ремесленников, прослышавших о новом богатом граде, где за любую редкую поделку платят полноценным серебром и очередной купеческий караван. Так как свободного места в самом Липове было уже маловато, половина из прибывших гридей была спешно отправлена дальше на восток возводить Остерскую Заставу как раз на середине пути из Липова в Запруду. Остальных размещали где придется.
Ремесленникам Рыбья Кровь был особенно рад, с ними Липов еще больше походил на город. С купцами правда случилось некоторое недопонимание: они напомнили князю-воеводе о трех тысячах дирхемов, данных ему перед Казгарским походом, мол, пора и отдать, тем более, при такой сказочной добыче. Но деньги и из войсковой и воеводской казны продолжали утекать широкой потоком, поэтому тут уже было не до честности.
– Вы мне их дали на прокладку торгового пути в Остер и для разрушения Арса, – отвечал торгашам Дарник. – Путь проложен, с Арсом вечный мир и покой. Единственное, что могу вам предложить – до следующего лета проезд в Остер и торговлю в Липове беспошлинно. А летом, возможно, от вас подтребуются еще дирхемы на новый поход.
– Так ты отпугнешь от своего торгового пути всех торговцев и совсем не получишь никакого дохода, – пригрозил было купеческий старшина.
– Есть еще остерские и персидские купцы, которые тоже примериваются к липовской дороге. Так что смотрите сами, – отвечал князь-воевода.
И куда деваться, тем более, что у всех бывших заимодавцев уже стояли в липовском Посаде готовые торговые дворы с амбарами, а местное торжище еще полно было трофейных казгарских товаров.
Как бы в подтверждение правоты Дарника через два дня в Липов прибыл купеческий поезд из Остера, который, кроме товаров привез почти пять тысяч дирхемов за Завилу с вожаками и за кое-что еще, о чем старались на Дворище не говорить. Это окончательно успокоило короякских купцов и дальше в Остер они отправлялись уже вместе с восьмерыми знатными булгарами в твердой уверенности, что в Остере их ждет самый теплый прием.
Войдя во вкус от шальных денег, Рыбья Кровь и всех пришлых ремесленников обложил своими податями: по 100 дирхемов с каждой головы. Было также объявлено, что сей доход делится, как и военная добыча в пропорции: 1-4-5, чтобы каждый гридь знал, что половина любых поступлений точно идет на его жалованье. Приехавшие ремесленники разумеется тут же взвыли от таких поборов, но Дарник их успокоил:
– Заплатите через год, когда чего-то заработаете, а не заплатите, то спокойно сможете уехать назад. Ведь гриди и вас охраняют.
Впрочем, долго кручиниться ремесленникам не пришлось. Три сотни гридей с наложницами и необустроенными домами, а главное – с деньгами буквально на корню сметали любые искустно сделанные вещицы, будь то сапоги с шапками, кафтаны с полушубками, сундуки с коврами, или горшки с ложками, не говоря уже о всех видах женских украшений. Нашлись покупатели даже у двух ремесленников-ромеев: позолотчика и закладчика, что выдавал дирхемы в обмен на дорогие безделушки.
Вдруг откуда ни возьмись появилась полудюжина харчевен, где вовсю торговали квасом, брагой, хмельным медом – настоящее место спасения гридям от занудливых жен и наложниц. И Фемел уже подсказывал, как обложить их нужной податью:
– Только не сейчас, а позже, когда они чуть нажируют.
Менялось настроение и в Старом Липове, так теперь называли городище. Взявшись за свои зимние промыслы старые липовцы с удивлением обнаружили соперничество в лице прибывших короякских ремесленников. Но ничего не поделаешь – просто надо было промысел для души, поднапрягшись, превращать в промысел для денег.
Липовское торжище от этого соперничества процветало еще сильней. С торговыми обозами из Остера на нем все чаще появлялись стекла и зеркальца, шелк и драгоценности, ромейское вино и южные фрукты.
Появились аж три оружейных кузни, где привезенный из Казгара железный лом превращался в мечи и секиры, кольчуги и шлемы, новые камнеметы и пращницы. Первый, еще тоненький ручеек монет потек и от купеческих пошлин. На Дворище начала возводиться первая чисто каменная башня из известковых слегка обтесанных камней и обожженых плинт из Воеводины.
Как-то сами собой пристраивались и все бесхозные «эти», находя себе хозяина-кормильца. У некоторых полусотских и десятских образовались своя челядь, готовая на любое услужение: что-то сделать, что-то принести, как-то развлечь.
Дарник, глядя на все это, не знал радоваться ему или огорчаться.
– Так ведут себя во всех столицах, – успокаивал его Фемел. – Запрещать здесь что-либо бессмысленно, надо просто следить, чтобы воины не превратились в пьяный сброд и не вышли из повиновения.
Дальше – больше. Едва на Дворище было закончено полное расселение и нашлась свободная горница, князь-воевода засадил в нее за словенскую грамоту и счет помимо подростков всех полусотских и десятских. И из писарской школа превратилась в воеводскую.
– Зачем нам это? – пробовали отбиваться самые упрямые.
– Чтобы передавать мне письменные донесения, – объяснял Рыбья Кровь.
– Гонец и так все скажет.
– Гонец может напутать. Потом непонятно будет, кого казнить придется.
Для придания школе большего веса Дарник сам тоже взялся в ней учительствовать: пересказывать по памяти «Стратегикон Маврикия», оставшийся в Бежети и объяснять «ученикам» (многие из них были вдвое старше его) свои решения в походах и на бранном поле. С удивлением обнаружил, что ему в самом деле уже есть о чем рассказывать.
