их мимо себя, нырнув вниз и чуть ли не лицом в сам донный песок и камни. Они с приклеившимися их вечными попутчиками рыбами прилипалами, проплыли спокойно, мимо нас. И исчезли в темной синеве воды.
Тоже, наверное, здесь нередкие гости со стороны океана.
Дэниел устремился вперед к месту, где лежала оставленная нами в прошлый раз часть носового отсека ВOEING 747. Туда, к почти, самому краю трехкилометровой отвесной в океан пропасти. Мы должны были успеть сделать, то, что не доделали в прошлый раз. Мы спешили, время было уже в обрез. И не очень обращали внимание по сторонам. Мы не заметили, что за нами уже следили. Что мы были здесь в этот раз не одни.
***
Они следили за нами. Следили, как только мы приплыли на место крушения ВOEING 747. Они были уже здесь и следили за нами. Эти с той черной яхты. Их было восемь человек. Хорошо экипированных и вооруженных подводным оружием аквалангистов. В черных и синих гидрокостюмах. Они приплыли с той черной яхты, после того как мы все втроем вернулись на «Арабеллу». Они приплыли за своим золотом, что видимо забрать его, но не ожидали, вновь увидеть здесь нас.
Они, спрятавшись в синеве воды нижнего плато, среди кораллов горгонарий и скал, торчащих из белого кораллового песка, были практически невидимы на удаленном расстоянии. Но, я уже чувствовал опасность. Как? Сам не понимаю, но, чувствовал и крутил головой по сторонам. Я боялся за себя и за Дэни, который рвался веред, не смотря на реальную для нас обоих опасность.
Мы могли нарваться на кого угодно еще, кроме этих лимонных акул, в этих сгущающихся подводных сумерках стремительно надвигающегося вечера. Да, запросто. И именно в обломках самолета, к голове, которого мы с Дэниелом уже подплыли. К лежащей на песке, и камнях над самым обрывом бездонной пропасти передней части борта ВА 556.
Я посмотрел на свои подводные, на левой руке часы. Было уже восемь вечера. Краски подводного вечернего мира, быстро сгущались. И мы здесь были не одни.
Дэниел быстро поднялся к той железной двери, которая оказалась первой обычной дверью рухнувшего в океан пассажирского рейсового самолета. За ней как потом, оказалось, была еще одна, в промежутке между кабиной пилотов и выходом в салон стюардов. Та вторая дверь была тяжеленной и весила, наверное, пол тонны. И, кроме, того проржавев с краев на ребре в соприкосновении с косяками самого прохода, по этим самым краям стала острой с зазубринами, похожими на ржавые зубы пилы.
Мы с Дэниелом быстро взломали первую дверь. Просто, выворотив ее монтировкой. Она со скрежетом, подымая вверх и в стороны серым облаком потревоженный белый ил, рухнула оторванная с петель вниз на пол между креслами. Поднятый ил распространился по всему отсеку. И, какое-то время было ничего из-за него вообще не видно.
Я, то и дело посматривал на свои подводные часы и сверял время.
И вдруг, вспомнил о золоте, там внизу под нами. В утробе покореженного и изорванного о скользкие покрытые кораллами и водорослями камни грузового отсека. Там, среди искореженного металла и искореженных, и вывернутых переборок под полом двух отсеков. Отсека мертвых скелетов стюардов и салона первого класса, лежала гора слитков из золота. Там внизу, что обнаружила Джейн.
Когда мы увидели еще одну более мощную уже ржавую дверь я вдруг, совершенно машинально подумал - «Океан так просто ничего не отдает. Он требует что-то и себе взамен. Все это добром не закончиться» - и, вскоре, оказался прав.
Я, вообще, не знаю, зачем была эта дверь. В этом небольшом промежутке между отсеком стюардов и отсеком самих летчиков. Может для защиты от возможного нападения террористов. Не знаю, но она открылась нам.
Дэни стал колотить кувалдой по ржавым петлям двери, и она вскоре поддалась ему. Дверь открылась, чуть отойдя в сторону, но держалась на мощных петлях на собственном весу. За ней сразу была сама кабина.
Вероятно, эту дверь, вообще в полете летчики не запирали, а только ту внешнюю. Но, в этот раз эта дверь была заперта изнутри пилотами. Это говорило о катастрофе. Они ее заперли, чтобы перекрыть доступ в кабину пилотов забортной воды при посадке, но вышло все совсем по-другому.
Дэниел проник внутрь кабины пилотов. И исчез за перекошенной тяжеленной и опасной своими острыми краями и углами, изъеденными уже порядком ржавчиной той дверью.
Я, тоже, протиснулся внутрь двери. И, тоже, проник в отсек управления самолетом.
Всюду царила смерть. Здесь она была тоже. Смерть от удара об воду. Кресла пилотов, буквально сорвало с основания опор. И наклонило назад и, почти к самому полу. кабина и сам нос врезались на огромной скорости в воду и выбило все окна иллюминаторы летчиков. Вода просто смела все тут внутри своей огромной массой и убила тут всех одним, видимо своим многотонным ударом.
