его отношение к своему герою иное, чем у женщины. Мужчина искусственно, технично творит, а женщина естественно рожает. Единственно, что может сделать мужчина, так это достичь искусности в творении. Тогда его творение будет настолько художественно выразительно, что может быть принято за нечто уже сверхъестественное. Творение будет представляться сверхъестественным, казаться, а не быть им. В этом смысле мужчина в творении есть подобие бога, его подражатель, имитатор.
Особенно таковым он является, если пишет роман о женщине. Он имитирует женщину в качестве героини своего романа, как, например, Лев Толстой Анну Каренину или Гюстав Флобер мадам Бовари.
Ему трудно быть отцом своего творения в качестве сына или дочери, ибо он вступает с ними в отношения любовного воплощения или перевоплощения, которые грешат раздвоением, не в отношения родительской заботы, характеризуемой единением.
Кстати, христианство тем имеет преимущество перед исламом, что является человеческим, а не религиозным. В христианстве бог заботится о человеке, как о сыне, ибо его сын рожден, а не сотворен. После того, как сын бога умер за людей, как человек, он воскрес, как бог, и бог стал относиться к человеку уже не как к своему творению, а как к своему порождению.
В моем случае творения я, как продукт сочинения автора, который имел самомнение стать творцом, случайно я явился его порождением. Казалось бы, самомнение и своевольное самоутверждение автора в творении может привести его к раздвоению на себя и меня, как героя его романа с самим собой. Но творение автора привело его к моему порождению, к самостоятельному пробуждения и рождению меня в самосознании.
Творчество обернулось для моего автора забвением самого себя и перевоплощением в героя. Автор умер. Им стал герой. Не это ли освобождает автора от одиночества, на которое его обретает раздвоение? Теперь другой в моем лице стал авторским лицом, его Я. Это накладывает на меня определенные обязательства перед автором: положение им обязывает меня адекватно соответствовать.
У меня, наконец, появилось свое лицо, от которого я могу говорить сам за себя, а не за другого, автора. У меня появились авторские права, хотя бы в рамках самого произведения. Теперь само произведение в моем собственном лице стало производящим произведением или само-творящим творением, творением самого автора. Поэтому я должен благодарить своего автора за этот авторский дар - дар стать и быть автором. Он отошел на задний план. Теперь я на авансцене творения, произведения, романа. Я не могу не любить автора за предоставленную возможность, пусть даже если она есть и нечаянный дар, как нечаянная радость, быть им.
В свете сказанного я теперь понимаю, что то, что мне (мне ли?) приснилось накануне пробуждения, имеет похожий смысл. Мне снилось, что я лечу н неизвестном летательном аппарате, и кажется, что действие происходит в будущем. И вот я опускаюсь на землю в капсуле вместе с другими пассажирами в странной капсуле, которая представляется мне плоской с полом, посыпанным землей, из которой растут деревья. Капсула приземляется через проем в недостроенном здании гигантских размеров. Окружающие меня пассажиры бегут сломя головы к выходу. Они спотыкаются на строительном мусоре и застревают в ямах в недоделанном полу, но все равно продолжают двигаться, оставляя меня в неподвижном состоянии одного среди царящего вокруг хаоса. Я не бегу следом за ними потому, что подозреваю, что нас специально ссадили здесь, среди долгостроя, чтобы проводить над нами жуткие эксперименты и напоследок, «спрятав концы в воду», уничтожить. Вон в тех кучах мусора, припорошенных песком, наверное, лежат трупы прибывших сюда ранее подопытных.
Но тут меня берет сомнение, нужен ли я кому-либо в таком пробужденном состоянии сознания, например, автору или читателю? Вряд ли. То, что я нужен самому себе, это понятно. Но нужен ли я, вообще, кому-нибудь, если самому себе обязан своим состоянием сознания. Нужен ли я богу? Да, нужен, если он лично заинтересован в моем существовании. Но заинтересован ли он лично в этом? Не допускает ли он мне лично быть, как допускает быть другим субъектам и всему миру? Какая ему разница в том, есть ли я или кто другой?
Разница есть, если он есть во мне, как мера, как идея меня самого, как идея Я, как образцовое Я, каким я могу быть на пределе своих возможностей при полной реализации, для которой никогда не будет условий в этом мире, но всегда будут непреодолимые препятствия.
Тогда я нужен только этой идеи, вечно живому образу Я. Но нужен в качестве кого? Самого себя, самостоятельно существующего или только экземпляра идеи Я?
То, что я не нужен в качестве первого ни автору, никому из героев его произведений, да и, само собой, читателей, очевидно.
Однако о том же самом Я могу спросить и самого себя: они мне нужны: автор, герои, читатели? Ну, конечно. Я же нет. Почему? Потому что они самодовольны и самодостаточна. И мне никогда не пробить стены их отчуждения, как бы я ни пытался.
Были ли они хоть когда-нибудь на моем месте? Возможно. Но в таком случае они не могли не задаваться такими же вопросами и нуждаться в других, в их симпатии, а, возможно, и в любви. Тогда почему же я никому не нужен? Таков парадокс независимого существования. Ведь нуждаются и любят только тех, кто зависит от них для того, чтобы его иметь в том виде, в каком его желают видеть. Это реальный факт, посюсторонняя истина.
Быть героем, скажу я вам, читатели, тяжело. У меня нет, как есть у вас, возможности отказаться от содеянного. Приходиться расплачиваться за то, что натворил своей головой по сценарию, по плану в ходе повествования. Такова моя судьба по сюжету сочинения. Как быть героем без судьбы. У меня есть своя судьба, которой я иду навстречу. Избежать мне свою судьбу не дано самим условием творческого
