Танаиса, и устремилась на запад. Дарник с трудом узнавал места, по которым плыл на ладье летней порой. На короякской карте Каменка была помечена как маленький прямой приток, а им попадались сплошные изгибы. Впрочем, их движение было столь стремительно, что редкие местные обитатели, вышедшие на подледный лов или в лес за дровами, не всегда могли спрятаться, зато хорошо подтверждали правильность их пути.
Такая встреча часто служила поводом к небольшой остановке. Пока воины разминались или перекусывали, Дарник разговаривал с захваченными врасплох смердами. Называл свое имя, говорил, что через несколько дней поедет той же дорогой назад и приглашал местных молодцов к себе в войско. Завершал разговор выдачей по одному медному фолису каждому жителю, дабы лучше им понравиться.
По мере приближения к родным местам его тревога нарастала. В Липове он особого беспокойства не испытывал, мол, коль скоро с ним ничего плохого не происходит, то и с Маланкой и Бежетью ничего не может случиться. Слишком велико сейчас было его торжество, чтобы что-то непредвиденное могло его умалить.
Русло речушки постепенно сузилось до ширины в один олений прыжок. Вот уже и знакомая засека перегораживающая этот олений прыжок. Когда отряд с трудом продрался сквозь засеку и прошел лесом с четверть версты, глазам открылось покинутая людьми Каменка. Вернее, почти покинутая, потому что возле одной из землянок курился легкий дымок и изнутри взахлеб лаял визгливый песик. Все пространство возле землянки было истоптано медвежьими следами.
Навстречу князю из землянки вышел Тимолай. Он долго не узнавал Дарника в новом полушубке и куньей шапке, признал, когда тот перешел на ромейский язык. Каменцы, по его словам, просто перенесли свое селище в другое место, здесь стало слишком беспокойно, из-за появления многочисленных чужаков. Куда именно, он точно не ведает. Иногда каменецкие женщины его здесь навещают, привозят в обмен на ткани и украшения еду, но к себе не зовут. Про Бежеть он ничего не знает. Медведь приходит к землянке уже четвертую ночь, отгонять его приходится громким пением молитв.
Беседуя со своим бывшим наставником, Рыбья Кровь был удивлен и удручен тем, что им не находится, о чем говорить. Ромей безразлично смотрел на хорошо одетых гридей и, казалось, не понимал, что все это может значить, а Маланкин сын стеснялся напрямую сказать, что он стал князем и что это его собственная дружина.
Одарив Тимолая бронзовым подсвечником, двумя десятками восковых свечей, рулоном шёлка, оставив ему в землянке запас еды и трех гридей, чтобы они покончили с медведем, Дарник с дружиной торопливо двинулся к своему селищу, уже почти уверенный, что встретит там не меньшее разорение.
Его опасение подтвердилось – землянка колдуна Завея стояла брошенной, правда, дверь заваленая камнями и толстыми сучьями, оставляя надежду, что Маланка сама покинула свое жилище. Теперь предстояло испытать последний удар в самой Бежети. Ее Засека сохранила свой прежний неприступный вид, и даже по руслу ручья с санями пришлось буквально прорубать себе путь топорами и мечами. Поднятый дружинниками шум не остался незамеченным: среди деревьев мелькнули фигуры трех или четырех подростков. Когда отряд приблизился к селищу, за плетнем стояли уже все мужчины – с рогатинами, топорами и луками. Смуги Лысого среди них не было, зато была шептуха Верба, она еще издали узнала племянника и первой выбежала из-за плетня ему навстречу.
Дарник, забыв про княжеское достоинство, живо соскочил с коня и крепко обнял свою вторую мать.
– Дождались, дождались. Я так и знала. Сегодня сон видела про тебя, – горячо говорила Верба.
