Каба́.

- Серег!- позвал дядя Саша в сторону кухни.- Сынуля пришел из школы. Ученик учил уроки, у него в чернилах щеки.- Он подмигнул Игорю и заржал. Игорь не нашел сил на вежливую ухмылку.

Обнаружился отец. Игорь с первого взгляда определил, что свою пороговую третью тот оставил далеко позади, и с тех пор его путь усеивали последующие пустые рюмки. Блин, а с чего вдруг?- мысленно психанул Игорь. Среда же! День на дворе, а эти нализались уже с утра.

- Привет, Игорюня!- Отец потрепал его по волосам.- Все нормально?

«Что если я расскажу ему про Валеру Лобова?»- вдруг задумался Игорь. Что он сделает? Ринется на улицу искать обидчика в сопровождении верного друга и оруженосца дяди Сани? И ведь найдет; а чего его искать, тусит там же, не меняя дислокации, во дворе или у магаза. Или же отец нахмурится и напомнит Игорю, что он вообще-то ходил в дзюдо несколько лет? Если у него терки с пацанами, а он не в состоянии разрулить, то это сугубо его пацанские проблемы.

Вот она! Пустота! Ее можно пощупать; она обосновалась в том месте, где у отца хранилась мечта всей жизни, а потом он швырнул ее на алтарь Кабе. Пару лет назад Игорь умолчал об Алике-Фонарике, опасаясь, что отец того вычислит и оторвет башку. А сегодня? А сегодня он уже сомневается. Он сомневается в том, как отец отреагирует на его дворовые конфликты, его страх, его проблемы и беды. Он сомневается в маме, что та войдет в его положение и посочувствует по поводу трех двоек подряд.

И он сомневается в себе. Ибо тот, кто сомневается в родителях, обречен сомневаться в себе. Он так и будет идти по жизни в пустом квартетном сценарии, не находя в себе уверенности и мужества из него выйти. Он будет пересаживаться с места на место, делая вид, что движется к успеху или мечте, он будет менять города и страны в поисках лучшей доли, он будет менять жен, любовниц, друзей, рестораны, вкусы, политические взгляды, книги; он будет рвать с любимыми и молча уходить в темноту, он будет отворачиваться от протянутых рук, он будет отворачиваться от бездомных животных, он будет предавать идеалы и бросать детей, и он будет убеждать себя, каждый день убеждать себя, что это просто так сложилось, что все это — обстоятельства, условия среды, пресловутый злой рок или Каба. Но это не так, и он — квартет, и Каба не при чем, он сам умолял ее на коленях. Он усомнился в своем отце, он усомнился в своей матери, и это сомнение стало тотальным, потому что он перестал доверять самым близким людям, которых мы просто любим, и нам не нужно их искать, чтобы полюбить. А значит — он больше не сможет доверять никому.

Но самое чудовищное: со временем он начинает винить их в своих сомнениях. За чередой неудач, пустых отношений, предательств, серых улиц и дождливых городов, на фоне возрастающих требований Кабы, на фоне пустых гулких комнат — начинает формироваться вина, и он убеждает себя, что это — их вина. Он забыл, он заставил себя забыть тот день, когда отец стоял в дверях со смущенной улыбкой и неуверенно просил сохранить в тайне его секрет, а он выболтал этот секрет тем же вечером, и пустота легла камнем.

Это он — предатель. Он предал мечту и предал любовь.

- Все нормально, пап,- сказал Игорь, но ему хотелось выть.

- Новый контракт обмываем,- раскатисто уведомил дядя Саша.- Так что скоро тачку поменяете.

Игорь кивнул, словно для него сейчас это что-то значило.

- Пап, я рюкзак оставлю и прогуляюсь!- бросил Игорь, а потом грустно подумал, что назавтра отец даже не вспомнит эту сцену.

Конечно же, он не собирался гулять. Он, черт его подери, уже нагулялся на сегодня. Он вышел из подъезда, увидел лазалку и вспомнил, что в это время дня тут редко кто бывает. Тогда он уселся на одну из перекладин. Солнце одухотворяло и приводило в восторг весь остальной мир — весь, кроме Игоря. Невдалеке шастал полуденный народ, но близко тропинки не пролегали. Игорь перевел дух, осознав, что его колбасит — физически и ментально.

Вот лазалка… Он вспомнил, как вис на ней в детстве. Его тянуло на улицу, но его не привлекало общество, характеристики персонажа Игоря Мещерякова были заложены уже тогда. Редко кто составлял компанию странному типу, висящему на железной каракатице. Лазалка была его корешом на протяжении какой-то главы жизни. Теперь же она — Валентина Ивановна, репетитор по физике. Она — Петров, Виктор Петрович, психотерапевт. Сколько времени Игорь провел здесь, карабкаясь по прутьям, подтягиваясь, провисая вниз головой, просто дурачась в однюху, воображая понятную только ему игру! И с чем же она у него ассоциируется сегодня, эта лазалка? С детством? С летним солнцем? Со свободой? Ни с чем. Она ассоциируется у него — ни с чем. Он забыл ее, эту космическую раскоряку, которая всегда была рада его появлению во дворе, как очень скоро он забудет Виктора Петрова, как тетя Нина забыла своего репетитора по физике.

А это и есть будущее. Это и есть — самое настоящее треклятое будущее под гнетом Кабы и ее обратных хотелок. Это время, когда уже не помнишь дворовых друзей. Когда меркнут самые яркие воспоминания, превращаясь в мутный кисель. Когда забываются любимые фильмы, и уже нет им места в жизни, нет времени, чтобы их пересмотреть. Когда книги заменяют соцсети, и герои старых историй умирают под сухими деревьями или уходят на кладбище под присмотром Вахтера. Когда забывается чувство бега ради бега, когда меркнет ощущение счастья ради счастья, когда бледнеет сладость первого поцелуя в подъезде, тускнеет запах пота закадычного друга, когда плесневеет вкус ветра, когда слезы высыхают раз и навсегда, и уже не можешь плакать, никогда не можешь плакать, даже теряя самых близких, и только грузишься и бухаешь. И внутренние светофоры переключаются на красный, они истошно сигналят, пытаясь выправить внутренние ритмы, но уже слишком поздно: ты продал мечту.