– Я не хочу, чтобы вы все делали всегда лучше всех, – призывал он тех, кто уже был награжден фалерами за свою доблесть. – Если сегодня лучше, то завтра будет хуже, и неудача приведет вас в уныние, что у ромеев считается главным грехом. Я хочу, чтобы вы все делали безупречно. Чтобы не было ненужных отважных взбрыкиваний, чтобы я не гадал: устоите вы или нет, а точно знал: устоите.
Вожаки слушали его с тайным удивлением: оказывается, удачные действия их воеводы вовсе не дивное чутье, а результат точного расчета. Наконец понятна стала им и затея с одновременным управлением смешанной ватагой и отдельным подразделением.
– Каждый из вас должен понимать, чем дышат пешцы и катафракты, камнеметчики и конники, – изрекал в следующий раз Рыбья Кровь. – Если получится, я хотел бы потом всех вас пропустить через все войсковые подразделения, чтобы вы все умели. Думаете, я сам все знаю? Вовсе нет. Взять хоть Казгарский поход, прежде я даже не представлял, как много может значить станский сотский, что знает, сколько в войске всех припасов. Теперь знаю и вы учитесь писать и считать, чтобы это тоже знать.
По просьбе своих воинов вожаки пытались уговорить Дарника отменить слишком суровое положение о напарниках-побратимах. Но получили решительный отказ:
– У любого человека есть жизнь сегодня и жизнь завтра, когда ему бывает стыдно за то, что он натворил сегодня. Два побратима не могут одновременно струсить или прийти в бешенство, а так посмотрят друг на друга, и будут делать что надо. Да и когда их двоих вешать придется, им менее страшно будет смерть принимать. Разве не так?
Еще Рыбья Кровь взял за правило каждую неделю держать при себе того или иного вожака. В их присутствии вершил свой суд и решение хозяйских дел, брал с собой и в разъезды по дальним заставам. Не потому, что знал и умел это лучше них, а просто чувствовал, что, обучая другого человека, еще лучше усваивает воеводскую науку сам.
Неожиданным результатом увеличившейся дворни стало повальное наушничество и злословие, когда каждый челядинец полагал, что заслужит особую дарникскую милость, если сообщит, что о нем говорят другие приближенные. Невдомек им было, какой тяжелый осадок оставляют их ядовитые слова на душе у молодого князя-воеводы.
– Скажи услужникам, что за это я их скоро тоже пороть буду, – говорил он Фемелу.
– А ты как думал? – оправдывал наушников дворский тиун. – Любой человек любит оказывать влияние и имеет свое понятие о справедливости.
– Так ведь и на тебя нашептывают, и еще как! Говорят, что ты уже разворовал половину войсковой казны.
– Разворовал – это если бы отправил наворованное в другой город, а я все употребил здесь, в Липове, значит, просто нашел ему лучшее применение, – смеясь, признавался ромей. – Богатый князь должен иметь богатых вельмож и следить только за тем, чтобы они были не богаче его. Пока я не богаче тебя, ты меня казнить не можешь.
Дарника порядком озадачило его откровение:
– Мне что, так всем и объявить?
– Ну зачем же? Высшая власть тем и хороша, что никто никогда не должен знать, как именно принимаются те или иные решения. Если же тебе слишком неприятен тот или иной доносчик, то ты всегда легко можешь избавиться от него.
– Каким образом?
– Возвысь его больше его способностей, а когда он не справится – очень мягко освободи от княжеской службы. И ты будешь доволен, и народ, и самое главное – твой опальный чиновник: будет во всем винить только свою злую судьбу.
Дарник от души посмеялся, выслушав такой совет.
Казалось, вся зима так и пройдет в подобных мелких заботах, как вдруг в Липов пожаловали ходоки за военной помощью.
3
Во всем Словенско-Русском каганате было принято думать, что опасность может приходить лишь с востока и юга, в крайнем случае с запада, но никак не с севера. Однако именно так и случилось. Глубокой осенью в короякское княжество вторглись на длинных ладьях неизвестные северные люди, называвшие себя норками, и захватили Перегуд. Ну захватили и захватили, взяли добычу – пора и честь знать, так нет же, эти норки так в Перегуде и остались и стали править словенским городом как своей законной вотчиной. Обращение перегудцев за помощью к князю Рогану ни к чему не привело – тот получил сильное ранение в охоте на вепря, а его воеводы, страшась зимних трудностей, решили дожидаться весны.
– Но сил терпеть нет никаких, – жалобились ходоки, – лютуют пришельцы запредельно, наши жены и дочери для них наложницы, при любом прекословии хватаются за меч, все ценное из домов, даже топоры забрали, смеются: пилами себе дрова пилите. Одна надежда на тебя, князь Дарник. (Впервые так его назвали столь высокие гости.)
– Сколько их? – спрашивал Дарник. – Как вооружены, как сражаются?
– У них шесть длинных лодий, они их дракарами называют, в каждой по сорок воинов, вооружены мечами, секирами и круглыми щитами, луки имеют только половина из них, в бою рычат как звери и сражаться с ними тяжело. Все высокие, крепкие, с рыжими бородами.
– Как они захватили город?
– Хитростью. Две ладьи пристали к торжищу, щиты попрятали, выдали себя за купцов. На торжище устроили драку. Воины из крепости высыпали усмирять, а тут еще четыре ладьи подоспели. Так в крепость и ворвались и всех гридей порубили.
– А сами без потерь остались?
– Были, конечно, потери и у них, но мало. С десяток, может, убитых и два десятка раненых. Зато две сотни перегудского войска почти всех порубили.
За освобождение от злых пришельцев ходоки обещали Дарнику перейти от короякского князя под его власть. Но не это послужило для него главной приманкой. Ведь Бежеть и Каменка почти рядом с Перегудом, когда еще случится такая возможность попасть в родные места?
Срочно собрался
