Кровью свой клянусь и Богом, что отомщу... За отца, за мать, за брата. Запомнят они нас. Надолго, навечно. Я их и живая, и мертвая убивать буду. Слово мое крепкое...
... Двое мужчин, не торопясь, вели от реки коней в поводу. Вечерело, вдалеке в станице, в домах начинали светится окна. Один, продолжая начатый разговор, покачал головой.
– Вот такие дела... А мстила она страшно, до озноба. Говорят, темные ее Безумной прозвали, страшнее смерти она для них была. Мол, бойся ночи. Безумная придет, заберет тебя. А коли душа в тебе осталась... и ее убьет. И никуда не убежишь, не спрячешься. В Аду найдет...
Его собеседник прикурил на ходу, выкинул горелую спичку.
– Говорят погибла она.
Первый махнул рукой.
– Слушай меньше всяких. Мертвой ее никто не видел. Просто... однажды утром к своим не вернулась. Только... люди гуторят, что видели ее после того. Отец мой видел. А с ним еще трое. Они вишь в ночном дозоре были. В наших краях это случилось, когда восстание было. – махнул рукой. – У Плещеевской то и было. Смотрят, из темноты к ним девчонка выходит. Вроде в черном и глаза у нее волчьи светятся. Постояла, посмотрела на них... улыбнулась, да обратно ушла. Увидела, что свои, казаки да при деле...
– А что это за поверье ходит про нее?
– А это, брат, такое. Рассказывают, что если плохо тебе, не знаешь, что делать... Помолись Руси, позови да попроси ее. Придет, поможет, спасет.
– Выходит, Святая она.
– Про то не скажу, а только свечки ей во всех церквях ставят. И молитвы возносят. А Святая она... врать не буду...
... Сколько уже идет эта война? Про которую говорят, что страшнее не было. Два, три года, а то и лет пять уже... Война на которой нет и не было пленных. Или были?
– Вы кого привели?
В предутренней мгле, в центре круга, переглядывающихся, перешептывающихся людей, опустив голову, стоял на коленях парень в камуфляже. По бокам двое с автоматами.
– Командир... Понимаешь, он Крылатый. То есть был им.
По толпе пронесся гул.
– Как?!
– Ну... Мы поработали, все нормально. Смотрим... Он на коленях стоит, без оружия. Хотели его кончить, а он... просит. Мол, убейте меня. Шева в него посмотрела, говорит... крылья у него сломаны.
Один из Крылатых подошел ближе.
– Имя то у тебя хоть есть.
– В детдоме Федором назвали.
– Откуда сам будешь? Да он местный что-ли... охренеть. Ты как у них оказался?
Стоявший на коленях вздохнул.
– Когда из детдома... Ничего и никого. Документы то ли потерял, то ли украли. Куда идти, что делать? Сижу на лавочке, подходят трое. Форма, все такое... Чего, мол, грустный? Ну рассказал я им... хоть кому-то. А они, переглянулись, говорят... пойдем с нами, поможем. Покормили, рассказали что да как... Красиво говорили.
Крылатый повернулся к остальным.
– Поняли, вот таких они специально ищут, мозги промывают. Пиздеть они умеют, извините, вырвалось. О чем они тебе рассказывали? Про великую Россию, про империю, да? Ну про подобное гавно мы тоже слышали... А что с крыльями?
Федор опустил голову.
– Были... наверное. Я же не знал, ничего не знал про это. А ведь, если они были, то как их на медосмотре не заметили? А потом, на первой акции, ну когда... сознание от боли потерял. Показалось, что это меня убивают. Очнулся, а те гогочут. Все, мол, теперь ты наш, кровью повязанный...
Из толпы вышла молодая женщина с вороном на плече, сверкнув безумными глазами, показала на пленного пальцем, закричала.
– Ты..., ты дитя мое убил! Люди, он убийца! Убийца!
Она подхватила с земли камень, кинула и плача опустилась на землю. Ее подняли, отвели в сторону.
– Ну... – кто-то нарушил молчание. – Что решим? Что по справедливости с ним делать?
– Да чего там... в лесу прикопать... живого. И то легкая смерть ему будет.
Вперед вышла Мику. Подошла ближе к Федору, присев, дотронулась до его лица. Встала, повернулась.