Осмелев, к Дарнику вышел Смуга Младший с двумя старшими сыновьями. Они остановились в ожидании, не зная, как именно надо приветствовать столь сильно преобразившегося Маланкиного сына. Дарник скользнул по ним узнающим взглядом и чуть кивнул, как бы позволяя им стоять рядом с собой.
– Где?.. – начал было он и не смог найти нужного слова.
– Идем, идем. Она еще жива, – Верба схватила его за руку, но тут же, смутившись, отпустила.
Дарник в сопровождении нескольких гридей пошел вслед за ней, мимоходом узнавая двоюродных братьев и каменецких невесток, которые во все глаза смотрели на него. С остальными дружиной остался Смуга с сыновьями, всячески им угождая.
Верба провела Дарника в свою неказистую землянку. Свет, пробивавшийся сквозь бычий пузырь в оконце, позволял едва различать стол, сундуки и топчаны. Пока глаза привыкали со света к дымному полумраку, ворох одеял на топчане возле очага зашевелился и оттуда донесся слабый вздох. Это была Маланка. Высохшее личико и дрожащие, почти детские ручки ничем не напоминали бывшую победительницу медведей. Дарник содрогнулся от жалости и отвращения.
Осмысленный взгляд тяжело больной матери остановился на нем.
– Кто ты? – спросила она, узнав сына.
Он понял ее вопрос.
– Я липовский князь, я всех побеждаю, у меня четыре жены и два сына. Ты мать князя, я приехал за тобой.
– Хорошо, – выдохнула она и закрыла глаза.
Верба засуетилась, зачерпнула из миски, стоящей на печи, черпаком пахучий травяной отвар, налила его в деревянную чашку и принялась поить больную.
Дарник вышел из землянки и огляделся. Каким же убогим показалось ему его родное селище в сгущающихся сумерках! Вспоминая о нем в Липове, он представлял себе живописные, покрытые дерном крыши землянок, заросшие травой и кустами рытвины и бугры, служившие детям местом для беготни и игры в прятки, козлы для распила бревен, жерди с развешенным бельем, пахучие хлевы для скота, разбросанный рабочий инвентарь, помойные кучи для ворон и галок, скользкие от навоза и птичьего помета дорожки, безмятежную веселость поросят и щенят, заполошность кур, отважных гусей и петухов, гам разговоров и криков, стук и скрежет производимых работ. Вместо этого сейчас он видел беспорядок причудливо разбросанных земляных нор, бесформенную одежду родовичей, некрасивые лица и прически людей, никогда не смотревшихся в зеркало. Отсутствие в Бежети многого из того, что имелось в других городах и городищах, Дарник еще совсем недавно считал едва ли не главным достоинством своего селища, и вовсе не предполагал, что это может выглядеть столь удручающе. С плохо скрытым презрением смотрел он и на своих родовичей: разве можно вообще так жить! И уже собственное главное достижение ему представлялось теперь не в военных победах и званиях, а в том, что он знает, чем нормальный человек отличается вот от таких лесных полулюдей.
Полулюди, между тем, оправившись от первого шока и поняв, кем именно для вооруженных молодцов является «их Дарник», стали обращаться с ними вполне панибратски, зазывая к себе на постой и угощение и пытаясь выпросить какой-либо подарок. Дарник с подарками не спешил: зачем раздавать их при лучине в ночной тесноте и темени, когда можно сделать это при свете дня на виду у всего селища?
Кузнеца Вочилы уже не было в живых, совсем недавно выехав на охоту за Засеку, он не сумел отбиться от стаи волков. Рыбья Кровь воспринял это известие с острым сожалением – уж кузнец сумел бы как следует оценить его достижения. Умер и Смуга Лысый. Поэтому о себе Дарнику пришлось рассказывать за вечерней трапезой в землянке нового старосты. За спиной Смуги Младшего в углу притаились его внуки-подростки.
