оружия и его применения. Да и Дэниел Морган ее родной братишка был в большей степени пацифист. Это все в оружейной каюте нашей «Арабеллы» было для личной скорее самозащиты. Но его там было навалом. Там были автоматы, 12мм ружья и были там даже 30мм гранатометы.
Джейн была с 9мм «Beretta 92» FS(M9). Она взяла этот пистолет, видимо, когда потеряла обоих нас на яхте.
И вот, в руке ее был пистолет.
И я стою в дверном проеме у сломанной, напрочь каютной, двери.
Джейн, вся заплаканная и в слезах, целится в меня из Беретты.
- Прости меня, моя голубка, любимая - произнес я Джейн. А сам даже напугался и подумал в тот роковой для самого себя момент - «Неужели, так все, вот и закончится. Сейчас маленьким своим пальчиком нажмет на курок и все… И нет вас уже больше, матрос Советско-Российского флота, Владимир Ивашов ».
Джейн молчала и смотрела на меня злобно и кровожадно. Она могла и хотела. Хотела сделать это и не могла. Я не знаю, что она в тот момент решала и вообще думала как женщина. Но ее маленький правой руки девичий изящный загорелый до черноты латиноамериканки южанки пальчик не давил на курок Беретты.
Я в обреченном отчаянии смотрел на нее.
- Любовь моя – произнес я моей Джейн Морган тихо - Я виноват, что получилось так, что Дэни погиб. И если я этого заслуживаю, тогда сделай это и покончим со всем - я произнес ей и снова попросил любимой прощения -Прости меня, Джейн.
Она все решала и держала меня на прицеле пистолета. И уронила свои с оружием руки вниз. Разжав пальцы обеих своих девичьих рук, Джейн выронила 9мм пистолет на пол, себе под красивые девичьи загорелые стройные ноги.
Джейн подошла к постели и упала на нее молча. Она не плакала, но молчала. Ни единого слова не вырвалось с ее сладострастных моей любовницы уст.
Джейн Морган просто лежала ничком на постели и молчала, уткнувшись в заплаканную подушку.
Я упал на колени. И пополз на них к ее постели.
Выглядело это, конечно дико и жалко. Но, я любил ее. Любил безумно как дурак. Но сделал так вот, и никак иначе. Я готов был умереть от руки любимой. Так же как, и готов был, принять ее прощение.
Я прикоснулся к ее правой руке своей потянутой правой рукой.
- Не подходи - она, произнесла и отдернула свою правую руку от моей правой руки – И не трогай меня.
Я произнес тихо, помню я ей, сам обливаясь слезами - Я не смог его уберечь. Милая моя. Не смог. Как бы, не старался, не смог. Прости, любимая. Если, сможешь. Наверное лучше бы я погиб вместо Дэниела, Джейн. Наверное, так было бы для всех лучше.
Джейн лежала, не двигаясь и молчала.
Я встал. И повернулся к двери, ожидая выстрела в спину, потому как Джейн не могла выстрелить, смотря мне в мои в слезах, убитые сожалением и горем синие, чарующие любовью и преданностью глаза своего любимого.
Я пошел медленно до выхода из каюты. И встал в проходе у сломанной двери. Я обернулся. Джейн смотрела мне вслед. Она не плакала. И ее глаза были другие. В них не было злобы, презрения и ненависти. Но и любви не было. Было некое равнодушие. Этот взгляд был хуже самого выстрела из пистолета. Он был вообще ни о чем. Какой-то мертвый и не живой. Глаза какого-то странного существа, которого я звал своей любимой Джейн.
Я первый раз задумался над этим тогда. Кто ты Джейн Морган? Та, которую я так полюбил, живой земной человек. Женщина из океана. Дочь Посейдона. Моя восточная красавица танцовщица, рабыня любви и заложница самой любовной страсти. Моя пиратка Энн Бони. Ты была этим всем для меня, но кто ты была на самом деле, я и сейчас не знаю.
Выстрела так и не последовало. Не последовало, вообще ничего. Я просто, вышел в коридор между нашими каютами. И пошел наверх на палубу «Арабеллы», проклиная все на свете и себя, в том числе. Провожаемый ее тем, взглядом черных как сам ночной Тихий океан девичьих глаз.
Стояла темная ветреная ночь. Лишь, Луна смотрела на бурлящую гладь Тихого океана. Там, вдали за этими всеми островами были наши враги. Морские гангстеры мистера Джексона. Я поднялся на саму палубу яхты и оперся о леера перил левого борта. Я смотрел вдаль, туда за горизонт, где виднелась полоска еще солнечного света.
Ночная полоска света, на горизонте. И второй час ночи. Я посмотрел на часы в главной, проходя мимо открытой настежь гостиной кают кампании. Я вспомнил Джейн танцующей свой восточный танец живота передо мной, пьяным и одурманенным вином и своей сверкающей наготой и золотом красавицей с глазами цыганки Рады. Но тут же отбросил все это из своей головы. Сейчас было все не до этого.
Я провел взглядом своих русского моряка глаз от носа до кормы нашей большой одномачтовой круизной скоростной крейсерской яхты, стоящей посреди ночной черной за большим скалистым островом океанской бухты.
Стояла гробовая тишина. И только волны бились о борт «Арабеллы». Ветер качал из металлизированного нейлона на стальных крепежах канаты и свернутую в упакованный брезент парусную оснастку. Весь такелаж нашего стоящего на трех якорях над 120метровой глубиной огромного островного подводного плато судна.