– Не будет ему смерти, рано еще. Я страшнее придумала. Он жить будет. Слышишь... Попробуй снова человеком стать. А не сможешь...
К ней подошла Ульянка, постояла.
– Да будет так. Не сможет, значит и умрет не как человек.
Люди зашумели.
– Это что... сама Богородица за него вступилась.
– Ала... Сама Саиде Марьям пожалела убийцу...
Мику подошла к священнику.
– Отец Алексей, возьмите его, очистите от Тьмы. И пусть при церкви живет.
– Это чего, он с батюшкой рядом будет? Слышь, ты... сотворишь что... пожалеешь, что родился. Запомни.
Священник подошел к Федору, поднял его.
– Пойдем, все хорошо будет. И не обижайся на них, не со зла они...
... Зайдя в церковный двор, Мику подошла к священнику, возившемуся с цветами на клумбе.
– Здравствуйте, батюшка.
Тот выпрямился, держась за поясницу.
– Самурайка, здравствуй. Ох, радикулит... не при тебе будь сказано. К дождю наверное.
– Давно бы к Доку сходили, полечились. А Федор где?
– Да отпустил я его. Тут и помогать особо не надо. Сам справляюсь. А Федя вон, на улице, не заметила что-ли?
Мику посмотрела за оградку.
– Ой... и правда. Ослепла, блин, совсем.
Федор в одеянии послушника сидел на траве, окруженный детьми и что-то рассказывал им. Проходящие мимо люди, видя его, улыбались, здоровались.
– Здравствуйте.
Кто-то помахал рукой.
– Блэк, братишка, привет...
Неожиданно один из мальчишек что-то сказал Федору и отошел. Тот, застыв на мгновение, закрыл лицо руками, упал на землю. К сказавшему подбежали сразу несколько детей. Один замахнулся на него.
– Дурак... Не знаешь разве, что нельзя ему такое говорить. Быстро проси прощения.
Подошедшая девочка, присела, обняла Федора.
– Не плачь, пожалуйста. Он не нарочно. Ты хороший.
Обидчик, шмыгя носом, вернулся и сев рядом, уткнулся в мужское плечо.
– Прости меня...
Федор выпрямился, потрепал мальчика по голове.
– Не за что.
– Спасибо. А тогда расскажи еще из Евангелия.
Рядом послышался женский голос.
– Федя...
Молодая женщина с вороном на плече.
– Катерина...
Дети заулыбались.
– Тетя Катя, здрасте.
Парень встал, подошел ближе.
– Здравствуй. Как ты?
Женщина покраснела.
– Хорошо, люди кругом все добрые. Помогают... и ты... – помялась. – Федя... придешь ко мне сегодня вечером?
– Приду.
– Ой, а батюшка как... не заругает? А то...
– Нет. Он ведь все знает, отпустит.
Женщина протянула руку, дотронулась до мужчины.
– Я же тебя ненавидела, убить хотела... а теперь полюбила.
Она смущенно улыбнулась.
– Знаешь... мне доктор сказал, что я здоровая. – дотронулась до своей головы. – Здесь здоровая... И сны другие снятся. Светлые... Ты это сотворил. Через эту любовь я живая стала.
Внезапно, обняв Федора, поцеловала его.
– Любый.
– Катя, люди же кругом, неудобно же...
Засмеялась.
– И что? Ничего в этом плохого... Нет греха на нас, а значит можно.
Отстранилась, подняла раскрытую ладонь.
– До свидания дети... Я ждать буду...
... Мику со священником переглянулись.
– Видишь как, Мария. Права ты была когда пожалела его. Человеком он стал... – батюшка помолчал. – Знаешь, а ведь у него татуировки появились. Такие как у всех Крылатых. Вчера утром ко мне пришел... Показывает, говорит... Мол простил меня Господь за грехи мои, а сам плачет от радости. И на левом плече Знак у него теперь, значит и крылья снова выросли. Ты что улыбаешься?
– Рада я... и за него, и за Катерину. Хорошо ведь когда у людей счастье...
... – Федор, что случилось, с Катериной поссорился?
– Нет, другое.
Федор, зайдя в комнату, сел на стул, опустил голову.
– Скажи, что тревожит тебя?
– Я вот думал... Батюшка, а ведь сколько еще подобных мне... обманутых, заблудших... во Тьме...
