участвовали в заранее запланированном шабаше вдвоём - без зрителей и массовки. Школьная олимпиада была проиграна так и так - подчистую! - потому что в таком состоянии, в котором он пребывал, он всё равно ничего бы не смог решить: два на два правильно не умножил бы.
Да этого и не нужно было: чего-то там умножать и решать, силы и время тратить - на чудо, на удачу надеяться, на его величество случай. Сашка на пару с мамашей своей давным-давно уже всё решил - и решил, и оформил, и место себе самое высокое выдал. А остальных они собирались рубить и валить под корень, вчистую что называется, к любым мелочам цепляться, к точкам и запятым. Это было ясно как Божий день: для этого Тамара Самсоновна в наглую и припёрлась.
Поэтому уходить нужно было ему - и поскорей. Для собственной чести и пользы, и выгоды несомненной! Не доставлять прощелыге-сопернику радости, а себе самому - неизбежной итоговой нервотрёпки и огорчения. Мать с сыном, похоже, только ради него одного и пришли, его “петушком” опущенным решили сделать, объектом заклания и насмешек, мальчиком для битья - не Чаплыгину Олю и не случайную на олимпиаде Чарскую, тем более. И нужно было этому сопротивляться, решительный давать отпор самым надёжным и верным способом - уходом…
64
Но он не поднялся и не ушёл - испугался. Струсил, да, - чего уж там юлить и темнить, - демонстративным оставлением аудитории большой скандал поднимать и на рожон нарываться, при всех бросать вызов клану Збруевых, поработивших всю школу со всем её персоналом, в которой ему полгода ещё предстояло учиться, выпускные экзамены потом сдавать, аттестат зрелости получать на руки. Сашкина мать, при её-то подлючем характере и влиянии, за эти полгода многим чем могла ему насолить, сотворить пакость какую-нибудь преужасную и превеликую, “укусить пребольно” - с тем же аттестатом зрелости, прежде всего. Могла прийти вечером в школу, к примеру, в июне-месяце и незаметно поставить кляксу тушью в его уже готовый аттестат, да на его фамилию прямо - чтобы стал аттестат недействительным, непригодным. Это самое лёгкое и самое подлое, что она напоследок могла бы ему учудить, в знак особой к нему “любви” и “симпатии”. И что потом с этим её “подарком” делать?! как жить и как выкручиваться из положения?!
Месяц потом будешь бегать по разным инстанциям с высунутым языком, главный документ себе выправлять: старый, испорченный, менять на новый. Это же страшно-канительное дело, сравнимое с заменой паспорта… А у него в начале июля уже начнутся первые экзамены в Университете, на которые без аттестата зрелости его, естественно, никто не допустит: про это нечего и говорить. Хорошая у него тогда “каша” заварится! - “сладкая” и “весёлая”!... Про Университет тогда точно можно будет забыть, на год отложить поступление. Ему это всё надо?!
Нет, ссориться и дерзить в открытую, в рожу “бросать перчатку” Тамаре Самсоновне было себе дороже: удовольствия от этого он поимел бы на грош, хлопот же потом огребать замучился…
Поэтому-то, подчиняясь команде внутренней, что интуицией прозывается, или Голосом свыше, он и не ушёл никуда, громко не хлопнул дверью, скандала Збруевым не учинил - в классе остался и испил приготовленную злодеями чашу до дна; хотя потом долго, до глубокой старости, почитай, корил и чернил себя за проявленное тогда малодушие. Он лишь посидел неподвижно какое-то время за партой - подождал, пока жар с головы спадёт, и затуманенные обидой глаза прояснятся; пока сердце клокочущее чуть-чуть успокоится-утихнет в груди, а разум, от обиды как кисель расплывшийся, вновь оживёт и окрепнет, взбодрится и заострится как полагается, примет рабочий вид, - после чего усилием воли заставил себя прочитать и понять написанные на доске условия…
65
И опять с ним случилась беда, уже на первой задаче, - естественное следствие нервозности и перевозбуждения первых олимпиадных минут - и того спектакля дешёвого, особливо пакостливого, что устроили ему мать и сын Збруевы. Прочитав условие задачи на определение площади треугольника по трём сторонам, он сразу же понял, что её очень просто будет решить, используя известную формулу Герона, которую не проходили в школе, но которую Вадик знал ещё из программ и пособий ВЗМШ и применял не единожды.
Вот и теперь он захотел её применить - для скорейшего достижения цели, - для чего попробовал для начала написать её на бумаге. Написал её быстро и правильно, но потом призадумался, позабыв, что означает в формуле главный параметр Р: периметр или полупериметр?
Это было плохо, такая его забывчивость, - ибо без этого точного знания формула теряла смысл, превращалась в набор пустых символов, знаков, от которых пользы не было никакой, как от механизма без главной детали.
Понимая это, Вадик изо всех сил поднатужился, память напряг, - но вспомнить так и не смог значения выпавшего из головы параметра: и то, и другое, на беглый взгляд, было правильно.
Ему и обидно и грустно стало от этого заключения, и стыдно одновременно. Последний раз он применял формулу летом: с тех пор полгода прошло, - но всё равно это его не оправдывало. Забыть одно из важнейших геометрических тождеств было для него неприемлемо и непростительно с любой стороны, на мехмат поступать собиравшегося, профессиональным математиком в будущем становиться.
