станкового пулемёта. Звук слышался отчётливый, издали напоминающий стук швейной машины. К нему присоединился лязгающий лай ручного пулемёта и послышался одиночный выстрел из немецкого Маузера. Станковый пулемёт, типа «Максим», при стрельбе издавал звук бездушной машины, а ручной пулемёт звучал с истерическими нотами. Это стрельба из винтовок, всегда индивидуальна. Пулемёт же лишён души. Это равнодушная машина смерти. Интересно, куда это большевики вздумали стрелять?
Оберлейтенант перевёл бинокль в направлении своих позиций и непроизвольно сжал губы в тонкую линию. Плохо, очень плохо, оказывается, устроили маскировку его люди, на которых он очень надеялся. Русский «Максим» потратил всего пару десятков патронов, чтобы убить снайпера Хааса. Ручной пулемёт русских тоже не подкачал. Их пулемётчик оказался опытным воякой, если смог всего с пары очередей убить расчёт немецкого, вернее австрийского станкового пулемёта «Шварцлозе». Скорее всего, и пулемёту тоже капут. Над позициями немецких пулемётчиков и снайпера ещё клубилась пыль, поднятая ударами русских пуль о землю, а оберлейтенант уже проверял позицию Мартина Шульте. И здесь русские преподнесли сюрприз, умудрившись попасть в бедного Мартина. Наверняка Мартин убит. Даже с такого расстояния в бинокль можно рассмотреть, что с головой у солдата непорядок. Разумеется, непорядок, ведь Димка, записанный немецким командиром роты в монголы, стрелял патроном с разрывной пулей, которая разнесла голову наблюдателю.
Такое начало боя – это очень нехорошая примета, но оберлейтенант уже не мог отменить атаку. Из-за холмов показались танки: две двойки и одна тройка, а на позициях большевиков начали рваться первые снаряды. Орудия танков били по русским окопам, а пулемётные очереди из бронированных машин не давали большевикам носа высунуть из окопов. На PzII стоит отличный MG34, автоматически отметил оберлейтенант, вот только танкисты что-то уж больно щедро тратят боеприпасы. В танке всего 1400 патронов к пулемёту, а до траншей ехать ещё с километр. Через пару минут надо отправлять роту в бой. Русские ведут себя не очень активно, да им никто активничать и не позволит. Выявленные станковые пулемёты русских молчат, миномётов у них тоже не оказалось. Периодически они, конечно, огрызаются, но сразу прячутся в свои норы. Ничего, скоро артиллеристы, миномётчики и танки уничтожат их оборонительные сооружения. Останется только подойти и добить раненых.
Оберлейтенант дал команду к атаке. Командиры взводов и отделений бросились выполнять команду своего командира. Атаки такого рода неоднократно отрепетированы ещё в мирное время, а также в скоротечную кампанию в Европе, да и в России – это не первый бой. Рядовые шутце, под руководством унтеров, бодро перемещались вслед за танками. Часть пулемётов уже работали с дальнего расстояния, а часть пулемётчики тащили ближе к противнику. Наступать сегодня легко, ведь в этой местности позиции красных располагались чуть ниже немецких позиций, да и холмистая местность способствовала скрытному перемещению. Шутце уже опытные: они знают, как надо укрываться от ответного огня, при этом самим наносить сокрушительный урон врагу.
Оберлейтенант дал команду ротным миномётчикам перебраться на триста метров вперёд для обстрела вторых линий траншей красных. Скорее всего, в первой линии уже никого живого нет. Так и вторую линию займём к вечеру. Командир роты решил сам двинуться вперёд, для более чёткого руководства боем.
Через пару минут плохая примета, случившаяся в самом начале боя, дала о себе знать с самой нехорошей стороны. Убитый наблюдатель не успел вычислить расположение двух противотанковых пушек русских: хорошо они замаскировались, и сейчас практически с дистанции в полтора километра обстреляли танки. Плюс русские применили свои проклятые противотанковые ружья. Все три танка, в том числе и тройка, остановились. Обе двойки загорелись и из них выскакивали танкисты, а тройке большевики перебили гусеницу и она, повернувшись, стала к ним боком. Это уже совсем не хорошо, но храбрые танкисты продолжали стрелять в противника из танковой пушки. Артиллеристы также перенесли свой обстрел вглубь русских позиций, чтобы не поразить своих солдат, а танк вступил в успешную дуэль с противотанковыми пушками противника. Вскоре они замолчали.
Когда до позиций большевиков оставалось метров триста, то монголы с татарами, скорее всего, подгоняемые пинками своих жидо-комиссаров оживились. Их пулемётчики работали короткими очередями и часто меняли позиции. Научили мы их воевать – горько подумал оберлейтенант. Очень неприятно действовали русские стрелки. Пфайффер с сожалением отметил, что уже человек двадцать шутце валяется на поле боя, а русские всё не унимаются. Наоборот, точность стрельбы противника резко усилилась. Каждые несколько секунд, падал очередной солдат фюрера, но хуже всего, что русские выбивали унтеров, пулемётчиков и миномётчиков.
Оберлейтенант встал на колено за очередным холмиком и осмотрел позиции противника в бинокль. Он видел, как один мелкий татарин, высунулся из окопа и выстрелил в бежавшего шутце. Выстрелив, татарин сразу же спрятался. Странно, но голова шутце взорвалась, как арбуз, если в него выстрелить из крупнокалиберного пулемёта. Оберлейтенант успел заметить ещё одну странность: этот вражеский солдат стрелял из Маузера. Но почему тогда взорвалась голова у солдата? Прошло секунды три и этот же русский стрелок, а может и не тот же, чёрт их разберёт, они все на одно лицо, высунулся из окопа и выстрелил, практически не целясь. Ещё один немец, теперь уже унтер упал. Из спины поражённого воина вырвалась струя крови, как будто его убили из крупнокалиберного пулемёта.