Священник тяжело вздохнул.
– То нам неведомо...
– Но их ведь спасать надо, к Свету возвращать. Разве нет? Или они не люди уже?
– Подожди... Федя, что ты задумал?
Федор упал на колени.
– Батюшка, благословите на подвиг духовный... во славу Господа, во спасение заблудших.
Священник покачал головой.
– Ты же немыслимого хочешь. Никто и подумать о таком не мог...
– Батюшка, я ведь таким же был, я знаю, что им сказать... Услышат они меня.
... Федора, стоявшего на коленях на площади, окружили люди.Женщины вытирали глаза.
– Господи... На смерть ведь идет. И ради кого? Тех кого Бог оставил, их спасать?
Из толпы послышалось.
– Брат, хоть ствол возьми. Мало ли...
Парень помотал головой.
– Нет. Не могу я больше оружия в руки брать. Да и не нужно оно мне. Со мной Слово Божье.
– Скажи, куда пойдешь и где искать тебя, если что?
– Россия большая, дорог много. Может где-нибудь да встретимся.
Федор встал.
– Командир, просьба есть. Когда от меня к вам приходить будут, то примите их, не побрезгуйте.
– Примем... как своих, как родных.
Подошла Катерина, обняла.
– Любимый... я бы с тобой пошла, до конца. Но знаю, что нельзя, то только твой путь. – отстранилась, положила ладонь себе на живот. – У меня от тебя ребенок будет. А я тебя ждать буду, хоть всю жизнь...
– До свидания, люди добрые. – Федор поклонился, осенил себя крестом. – Не поминайте лихом. – шагнул в свет...
... По дороге, мерно постукивая посохом, с котомкой за спиной, в черном, шел молодой мужчина. На плече ворон. Он повернул голову к птице.
– Ну что, Каркуша, поторопимся? Времени у меня мало, а сделать надо многое. Может хоть что-нибудь успею...
« По дорогам шли, по дорогам.
По дорогам без слез,
По дорогам без грез...
По дорогам шли,
К бесконечной Любви...»...
Лето.
Где-то за МКАДом.
... – Во, пацан, дает. И ведь не боится.
Собравшиеся на улице люди с удивлением, смешанным с испугом, смотрели на мальчика лет четырнадцати в потертой джинсе, стоявшего у стены с гитарой, прищурив правый глаз. Длинные волосы с проседью перехвачены кожаным ремешком. Рядом огромный пес с белой шерстью.
» Как однажды нас с тобой продали полным ведром.
Кто за это получил медали – чую нутром.
Как средь бела дня такое вышло, пьем, как всегда.
Глянь – хомут на шее, рядом дышло, как у скота.
Поздно нынче сокрушаться, паря,
Репу чесать.
Зараз всем гуртом в полон попались –
Ловок чужак.
Едем мы до хаты, нужен перекур…
В чистых водах просмотрите сговор – черти снуют.
Где запасы тридцати целковых – плата Иуд.
Слава Богу, тормошит причина сбросить напасть.
Все за нож отдать преблагочинный, духом не пасть.
Едем мы до хаты, нужен перекур…
Тихим сапом, где свирепым вихрем, где на рожон.
Зря от гнева бесы поотвыкли – воин прощен.
А кому пытать судьбу иную: в рабстве, на цепь.
Время видеть сторону родную через прицел.
Брошенные зерна восходы дадут – в осень соберем урожай.
Вовсе не зазорно в нашем саду к сердцу человека прижать.
Будет в чаши полно течь виноград, песни о героях споют.
Радостно и вольно, вместо наград – явленный небесный уют.
Как однажды нас с тобой продали – и поделом.
Кто за сделку получил медали? Дайте патрон.
Как однажды нас с тобой продали...»
Из толпы послышался испуганный голос.
– Пацан, ты что, совсем ебанулся? Такое петь. Не знаешь разве, что запрещено?
Мальчик, улыбнувшись в ответ, шагнул от стены. Белым пламенем на солнце вспыхнули крылья. Какая-то женщина, уронив на тротуар сумку, охнула.
– Господи, он же...
Зазвенели струны.
» Проснулся Зверь в кромешной темноте
И Богу была названа цена.
Прогнулись все — и братья во Христе,
Прогнулось все, но не моя
