кислородно-гелиевая смесь в баллонах. Дэниел, потеряв руку в шоке от боли, терял уже сознание. И я, бил пощечинами по лицу Дэни, в районе маски, приводя в сознание. Не знаю, зачем, я так делал. Я просто сам был в таком ужасе и панике, что не знал, что и делать. Видя, что Дэниел гибнет. На этой стопятидесятиметровой глубине и в практически полной темноте.
Это была смертельная наша конвульсивная бессмысленная и бесполезная жертвенная агония. В свете одного горящего и освещающего все лежащего на кабине и крыше Боинга ярко горящего в черной ночной воде подводного фонаря.
Я делал все сейчас чтобы выдернуть американского совсем еще молодого двадцатисемилетнего парня из погибшего самолета. Я тащил Дэниела за костюм и резину акваланга через то разбитое покореженное от удара о воду узкое смотровое самолетное окошко. За ремни тех баллонов, в паническом сам ужасе, и, не соображая, что делаю в тот момент.
Дэни был все же еще в сознании. Он, смотрел на меня своими черными как бездна океана глазами. И этот взгляд я видел через стекло его маски. Там уже не было боли и паники. Там не было ничего.
Я даже не могу описать этот его взгляд, похожий, скорее на прощание со мной. Я и сейчас вижу эти Дэниела измученные и равнодушные ко всему глаза. Глаза умирающего молодого латиноамериканского парня, которому, я так и не смог ничем помочь. Он спас меня в океане и был обязан всем, жизнью, и даже любовью ее сестренки красавицы Джейн, а я не мог ничего сделать в ответ.
Он быстро слабел. Учащенно дышал через мундштук и шланги акваланга. Расходовал последнюю дыхательную свою спасительную смесь в бешеном количестве.
Это был конец! Конец всему!
И я это понимал как никто другой. Я понимал, если его не вытащу из этого чертового искореженного разбитого о воду окна кабины, то он погибнет здесь в таком вот состоянии и положении.
Я тянул Дэниела, что есть силы через этот разбитый оконный иллюминатор рубки Боинга. Если бы это мне удалось тогда, то Дэниел был бы спасен. Я так тогда думал. Сейчас, думаю, уже иначе. Но я его даже мертвого все равно, дотащил бы до нашей яхты. Или погибли бы вместе на этом чертовом погибельном подводном плато, где-нибудь по дороге к яхте. Или нас измученных борьбой за жизнь и изможденных и обессиленных, но еще живых на запредельной для дайвингистов глубине, утащило бы в сам открытый Тихий океан, то кошмарное сильное, идущее с островов подводное течение.
Пока я боролся за жизнь Дэниела, я был под постоянным наблюдением. Здесь же недалеко. Наблюдали те, кто уже был здесь. Они пришли за золотом, и мы их спугнули. Они не напали на нас сразу, а наблюдали за нами со стороны. И ждали нужного момента. Они не дали бы и так нам уйти отсюда живыми.
Вероятно, они приплыли сюда следом за нами, когда мы уплыли отсюда назад на яхту. И они не рассчитывали того, что мы скоро вернемся. Они пришли за своим золотом. Но, мы им теперь мешали. И ждали момента к нападению.
***
Чудовищная боль не давала Дэниелу покоя. И усиливала его погибельное состояние. Он уже не слышал меня, и не обращал на мои жесты руками внимания. Он был в состоянии полного шока. Он начал терять опять сознание. Черные глаз зрачки расширились и остекленели. Глаза Дэни смотрели лишь на меня и не моргали. Видели ли они меня тогда? Я, ударил его, уже с силой по мальчишеской голове, чтобы привести в чувство. Думая, что сильный удар сделает свое дело. И он очнулся на мгновение. Дэниел задергался и забился снова в своей погибельной ловушке.
Я показал ему, чтобы он дышал реже, и менее глубоко. Но, было бесполезно. Он уже меня не слушал, да и не слышал. И надо было, что-то делать, но, что?!
Обрубленная правая Дэниела рука кровоточила. И я не видел ее из-за большого количества облепивших нас медуз. Кровь была повсюду и вокруг нас обоих.
Эта чертова стальная острая и тяжелая дверь перекрыла выход. Это была ловушка. Она отрезала и перекрыла обратный выход из рубки самолета. И выход был лишь через оконный иллюминатор.
Мне удалось отстегнуть те практически пустые баллоны и снять с него их, оставив в кабине мертвого Боинга. Но случилось уже следующее.
Дэниел застрял в окне свинцовым противовесом поясом, зацепившись там за что-то. Я не видел за что. Я давай растягивать и этот пояс. И тут случилось самое худшее. Самолет поехал.
Он покатился по склону вниз по камням к самой пропасти. Вниз медленно, но верно сползая в океанскую трехкилометровую бездну. Эта носовая часть самолета, со всеми скелетами стюардов, стюардесс и скелетами мертвых пилотов, лежала на крутом скальном склоне. И держалась, как оказывается, здесь на честном слове.
Возможно, эта падающая бронированная с острыми зазубренными в ржавчине краями дополнительная дверь, отрубив руку Дэниелу в кабине самолета одним ударом как гильотина, вероятно, встряхнула этот самолетный головной обломок. И он поехал по камням, вниз к трехкилометровой пропасти. А возможно, и мои удары кувалды, привели ее в это роковое ведущее к гибели затяжное в черную водную пучину паденье.