Да, что это такое? Ещё и пулемёты русских никак не заткнуться. Артиллеристы уже перестали долбить по русским окопам, боясь поразить своих камрадов. Остался только один рывок на расстояние броска гранаты, но этот бросок русские и не давали сделать. Они расстреливали солдат вермахта, как в тире. Кто-то из унтеров догадался бросать вперёд дымовые гранаты, и вскоре, передний край погрузился в дымку, но таких гранат явно мало. Русским, почему-то дым не очень мешал убивать храбрых шутце, уже практически добравшихся до русских траншей. Вот враг подкинул ещё одну неприятность, выстрелив в заплечный рюкзак огнемётчика. Оберлейтенант поморщился от страшной картины, когда его храбрый солдат заживо сгорал в огне взорвавшейся огнесмеси. Осталось всего метров сто, но атака, как видно, захлебнулась – слишком много солдат роты валялось убитыми и ранеными. Самые опытные и шустрые стрелки знали, что надо преодолеть эти несчастные сто метров и забросать русских гранатами, но получалось немного не так. Русские применили оружие, бросавшее гранаты на сотню метров: несколько взрывов раздались среди наступавших стрелков. Взрывы не очень сильные, но несколько раненых добавилось. И ещё эти гнусные русские снайпера: каждые несколько секунд кто-нибудь из солдат или унтеров фюрера геройски умирал. Чем они стреляют, что стрелков разрывает на части?
Оберлейтенант видел, что его ротой уже никто не управляет: весь младший командный состав вышел из строя. Он кенгурячьими прыжками рванул к своим солдатам, чтобы поднять их на последний рывок, но вдруг почувствовал, как пуля прошлась ему по рёбрам, и бок стал мокрым от крови. Пришла резкая боль и Пфайффер упал на землю в жесткую траву. К нему метнулось несколько стрелков, чтобы оказать раненому командиру помощь. Корчась от боли оберлейтенант видел небо России, которое на глазах темнело. Или это у него в глазах темнеет?
Однажды, кто-то из генералов отметил, что по какому бы сценарию ни начиналась битва, вскоре она превращается в обычное побоище, где решающую роль играет уже не мастерство командира, а стойкость, умение и сила духа простого солдата. У противников имелось и то и другое. Бойня продолжалась бы ещё некоторое время, до полного взаимного истребления, но тут вмешалась природа.
Ничего не предвещало такого резкого изменения погоды. Светило Солнце, по голубому небу ветер гнал белые стада туч, и только на горизонте клубились грозовые тучи. Они не мешали людям спокойно убивать друг друга. Вдруг всё поменялось за несколько минут. Тёмно-серое небо нависло над полем боя, намекая людишкам, что оно готово пасть каменным грузом на их горячие головы. Дующий с самого начала дня ветер стих. Вместе с ним стихли и звуки, издаваемые природой. Только люди внизу шумели своими железяками. Перед грозой острее стали ощущаться запахи. Теперь ветра не стало и раскалённые волны, поднимавшиеся с земли, не уносились прочь, а оставались на месте. В воздухе повис наэлектризованный аромат пыли, смешанной с запахом сгоревшего тротила и с чадом догорающих дымовых гранат. По земле стелился неприятный дым от сгоревших танков и бедолаги огнемётчика, превратившегося в чёрную, дурно пахнущую кочку. Трава, выгоревшая под аномальными лучами Солнца, отдавала сеном, отчего опытным солдатом казалось, что они вдыхают сладковато-влажный фосген, своим флёром отравляющий их лёгкие. Запахи словно соревновались в паскудстве и силе воздействия на людишек каждый по отдельности, но постепенно запахи смешивались в единый, совершенно непереносимый аромат места, где совершено массовое убийство. Оберлейтенант ещё находился в сознании, когда ливанул дождь, охладивший порыв солдат продолжать убивать друг друга. Прошло каких-то пять-шесть минут, и, вот грохочет гром и сверкают одна за другой молнии в рано наступивших сумерках. Дождь лупил с первобытной злобой, вдалбливая тугие струи в землю, бил по листве кустарников и по жухлой траве, яростно пытался достучаться до мозгов немцев и русских. Ливень закончился также стремительно, как и начался, только продолжала с неба падать холодная морось, но её интенсивность не сравнить с силой ливня. В сумрачном воздухе повис запах мокрой растительности и мерзких испарений в добавление к другим неприятным запахам. Образовавшаяся влажность, смешавшись с гарью, хватала людей за горло и душила, уменьшив количество кислорода в атмосфере. Бой между людьми стих сам собой. На участке роты оберлейтенанта Пфайффера немцам пришлось отступать, утаскивая на свои прежние позиции раненых камрадов. Русские не мешали шутце тащить своих раненых, но метко стреляли в тех, кто обстреливал позиции красноармейцев. Так погиб ещё один пулемётчик, не понявший в горячке, что бой уже надо прекращать, и что русские дают стрелкам противника шанс утянуть в свой тыл раненых. Такая обстановка оказалась на участке роты Пфайффера, но сам оберлейтенант не мог знать обстановку на фронте, ибо счастливо пребывал в бессознательном состоянии. Гораздо успешнее немцы действовали на своём правом фланге, где они навалились двумя своими стрелковыми ротами на остатки второй роты батальона Егорова. Имея десятикратный перевес в живой силе, они смогли занять траншеи второй роты, убив тринадцать красноармейцев из четырнадцати бойцов, что оставались в роте. Погиб и младший
