Каба́.

Мамка же запаниковала. Если после развода с отцом у нее был относительно грамотный подход к обустройству своей судьбы и судьбы дочери, то теперь она стала совершать ошибки, хватаясь буквально за каждого встречного-поперечного. Лихорадка, вызванная осознанием ускользающего времени, прорывалась даже в жестах; мамка стала дерганой. В какой-то степени ей удалось «встать на ноги»: очертился более или менее постоянный круг поклонников, с которых она тянула деньги. Коечники – так называла их Анжела. Любили мамкину койку. Оставаясь крепко женатыми, дальше койки они не заглядывались. Ну разве что некоторые заглядывали чуток дальше - в сторону взрослеющей Анжелы.

Главная разница между мамкой и коечниками заключалась в том, что последние могли в любой момент сдать ее в утиль и заменить новым экземпляром, а вот ей из раза в раз замена давалась все большей и большей кровью. Анжела наблюдала за этими плясками с бубном с затаенной ухмылкой.

- Я так-то дома стараюсь не отсвечивать,- меланхолично говорила Анжела в кабинете Петрова, покачивая туфлей и накручивая локон на палец.- Чего мне там смотреть, зашквар, просто капец. Иногда у подружек ночую, меня их предки знают. У меня одна знакомая вообще одна живет, ее предки за границей работают, только деньги присылают. Так что часто у нее зависаю, у нее и пожрать всегда есть. Стремно, что парень у нее иногда ночует, и мне линять приходится. Да и пофиг, всегда есть куда. Можно к пацанам знакомым. Не важно. Когда деньги нужны, иду домой.

Она изучающе посмотрела на него своими мальвиньими глазками, в которых уже давно не осталось ничего мальвиньего. Петров кивнул. Он, дескать, понимает.

- Мамка так-то мне шмотки покупает, дома тоже пожрать всегда есть, чисто, даже после коечников, базара нет, врать не буду. Но денег не дает никогда, в смысле, наликом в руки. Ну по мелочи иногда, в школу там, на мороженое, то-се. А если на что-то темошное, то либо со мной в магаз прется, либо – денег нет. Так что я у коечников прошу. Аренда за койко-место, типа того. Не при мамке, конечно. Дядя Боря мне хрен что давал, цыкал только, а еще мамке мог накапать. А эти дают. Коечники, в смысле.

Анжела помолчала, глядя в окно и задумчиво релаксируя с волосами.

- Один мне предложил сделать ему,- сказала она, и ее равнодушный тон не приобрел ни единого постороннего окраса.- Ну, минет в смысле. Мать умотала куда-то, а он дома ходит в семейниках своих, мудями трясет. Думаю, раскручу его на бабки, пока мамки нет. А он мне: типа дам, но и ты должна кое-что сделать. Я говорю: ебу дался? Я еще девственница и несовершеннолетняя. А он типа, в рот можно и малолеткам. Сам проверял. Офигеть, сколько мудаков рядом ходит, семейные, с детьми дома играют, на работу ходят. Думаю: что с ним делать? Ему под пятьдесят, а выглядит на сто. Мамке настучать – не поверит. Никогда не верит. Послать подальше – денег не даст. А я и так уже час его терплю в труселях по дому, зря, что ли? Да и деньги нужны тогда были, капец как. Короче, я подписалась.

Она косо стрельнула в его сторону глазками, проверяя реакцию. Петров оставался невозмутимым.

- Я когда согласилась, он сразу в ванну побежал, намывать свой. А я, пока он себя намывал, мобилу пристроила на полке с включенной камерой. Этот прибежал, такой весь намытый, радостный. Один фиг у него толком не стоял. У меня челюсть устала, капец. Я под конец уже сама хотела, чтобы он кончил. Зря я что ли надрывалась? А потом я вспомнила, что он свою хреновину в мамку совал… Короче, блеванула я. Прямо на него.

Она хмыкнула, припомнив детали.

- У этого истерика, побежал опять в ванну, намываться. Наорал оттуда на меня, потом слышу, притих. Думала умер, тихо сидел. Я на кухню пошла рот мыть. Потом он пришел, извинялся долго, даже начал меня успокаивать. Смотрю, дрищет, реально на измене мужик, аж подбородок трясется. Денег потом перевел на кошелек. Много. Слинял через десять минут, мамку не стал дожидаться даже. Она за это на меня косилась весь вечер. Потом не выдержала, спросила: чего было? Я говорю, ничего не было. Этому в труселях позвонил кто-то, он и сорвался. Мамка говорит: чет он не отвечает на звонки, трубки не берет, а если она звонит с чужого или городского - бросает. Короче, слиться решил. Ну ничего, нашла в мамкином телефоне его номер, позвонила со своего. Он сначала охренел, снова начал орать, истеричка, мать его. Потом успокоился малек, спрашивает: мамка подослала? Я говорю – нет. Он молчал-молчал. Потом напрямую спрашивает: чего нужно? Соскучилась, говорю. Даже кушать не могу. Школу прогуливаю уже неделю. Походу, влюбилась. Он мне типа – выкинь из головы, все такое, это все малолетство, ты еще найдешь себе чувака. Ржака, короче. Я говорю – выкинула бы давно, но видео постоянно напоминает, каждый вечер смотрю перед сном, иногда в обед. Он когда допер, что за видео, опять орать начал, ну, ничего нового. Бросил трубку. Через десять минут звонит. Я не беру. Раз двадцать звонил, пока я взяла. Спрашивает, чего нужно. Денег, говорю. Всяко не лайки под фотками. Могу еще раз сделать, если зачешется. Он такой: ну тебя нафиг, опять наблюешь. Денег, говорит, дам, приходи. Ага, бегу уже, жди. Нашел дуру. Переводи на кошелек, как в прошлый раз. Ну и перевел он. Потом еще несколько раз.