Все говорило о гидравлическом лобовом компрессионном ударе, о воду, ударе, всей массой самолета. Все кто мог здесь находиться, просто был убит самой водой.
Сразу возле правой стены этой кабины, прямо на полу лежали два скелета в практически полностью истлевшей изъеденной морскими животными и микроорганизмами одежде. Прямо у меня под ногами, они лежали, сцепившись друг с другом, намертво, видимо это все, что успели они сделать в последний момент. Возможно, это был стюард и стюардесса.
Вошедшие сюда перед падением Боинга в океан. Вошли и не успели выскочить назад в свои кресла. Или были здесь, просто до самого падения самолета в воду. Далее, на самих креслах были, тоже скелеты, почти в таком же виде, как и эти двое. Штурман и оба пилота в главных креслах этой пилотской рубки.
У самой панели управления и разбитых в дребезги проржавевших приборов. В руках первого скелета был оторванный штурвал Боинга. Похоже, он вцепился мертвой в него судорожной хваткой своих пальцев, и так и погиб под ударом воды.
Судя по тому, что я и Дэниел здесь видели, сила удара была чудовищной. И все погибли, почти мгновенно.
Дэниел был рядом с креслом своего отца. Он смотрел на лежащий в поваленном, почти до пола, как и его сосед, кресле скелет летчика. В облезшей и истлевшей почти начисто с погонами командира воздушного большого корабля одежде. Это он держал оторванный самолетный штурвал в костяшках своих рук. Глаза Дэниела было видно и через его маску. Те были в слезах, и Дэни не шевелился, глядя на своего мертвого отца.
Я подплыл к нему и взял Дэниела за руку, сочувствуя ему. Он нашел своего то, к чему стремился и искал столько времени. Ради чего сейчас рисковал своей молодой латиноамериканца парня жизнью.
Дэниел опустил руку на голову скелета. И присел возле отца на колени.
Он наклонил свою голову и прислонил ее к костяшкам истлевших в соленой воде ног, даже не заметив, что те просто рассыпались в серый прах. Он так сидел недвижимый, вероятно плача. Было видно, как он, даже дергался и дрожал, глубоко дыша и навзрыд, расходуя свой запас сжиженной для дыхания смеси. Из его шлангов и фильтров учащенно вырывались пузыри отработанного в воду углекислого газа.
Я обнял друга. Он повернул ко мне голову. И, я показал, чтобы он успокоился. И не расходовал свой жизненный воздушный запас на такой глубине. Нам надо было заняться еще делом.
Он покачал головой, что все в порядке. Подняв большой на правой руке палец вверх. И поднялся на ноги. И мы стали искать аварийные самописцы самолета.
Видимо Дэниел уже подготовил морально себя к такому и не паниковал от горя. Но все же с него вышибло горькую слезу. И я его понимал как никто. особенно от того, что здесь произошло и мы увидели своими глазами.
Дэниел стал искать черные аварийные ящики. Они должны были быть, где-то здесь. Рядом со штурманом, точнее тем, что от человека осталось, вмонтированные в боковой штурманский аварийный специальный блок BOEING 747. Этакий стальной несгораемый высокопрочный сейф. В виде двух шаров больших красного цвета автоматических самописцев. Один вел запись самого полета и записывал все команды и пилотов. Другой, работу всех рабочих систем самолета и его координаты полета вплоть до самой катастрофы.
Потребовались, снова кувалда и монтировка. И мы сумели вскрыть довольно быстро этот блок, подняв здесь, тоже густую непроглядную пыль из песчаного белого ила.
Самописцы были здесь, рассованные на некоторое расстояние друг от друга, и отгороженные простенком из металла.
Мы вынули их. И Дэниел отдал один из них мне в руки. Я, схватив его своими пальцами обеих рук, потащил этот, довольно крупный круглый красный предмет, и, довольно тяжелый шарик к выходу из кабины пилотов Боинга.
Я вынырнул за большую эту тяжелую ржавую бронированную дверь. И протащил этот красный шар в своих руках, который тянул упорно к низу.
Я пошел с ним, вниз протащив его по разгромленному падением рабочему отсеку со скелетами в креслах стюардов и стюардесс. Опустился сквозь проломы перегородок и полов первого пассажирского отсека первого класса до самого дна. И покореженного при падении на скользких наклонных камнях трюма.
Здесь везде лежало золото. Оно сверкало желтизной под тонким слоем донного белого ила.
Золото, из-за которого и погиб самолет. Кровавое золото. И проклятое золото. Золото мистера Джексона. Сколько его было тут, кто его знает? Может и действительно тонн десять. Часть была рассыпана по днищу трюма. Из разбитых ящиков, слитки рассыпались по всему полу. И были здесь повсюду. Один такой слиток был у моей Джейн в ее теперь каюте.
И вот, теперь надо было доставить туда еще и эти вот самописцы шарики красного цвета. Причем в одиночку.
Я плыл, буквально, надсадив живот, гребя своими ластами в темнеющей от наступающего наверху вечера воде. На стометровой с лишним глубине. Под сильным давлением воды с трудом дыша, и излишне расходуя свою смесь.
Я тащил первый это шар, буквально по самому дну, время от времени отдыхая. Освещая