Что же он еще забыл, этот Игорь? Он помнил бабушку с дедом, он очень красиво распинался в кабинете у Петрова о том, что такое любовь. Их ли он любил? На самом деле. Помнил ли он их на самом деле? Может, он помнил исключительно себя, себя любимого, и, не желая отпускать последние крохи свободного детства, он привязал эти воспоминания к близким людям, подменил понятия? Он помнил себя, такого безоблачного, свободного от книг, от докапывальщиков, от лунатизма, от страха перед будущим, от обязательств перед Кабой, и он скучал единственно по себе, вовсе не по родным. По себе, который может чудить и фиглярствовать, и никто не поставит его за это в угол. По себе, который просыпается с улыбкой, зная, что впереди еще один чудесный день, и никаких богов из машины не существует. Себе, который может пялиться на голый зад маминой подруги, чувствуя религиозный восторг, без примеси стыда. Себе, который не следит за словами и поступками и продолжает напевать по жизни. СЕБЕ, который может, не думая, заложить деда с самогонкой, может, не думая, заложить родного отца…

А что он знал о них всех, о людях, которых «любил»? Почему дед с бабкой уехали из города в деревню перед смертью, что их толкнуло? Что чувствовала мама, когда он запросто выложил ей историю про женские духи и про туфли на низком каблуке в прихожей? Как жил отец, вернувшись с войны, уйдя в запой длиною год, и он не говорит, он никогда не рассказывает об этой войне; он рассказывает об этом только дяде Радику? Почему Петров, который выглядит успешным, солидным, мудрым и чистым, еще сравнительно молодым, кажется таким грустным и испуганным? Думал ли Игорь о том, почему тетя Нина каждые выходные нагружается алкоголем так, что поутру даже не чувствует, что халат задрался до спины, и трусы съехали на бок? Что испытывал Анзур Атоев все эти годы, ежедневно выходя из дома и отправляясь в школу, где его уже поджидал Димон Шиляев и Присные? Думал ли Игорь о ком-то, кроме себя самого, всего такого несчастного, преследуемого Кабой и докапывальщиками, а теперь вот — Богом из машины? Сопереживал ли он хоть кому-то, хоть уличному тупому коту?

Игорь взрослел. Не по годам, не по дням; он взрослел прямо сейчас, сидя на железной перекладине под сентябрьским солнцем. И ему совсем не нравилось такое поганое квартетное будущее. Ему не нравился он сам. Больше всего Игорю Мещерякову не нравился он сам.

- Привет.

Он подпрыгнул и чуть не завопил. И куда, интересно, делись его хваленые фукусимские индикаторы? Персонаж приблизился почти впритык, на расстоянии черенка лопаты, и это запросто мог быть Валера Лобов, это мог быть любой из племени Лесных Орлов. А он сидит тут, жалея себя и лазалку, наматывает сопли.

Но это оказался не Валера, не Орел и не местный участковый, который решил бы поинтересоваться, чего Игорь рассиживает, а не учит уроки. Перед ним стояла девчонка чуть постарше, ну или выглядящая таковой, с девчонками ведь не всегда поймешь. У персонажа оказались светлые, как у его мамы, волосы, девчонка выглядела дылдой — из-за высоченных каблуков. Модель прям! Или кажущаяся таковой, с девчонками ведь не поймешь. Юбка девушки прикрывала ее едва-едва, короткий топ обнажал плоский девичий живот и пупок, на котором поблескивал пирсинг.

И судя по выжидательному взгляду, это именно ему она бросила небрежное «привет», а теперь ждет, когда Игорь кинется ручкаться. Игорь ручкаться не хотел. Он изучил ее голые ноги, ее пупок, потом посмотрел ей в лицо; их взгляды встретились, внутри Игоря что-то щелкнуло, как искра между электродами. Он поспешил отвернуться. Ее глаза… Они были взрослыми, оценивающими, проникающими, томными и жгучими. Игоря слегка взопрел.

- Привет,- недружелюбно буркнул он, бесясь. Мысленно выругал себя: нашел время западать на девок.

- Время не подскажешь? У меня на мобиле часы сбились. Прикинь, два часа ночи показывают.

Девица поигрывала синеньким «самсунгом», идеально подходящим под цвет ее порочных глазок, к телефону был присобачен розовый брелок в виде бубенчиков, которые сейчас болтались у ее запястья. Игорь нехотя полез в карман и достал свою Нокию. Он вдруг впервые застеснялся своего старенького телефона.

- Без пяти три,- сообщил он тем же дружелюбном тоном человека, которого будят поутру первого января.

Когда девица не стала резко удаляться прочь, смерив его напоследок презрительным взглядом, а спокойно отреагировала на его «бычку», Игорь какой-то своей частью даже обрадовался. Она обошла его спереди, обдав резким, дразнящим, намертво запоминающимся запахом духов, мелькнув в шокирующей близости ляжками, обтянутыми нейлоном, и по-свойски уселась на соседнюю перекладину. Поставила сумочку на торчащие голые коленки и убрала мобильник внутрь. Игорь понятия не имел, как следует себя вести и что говорить, и на всякий случай нахохлился.

- Чего скучаешь один? Гуляешь? Или ждешь кого?

Он пожал плечами. Это выглядело как спазм.

- Я просто сижу,- только и придумал он.