Она помолчала, потом добавила:

- Мы когда говорили, у него фоном детские голоса сначала шли. Потом тишина, походу в ванну зашел или в тубзик. Он мне потом мыло свое дал, просил не звонить на трубу.

- Это твой единственный сексуальный опыт?- спросил Петров.

- Один раз я ковырялась на мамкиной половине хаты, денег искала. На лак не хватало, я думаю, вдруг заначка какая у нее. Нашла вибратор. Прикольный такой. Жужжит только громко, зараза. Не знаю, почему я его по ночам не слышала, как он жужжит. А может, мамка в ванной жужжала. Я его сначала на место засунула, а потом думаю: дай попробую, че за фигня такая. Тоже немного пожжужжу, мне можно, я уже наполовину взрослая типа. Прикольно на самом деле, но ничего особенного. А может, это как с «травкой», с первого раза просто не вставляет. Но у меня до второго не дошло. Я тогда подумала, что вдруг мамка его не мыла после себя, и я жужжу грязным вибратором… В общем, блеванула я опять. Успела до ванны добежать. С вибратором вместе.

Виктор Петров прочистил пересохшее горло.

- Еще были такие случаи? Приступы тошноты, я имею в виду?

- Ага, были. Я вообще к тому и веду. Один раз на тусе, я тогда бухая была… Замутила с чуваком одним, вроде пока тискались – нормально. А потом он целоваться полез, и я – сразу в туалет, к дяде Блеве. Все подумали, перепила просто. А потом в другой раз в подъезде. Я осторожная уже была. Только затошнило, сразу начала мазаться. Потом уже старалась ни с кем не мутить. Пацаны думают, я типа недотрога. Никто не догадывается. Но все равно зашквар, на фига мне такая репутация. Еще немного, и ко мне вообще никто не подойдет.

Ей не требуется психотерапия, уже давно понял Виктор Петров. Она сама – ходячий психоанализ. Рассказывая о своей жизни, Анжела четко и последовательно выделяла именно те эпизоды, которые так или иначе оказали на нее негативное влияние и привели к проблеме, которую она озвучила. Она ни разу не отвлеклась, ни разу не скатилась к мелочам или второстепенным вещам, она перечисляла самые ключевые этапы, и самое поразительно, в чем Петров был уверен: она делала это экспромтом. Без каких-либо предварительных раздумий или оценок. И это действительно поражало.

- Полагаю, ты и сама понимаешь, что физически ты абсолютно здорова,- сказал он.- Вся проблема – в голове. Блок, вызванный стрессом. Над ним нужно поработать, вряд ли нас ждут серьезные затруднения. Ты молода, у тебя гибкая психика, есть все шансы преодолеть блок и жить нормальной жизнью.

- Да я тут подумала как-то: а на фига все это? Возня, в смысле, коечная. Можно ж и без этого жить. Жужжалкой вон пользоваться.

Она его явно провоцировала. Он это четко осознавал. Она хотела определить для себя, до какой степени откровенности он способен зайти, и тот ли он человек, как она думает.

- Ладно, начистоту,- сказал он.- Есть общество, в нашем случае – российское. В котором до сих пор женщина преимущественно зависит от мужчины. И в материальном, и в семейном, и в карьерном смысле. И тем больше у женщины шансов, чем эффективнее ее внешность и чем более она свободна внутри. С внешностью у тебя все в порядке. Но такая реакция на близость может привести к замкнутости. Это сейчас к тебе тянутся мальчики, ты сама в таком возрасте, чтобы легко относиться к проблеме. С годами все усугубляется. Проблемы имеют свойство множиться. В конце концов, это затронет и твой основной козырь – внешность…

- Да бросьте, Виктор Петрович!- внезапно отмахнулась Анжела, перебив его болтовню.- Люди помои едят, если жизнь приперла. Кто-то вон бомжует годами, объедки подъедает, и пофиг. Я однажды у нариков на хате тусила, у них там тараканы везде. А им пофиг. Привыкли. Один голой ладонью прихлопнул при мне тараканчика, я чуть не блеванула.- Она фыркнула.- По-нормальному, в смысле.

- То есть ты планируешь понемногу себя приучать?- закончил за нее Петров.- Удовольствия от близости ты не ждешь, но будешь пытаться сделать вид. Так?

- Да не, не так, прикалываюсь просто. Не нужно приучать. Удовольствия тоже хотелось бы, все об этом вокруг столько трындят. Мы можем вообще решить все сегодня, только нужна ваша помощь.

- Я для этого тут и есть, но за один сеанс…

- Только запись выключите, - добавила Анжела, не слушая его. Он помедлил, потом взял телефон и остановил запись. Этим же летом, на этот телефон он будет записывать свои беседы с Игорем Мещеряковым, который когда-то в детстве швырнул в маленькую Анжелу ком грязи, но он этого не помнил вовсе. Она, впрочем, его тоже не помнила. Именно на этот телефон будет записана история Крива. – И я трубку свою выключу, вот, смотрите.