Каба́.

Подобно Кабе, исполняющей пожелания.

Но только ли прошедшей ночью он очутился внутри Книги, выбрав Петрова в качестве заглавного опыта? Может, он делал так и раньше, просто не помнит? Он проникал в книги в каждую из таких ночей, он блуждал от сюжета к сюжету, перескакивал из судьбы в судьбу, путешествовал от события к событию. И менял их. Менял существование вокруг себя. Это, а никакая не Каба, служило причиной активизации докапывальщиков. Это, а никакая не исполненная Кабой просьба, легло в основу маминых перемен после инцидента с туфлями. Это, а никакое не преследование Кабы, причина его синяков по утрам. Что если в какой-то момент люди осознают чужака внутри себя, который жрет их ресурсы и душу, и поднимают бунт? И Игорь получает на орехи?

Нет никакой Кабы, эту историю рассказала бабушка. Он сам, проникая в людей в своих метамфитаминных снах, менял их изнутри. Он воровал их судьбы, воровал часть их души. Он, Игорь, - центральная фигура и генератор этого мира.

Он сам – и есть Каба!

Сидя в своей комнате с оранжевыми наушниками на голове и слушая завораживающие треки Аморфиса, Игорь Мещеряков начал улыбаться. Вкоре его улыбка стала плотоядной. Он четко понимал теперь, что намерен платить по счетам. Он заплатит, угу. Всем и каждому. И мало, судя по тенденциям, никому не покажется.

Сестру звали Светлана Петрова, и однажды в детстве он ее потерял. Он в панике метался по всему двору – сначала один, потом ему стали помогать взволнованные ребята,- но ее нигде не было. Через пять минут поисков Виктор чуть не ревел. Он привык присматривать за сестрой, это было его негласной обязанностью, врожденной обязанностью, против которой он никогда ничего не имел. Когда Светка родилась, Витяй органично вписался в роль старшего брата и наставника, что было редкостью среди пацанов его возраста. И вот теперь он ее потерял. Они вместе играли во дворе, Виктор отвлекся, а Светки нет.

Она нашлась чуть позже, ей в голову втемяшилось спрятаться, она улизнула потихоньку в соседний подъезд и затихарилась под лестницей. А там, под лестницей, она нашла паука и, наблюдая за ним, забыла о времени. Тогда все обошлось, как обходилось еще долгие годы, но… в конце концов, он все-таки действительно ее потерял. Навсегда.

Когда сестра пошла в школу, их отношения изменились. Виктор, оставаясь верным своему характеру и родительским наставлениям, продолжал покровительствовать сестре. Уже в те годы проявлялся его дар работы с маленькими, вот только минуют эпохи и эры, прежде чем он сумеет реализовать свое призвание.  Постепенно Светка мягко но настойчиво стала выходить из-под его опеки. Сама. Теперь ей хотелось справляться самой, и к концу школы Виктор уже смутно представлял себе, чем живет и чем дышит его родная сестра.

Потом в его жизни появилась Лена Бирюкова и перечеркнула весь сценарий. Ему было 18, ей – 17, и у них закрутилось по-серьезному. Окончив школу, он отправился в армию. Мыслей о том, чтобы поступить в институт, у него никогда не возникало: его родители принадлежали к рабочему классу, так что звезд с неба Виктор не хватал; и подругу он тоже выбрал под стать своему квартету. Даже если бы мелькнули мысли о лучшем будущем, Виктор Петров элементарно не знал, с чего начать. Он отслужил и, сняв отдельное жилье, они с Леной справили скромную свадьбу. Виктор устроился в шиномонтажку помощником и в короткие сроки овладел профессией. Там он, собственно, и начал выпивать. Поначалу – после работы перед выходными. За компанию. Лена работала кассиром; позже, отучившись на парикмахера, ушла работать в салон красоты. Освоила искусство маникюра, что впоследствии (уже после развода) дало ей шанс на частную практику. Виктор же долгие годы не двигался с места в плане карьеры. В духовном плане – стремительно деградировал. Особенно успешно после смерти Дениски.

Они бухнули на работе в конце дня, потом мужики уговорили его пойти в кабак, и поскольку назавтра у Виктора был выходной, он нализался вусмерть. Он кое-как приполз домой и рухнул на кровать мертвым телом. И даже Лена не смогла его растормошить, когда проснулась ночью, чтобы покормить сына и сменить тому подгузник, и обнаружила, что уже не нужно никого кормить. Полугодовалый малыш просто лежал и не дышал, и врачи так и не озвучили четкую причину, а лишь наводили тень на плетень, и эта страшная неопределенность служила поводом для самых чудовищных предположений, особенно для Виктора. Но самое паршивое – это осознавать, что никого не было рядом с мальчишкой, когда тот умирал. Мама спала, и папа, бухущий, спал, и оба впоследствии грызли себя этим, и друг друга они грызли молча тоже, и это в конце концов убило их брак, так же как смерть сына сама по себе убила их отношения.

Жизнь Виктора превратилась в цепочку дней. Он поднимался засветло, выкуривал несколько сигарет вместе с кофе, шел на работу. По пути заскакивал в магазин и покупал чекушку, временных ограничений в продажах тогда не существовало. К чекушке он прикладывался перед трудовой деятельностью, потом, по мере поступления позывных, во время рабочего дня – в туалете, или в раздевалке, или отлучался за угол,- отпивал из горла и закусывал сигаретой, перешибая запах. До обеда он чекушку доканывал и съедал обед, приготовленный Леной накануне. Этого ему хватало до вечера. Путь с работы до дома скрашивался парой банок крепкой «девятки», особенно было в кайф, если уже стемнело, и никто не пялился. Он хлебал свое мерзкое пойло, ощущая, как тепло разливается по телу, как пробуждается вечерний аппетит, как мысли в голове начинают отсвечивать позитивным окрасом.