Носовая часть самолета двигалась вниз к обрыву, и ее остановить было бесполезным делом. Она многотонным покореженным огрызком от самолета катилась медленно к пропасти по кораллам, донному илу и камням. Оставляя за собой рассыпавшееся золото, большая часть которого так и осталась внутри исковерканного трюма в разбитых деревянных ящиках.
Мы окутанные сплошной массой океанских медуз, купающихся в облаке крови Дэниела, теперь падали в трехкилометровую океанскую пропасть.
В ярком горящем свете фонарика я видел лишь черные глаза умирающего Дэниела. Глаза полные отчаяния и безучастности уже ко всему вокруг. Даже ко мне. Он, видел всю, мою беспомощность, в помощи к нему. Когда носовая часть самолета соскользнула в бездну. Разгоняя облепивших нас медуз, начала свое стремительное вместе с нами падение в эту кошмарную головокружительную погибельную бездонную черную с беспросветной вечной темнотой пропасть.
Этот взгляд до сих пор в моей памяти. Взгляд обреченного человека, погибающего в обломках самолета и падающего в океанскую бездну. Возможно, он даже хотел, чтобы я его убил в тот момент, чтобы избежать кошмара того падения. Быть раздавленным там самой водой. Но я, осознавая сейчас свою беспомощность, не мог этого сделать. Если б я мог это сделать! Если бы было чем, возможно, я бы сделал это! Но, я не сделал это и, лишь остался молчаливым наблюдателем кошмарной гибели своего лучшего друга.
Я держал, одной рукой фонарик, другой его за его протянутую мне единственную, теперь уцелевшую левую руку, до последнего. Сжимая своими руки пальцами его пальцы на его целой протянутой мне руке. Падая вместе с ним, и отпустил его. Отпустил тогда, когда уже не мог удерживать самого себя от нарастающего стремительно давления. Сама вода вырвала меня из рук надвигающейся смерти. Она вырвала меня из глубины. Я даже, плохо помню этот последний момент, когда у меня помутнело в глазах, и поплыли красные круги. И меня выбросило вверх. Это баллоны, сопротивляясь падению, тащили меня наверх. Гелиевая смесь не давала мне уйти на дно вместе с Дэниелом. И этим носовым обломком самолета. Даже, свинцовый пояс, почему-то не смог удержать меня на глубине.
Я помню, как Дэниел разжав свои пальцы, отпустил мою руку. И я полетел быстро вверх из глубины. Баллоны как поплавок вытолкнули меня оттуда из черной бездны океана.
Последнее, что я видел это его ту уцелевшую протянутую ко мне, левую руку, и раскрытые ее в резиновой перчатке пальцы. Руку Дэниела застывшую в толще воды и в ней исчезнувшую навсегда. Это отпечаталось в моей памяти навечно.
Носовая часть самолета падала в пропасть с огромной скоростью, рассыпая в толще воды из развороченного трюма блестящее золото, которое сыпалось сверкая слитками в океанской бездне. И, вскоре, я уже не видел, ни Дэниела, ни обломка рубки самолета, ни этого падающего вослед за обломком носа самолета золота. Все поглотила чернота бездонной бездны.
Из глубины раздался оглушительный взрыв. Это взорвались баллоны Дэниела в кабине пилотов. И ко мне из глубины со скоростью пули поднялись большие пузыри сдавленного воздуха и остатков гелия, из тех раздавленных давлением двадцатичетырехлитровых баллонов. Почти полностью пустые уже без кислородно-гелиевой смеси баллоны акваланга взорвались в рубке самолета. Они должны были, как бомба своим взрывом, разнести всю кабину Боинга под внешним нарастающим за мгновение чудовищным многотонным давлением воды.
Я надеюсь до сих пор, что именно это Дэниела убило, там, внизу. Пока носовая часть самолета падала в трехкилометровую бездну океана под склоном островного того плато. То, что я тогда видел, до сих пор сотрясает ужасом меня. Дэниел упал вместе с тем обломком самолета на самое дно пропасти. И хорошо, если он погиб от того взрыва.
Я смотрел в черную пустоту подо мной. И я плакал. Слезы лились у меня из глаз. Но я не мог их смахнуть ничем. Я был в маске. Меня вытолкнуло с почти трехсотметровой глубины вверх. И я почему-то остался жив.
Я завис над океанской бездной на глубине 120метров. Выше даже края и обрыва, с которого рухнул вниз нос самолета BOEING-747. Просто повисая за счет баллонов и еще не отработанных остатков кислородно-гелиевой смеси в толще воды. Лишь, слабо работая своими обтянутыми плотно толстой резиной гидрокостюма ногами и широкими ластами.
Я поднял голову вверх, и увидел их. Они висели надо мной. Эти те, кто охотился на меня и Дэниела.
Они, также висели в толще воды. И смотрели на меня через свои аквалангов маски, пуская пузыри из фильтров стравливая отработанную дыхательную смесь. И освещая меня сильным светом мощных подводных фонариков. Сосредоточив сконцентрированный их общий свет на мне под собой. Они видели меня в почти,