– На войне только первое время страшно, – с подчеркнутым равнодушием говорил Дарник, обгладывая оленью кость. – Кажется, что именно в тебя летят все стрелы и сулицы. У меня в войске все воины разбиты на пары побратимов. Если один побежит, то казнят не только его, но и его побратима, поэтому сила и храбрость каждого бойника всегда возрастает вдвое.
– И никто не спорит, что невинного тоже казнят? – удивлялся Смуга.
– У нас в войске с князем не очень поспоришь, – отвечал старосте сидевший у очага Селезень.
– А если захотят уйти к другому воеводе? – Смуге хотелось выяснить все до конца.
– Оставляй свое оружие и доспехи, чтобы его носили более достойные, и уходи, – снова помогал Дарнику с объяснениями оруженосец. – Только никто не уходит, потому что таких побед и славы как у нас, нет ни у кого.
Внуки за спиной Смуги от изумления и восторга уже и дышать не смели.
Утром Дарник, сидя на бревне у землянки старосты, достал шкатулку с дирхемами и золотыми солидами и стал одаривать ими всех подряд, не без усмешки думая про себя, насколько бесполезны здесь, в глуши, эти городские знаки богатства.
Видимо, то же самое думали и многие из бежечан. Смуга так и сказал, что теперь молодежь никакими веревками в селище не удержишь. Дарника заботило другое: как быть с матерью, оставлять ее или брать с собой – позволить себе дожидаться ее выздоровления он не мог. Затруднение разрешила сама Маланка, решительно потребовав, чтобы сын забирал ее с собой:
– Я и так не переживу эту зиму, но хочу быть погребенной рядом с твоим домом. Если умру в дороге, не страшно – в мороз довезешь и мертвую. А где буду погребена я, там и будет твое настоящее княжество, от которого ты уже не отступишься.
Дарник не возражал, теперь уже совершенно иначе воспринимая все слова и поступки матери.
Сборы в дорогу заняли немного времени. Главное Маланкино богатство – сундук со свитками – захватили еще в землянке Завея, теперь оставалось лишь поудобнее и потеплее устроить ее саму на княжеских санях. Соорудили целую кокон из шкур и одеял. Верба ехать в далекий Липов отказалась. Дарник особенно не настаивал – две его двоюродных вдовых сестры сами вызвались присматривать за Маланкой в дороге.
Как предсказывал Смуга, так и случилось: пятнадцать парней захотели служить в дарнинском войске. За два дня, проведенных в Бежети, гриди успели перемигнуться кое с кем из девушек, и четверо из них тоже под плач и стенания матерей разместились на двух санях со своим незатейливым приданым. Забыто было предостережение Фемела – не мог отказать Рыбья Кровь тем, кто, как и он захотел вырваться в большой сверкающий мир.
Так и выехали, провожаемые вздохами зависти и легкой тоски. Несмотря на ворох одежд и одеял Маланка сильно мерзла, хоть и не подавала вида. Дарник приказал всем бежечанкам по очереди сидеть с ней в коробе, чтобы согревать ее своим телом.
В Каменке застали гридей, весело разделывавших медвежью тушу. Тут же находились шестеро прослышавших про липовского князя семнадцатилеток-каменчан с приготовленным походным снаряжением, вместе с ними поджидал Дарника и Клыч.
Встреча повзрослевших и сильно изменившихся друзей вышла неловкой. От гридей Клыч уже знал о дарникских подвигах, а его собственное житье в Каменке интересовало Дарника меньше всего. Заискивающий, виноватый взгляд Клыча еще больше разделил их. К счастью, каменчанин не просился в боевые сотоварищи, обмолвившись, что у него две беременных жены и что надо поднимать новое пшеничное поле. Прощаясь, Рыбья Кровь подарил ему карту Липовского княжества, приготовленную именно на такой случай – пусть смотрит, чего он сам себя лишил.
Тимолай по-прежнему плохо помнил их былые отношения, и это действительно было грустно – видеть, как недавно еще такой блестящий ум быстро угасает. Дарник оставил Клычу