Фигня все, думал он. Они с Леной еще молодые и могут иметь детей. Время придет. Нужно просто перетерпеть, переболеть, переждать, а когда придет время начать жить дальше - он это почувствует. И тогда все изменится! А пока он брал в магазе «сиську» удоем 2,5 литра и сосал ее весь вечер перед телеком. В одиночестве. На другой день все повторялось. Виктор Петров, кларнетист, пересаживался с места на место.

Еще через год Лена ушла.

По сути, ничего не изменилось для Виктора. Пришлось только вычеркнуть из своего каждодневного рациона дневные обеды на работе; там он довольствовался сигаретами и чекушкой. Готовить накануне было некогда и влом. Он перешел на полуфабрикаты, часто сомнительного качества, но зато дешевые и сытные. В магазе возле дома и во всех прибрежных киосках его знали и привечали, демонстрируя лояльность. Продавщицы подшучивали над его верностью алкографику, он тоже отшучивался. Позже многие из продавщиц перескакивали с рабочего места к нему в постель, шутки до добра не доводят. Уход Лены Виктор принял с покорностью, даже с облегчением. Он принял его с облегчением потому, что теперь ему не приходилось терзаться чувством вины от своей трусости, от неспособности спалить свой квартет, от ужаса перед возможностью что-то изменить. Развод прошел быстро и мирно, и это служило показателем, что на самом деле развод случился давно. За весь прошедший год они с Леной ни разу не поговорили о сыне и о случившемся. И ладно. Так тому и быть. Виктор Петров считал себя фаталистом. На самом деле он был одной ногой алкоголиком.

Больше он не умащивал себя идеей о том, что все еще впереди, нужно лишь переждать. Все равно он не знал, что именно он хотел впереди. Он просто пересаживался, и его устраивало. На работе он не косячил; мужики-коллеги относились к нему снисходительно, учитывая его горе, если и ловили от него запашок, то никак не комментировали. Периодически его приглашали в кабак после работы, вот только Виктор соглашался все реже и реже. Ему было любо набухиваться в одно рыло перед телеком, а потом тупо бродить по ночному городу в поисках приключений. Во время этих ночных бдений Виктор беззастенчиво цеплялся к припозднившимся дамочкам, и в девяти случаях из десяти бывал послан, но в одном случае ему удавалось завести знакомство, такое же пустое и мимолетное, как и вся его жизнь. Лица и тела стали сплошным безрадостным потоком. Временами, чувствуя себя относительно трезвым, он заскакивал к родителям, где встречался со Светкой. Они общались – ни о чем. Виктор Петров больше не предлагал свою братскую помощь. Он себе не мог помочь, о чем тут вообще вести речь?

В таком ключе тянулось еще пару лет, пока в один из отпусков Виктор Петров не перегнул палку. Да так, что она треснула нахрен раз и навсегда.

Накануне отпуска подфартило, Виктор Петров подцепил на работе кралю. Она была клиенткой, приехала в сервис поменять масло, и пока ей меняли масло, она курила снаружи. Тут как раз нарисовался Витяй-раздолбай из-за угла, только что хлебнувший своего «Распутина» и дымящий куревом; завидев телку в короткой юбке, тут же полез знакомиться. Чекурик сглаживал социальные углы и придавал Виктору шарма; дама повелась, дала ему номер мобильника. Он позвонил ей на следующий день, уже будучи на первом километре своего очередного алкогольного забега, и без обиняков пригласил в гости, отметить начало отпуска. К его удивлению, дама быстро подписалась и приехала к нему на его холостяцкую съемную хату. Не на ту, где он жил с Леной и где умер Дениска. После развода Виктор сменил место дислокации, руководствуясь экономией.

Все эти две недели они только и делали, что бухали да трахались. Краля нигде не работала, сибаритствовала и гоняла на тачке, купленной предками. Так что Виктор Петров, с его работой в автосервисе, с его руками, в которые намертво въелась грязь, с его съемной хатой с облупленными стенами и с его образом жизнью – все это виделось ей романтикой. Иногда они выбирались погулять, в основном – до ближайшего проката DVD. Еще они болтали без остановки о всякой всячине, о которой позже Виктор так и не смог вспомнить. Единственно прочно засел в голове какой-то бред про диоксиданты, но с чем это было связано конкретно, он понятия не имел.

Когда его подружка средне протрезвела, свела ноги и поплелась за тачкой, он сам встретился с фактом, что завтра – последний день отпуска перед работой. Новость так его обрадовала, что он нахрюкался в однюху, посчитав, что суток ему должно хватить на отходняк. Он постарался избавить себя от завтрашнего искушения и вылакал все, что оставалось в доме, а что не вылакал – вылил. Ну, символично вылил. Там оставалось на глоток.

На следующий день он проснулся часов в пять утра, и встретил себя более-менее трезвым, причем навскидку – никаких особых последствий двухнедельного заплыва. Виктор сходил в тубзик, понаблюдал за истечением собственных диоксидантов, подивился выносливости организма, потом принял душ, хорошенько растерся. Покурил. Есть пока не хотелось, но тут как раз никаких чудес. Он будет рад, если сможет похавать хотя бы к вечеру. Он завалился перед телеком и стал смотреть все подряд.