На носу так и лежала оставленная Дэниелом наша резиновая без мотора лодка. Этот надувной моторный скутер, теперь мешался и мозолил глаза.
- Надо ее убрать» - как-то само собой сработало у меня в голове - «Убрать назад в трюм. Ни к чему уже она там. Да и нам теперь тоже».
Я посмотрел на спущенные с сетью с лебедки нейлоновые веревки, прямо в воду. Туда на то второе каменистое с песком дно второго плато. И на якорную длинную цепь, развернутой, к самому океану с этого левого борта «Арабеллы».
Цепь была туго натянута, и якорь глубоко врезался при падении на дно в песок.
Я навалился руками на эти бортовые леера. И стал смотреть, теперь в спящую ночную воду. Почти, как тогда, в той песчаной лагуне того далекого пальмового штормового атолла. Место первой проведенной в одиночестве, вот так же с самим собой, ночи. После своего чудесного спасения.
Я вспомнил мою Джейн, радостную и веселую, плескающуюся в волнах той лагуны. Прямо, возле борта нашей яхты. И Дэниела рядом с ней. Я вспомнил их, чуть ли не детский, радостный крик.
Плеск воды, и их друг с другом игру. Еще как моя Джейн, соблазняла меня своим девичьим безупречным не высоким, но очень красивым как уголь загоревшим, почти черным в темноте ночи телом. В ручейках текучей по нему теплой соленой воды. В лучах желтой Луны, и ярких звезд. Я вспомнил лужицу стекающей на палубу воды. У ее красивых голых стройных девичьих ножек, которая сбегала от узких ее шелковых белых цветом с тугим пояском плавок, подтянувших Джейн Морган вверх ее волосатый девичий с промежностью лобок. С высокими вырезами лямок на загорелых до черноты бедер и ляжек. Вниз по коленям к голеням и ступням с красивыми маленькими пальчиками.
Длинные и мокрые, вьющиеся колечками, как змеи ее волосы, прилипшие к девичьей выгнутой назад узкой загоревшей на тропическом ярком жарком солнце спине. Разбросанные по пышной в ровном плотном загаре полненькой груди, с торчащими черными сосками, проступающими отчетливо сквозь лифчик белого узкими лепестками и тоненькими лямочками Джейн Морган купальника. Рассыпавшиеся по ее загорелым женским плечам.
Выставив вперед овалом голый живот с круглым пупком в мою сторону, над тугим пояском тех белых узких донельзя купальника белых цветом плавок. Она, запрокинув за голову одну черную, как и тело от загара девичью руку, держалась маленькими красивыми пальчиками другой за поручни ограждения борта. Практически и, совершенно нагая, как морская русалка, или морская нимфа, вышедшая ко мне из океанской глубины. И стоящая передо мной. Тогда не знавшем еще, такой вот женской любви и ласки, какой она одарила меня потом. Джейн любила меня безумно. Вот и потому и не выстрелила мне, даже в спину.
- Моя Джейн. Моя крошка, Джейн - твердил про себя вслух я, стоя сейчас у леерных перил ограждения левого борта - Я виноват перед тобой? Как мне теперь перед тобой, оправдаться. Как загладить свою вину, девочка моя. Почему ты не выстрелила? Почему?! - я шептал, глотая боль и досаду.
Как она, тогда смотрела на меня своими черными убитыми горем и болью глазами. Буквально, съедала меня заживо и безжалостно. Не отводя этих черных, как черная пучина океана девичьих под черными изогнутыми дугой бровями глаз. Не стыдясь своего поднявшегося на борт яхты родного брата. Дэниел видел это все и все понимал. И не препятствовал нашим отношениям.
Дэниел. Дэни.
Какая нелепая и ужасная смерть. Смерть парня в двадцать семь лет. Я такую смерть пожелал бы лишь своему заклятому врагу, но не Дэниелу.
- Прости меня, Дэни! Прости! - произносил я тихо, почти шепотом, глядя в рдеющий закатившимся туда жарким тропическим солнцем горизонт. На ту океанскую даль. Там впереди сам словно уже с собой тоже прощаясь – Ты поймешь меня. Я не предал тебя. Я всегда был за тебя, Дэниел. Мы рисковали вместе. Но вышло так, что ты погиб. И моя вина, что я так и не смог тебе помочь и выжить. наверное, нам надо было погибнуть обоим в том чертовом обломке самолета, что свалился в океанскую бездну с обрыва.
Я снова посмотрел вниз в океанскую ночную черную плещущуюся у левог о белоснежного борта «Арабеллы» воду и произнес вслух уже чуть громче – Прости меня ради любви к твоей сестренке, Дэни. Братишка, прости.
Я, снова заплакал, как ребенок навзрыд. И, опустил голову на руки, повиснув на леерных бортовых перилах ограждения нашей яхты.
Дэниел погиб. Погиб жуткой смертью. И надо было доделать, то, что мы с ним вместе не доделали.
Эти черные бортовые самолетные самописцы борта ВА 556, остались там внизу у хвоста разбившегося самолета. Мы успели их извлечь до самой трагедии с Дэниелом. И я обязан был их доставить на борт нашей яхты «Арабеллы». Это, теперь было моим долгом во имя его памяти. И святой, теперь обязанностью сделать это, не