Он растерялся и побледнел, занервничал пуще прежнего… и опять попытался вспомнить, напрягшись, правильное значение параметра Р, - но всё без толку. Параметр вылетел из головы, вылетел безвозвратно…
Холодный пот выступил у него на лбу, холодными и влажными сделались руки. Вадик так испугался тогда внезапной рассеянности и забывчивости, что на какое-то время разум свой потерял: его парализовало и заклинило будто бы, и он куда-то уплыл, в бездну беспамятства провалился…
66
Состояние его было ужасно - хуже и не придумаешь. Не приведи Господи никому в таком состоянии оказаться в периоды или моменты жизни, когда от тебя полная мобилизация требуется всего твоего организма. А ты сидишь, как болван раскисший, как тряпка, и ничего путного вспомнить не можешь; не говоря уж про то, чтобы что-то подумать, решить. Пренеприятнейшее состояние, надо сказать, преужаснейшее!...
Сколько времени он истуканом таким просидел - Бог весть, - но только когда очнулся от оцепенения сомнамбулического, то первое, что подумал, была очевидная в той ситуации мысль: нужно попытаться достать из портфеля справочник Выгодского по элементарной математике, что он захватил с собой, и посмотреть там хотя бы глазком эту злосчастную формулу. Уточнить, что означает параметр Р - периметр или полупериметр? Но как это было сделать тихо и незаметно, когда он на первой парте сидел - под носом у Збруевой, которая за всеми зорко следила, как курица-наседка за своими цыплятами, и не позволила б никому незаконным путём с сыном её тягаться.
«Что же это я, дурачок, на первую парту-то уселся, прямо перед этой ведьмою? - с досадой подумал он, носом зашмыгав громко, - когда вокруг столько парт свободных стоит: садись на любую в задних рядах, открывай себе спокойно справочник и читай: никто б там и не заметил даже».
Но, подумав так, он тут же дружка заклятого вспомнил, что на последней парте сидел и за ним неотступно следил, вероятно, не хуже мамаши своей, который поднял бы такой хай, визг заполошный, вселенский, заметь он что-то неладное рядом с собой, - что и чертям тошно стало бы. Вонючий и склочный, гадёныш, был, как клоп или баба базарная: Стеблову это было известно не понаслышке. Первая парта поэтому, стоявшая вдалеке от него, была в этом плане даже выгоднее.
«Обложили, суки, со всех сторон: не рыпнешься! Мать спереди за всеми следит, сын - сзади. Прямо как вертухаи на зоне. Молодцы, да и только! Им одним жульничать и тёмные дела проворачивать только можно, а все остальные честными должны быть», - ухмыльнулся недобро Вадик, с шумом выпуская из груди воздух, как горячий пар из котла; после чего затряс головой обречённо и с горечью, юлой заёрзал на стуле. От волнения и расстройства разум его опять на сторону повело - пуще прежнего!
И вместо того, чтобы думать, решать и побеждать всех легко и уверенно, что было ему по силам в школе, при тех-то соперниках и задачах, он только и делал, что тупо и бесполезно сидел с опущенной головой за партой, громко сопел и морщился - и следил как сыч исподлобья за Тамарой Самсоновной. Всё ждал, когда она хоть на минуту выйдет из класса, надеясь в этот момент в спасительный справочник заглянуть, уточнить забытый параметр. «Уйди, ну уйди ты отсюда, корова, хотя бы на миг короткий исчезни совсем; в туалет вон сходи, освежись, или ещё куда, - заклинал он её что есть мочи. - Я только на эту формулу одним глазом взгляну - и всё: уточню там одну детальку».
Летело время, звенели звонки об окончании и начале уроков, а он всё сидел и ждал, терпеливо ждал ухода учительницы. Нервничал, злился, себя изводил бесплодным тем ожиданием, которое не давало ему ничего, кроме горечи и расстройства. Которое, плюс ко всему, лихо убивало драгоценное время, которого становилось всё меньше…
67
Резонно будет спросить, анализируя далёкое прошлое: ну а чего же это он в тот роковой момент другие-то не решал задачи - вторую, к примеру, третью или четвёртую? Решил бы хоть те пока - и сидел бы себе преспокойненько, не дёргался, с тремя приготовленными решениями, с которыми он непременно был бы в призах и хоть какое-то занял бы место. Ведь кроме Збруева и Чаплыгиной у него соперников не было там: только лишь эти двое, в принципе, могли все задачи решить, при удачном для них раскладе.
Но в том-то и дело, что он не хотел быть просто призёром - третьим или вторым. Он шёл на математическую олимпиаду с одним единственным настроением - побеждать. И не менее оглушительно, чем на физике. И любое другое, кроме первого, место было бы равносильно для него поражению, катастрофе даже. Он бы себе этого не простил…
А ведь к этому всё и шло, фактически, если принять во внимание, что Збруев сидел и скалился наверняка с четырьмя решёнными задачами в кармане, которые он из дома тайно принёс, гад, которые ему и переписывать-то было уже не надо… И разлюбезная мамаша его непременно выставит ему за эту их совместную авантюру максимальное число баллов - это было как дважды-два ясно после её прихода в класс.
Поэтому-то и Стеблову, ввиду этого, непременно требовалось все четыре чётко и красиво решить, кровь из носа, что называется. Чтобы тем самым выйти на максимум и хотя бы попробовать разделить с Сашкой победу, сравняться в задачах с ним. И это, опять-таки, - в лучшем случае, в самом удачном и выгодном для него: если Тамара Самсоновна позволит… А без первой задачи и разговаривать будет не о чем, доказывать, что он - не верблюд, что чего-то умеет и стоит.
Отсюда и проистекали его паника и нервозность, и суета - от неожиданного попадания в сверхжёсткие турнирные рамки…
68
Понять его было можно - маниакальное стремление на пьедестал. Математика в тот момент была самой сильной и самой главной страстью его, верой, надеждой, любовью: именно так он к ней тогда относился - сверхуважительно, трепетно и высокопарно. Мало того, он предполагал в недалёком будущем сделать этот великий предмет своим
