- Да.
- Ну, так позовите часового.
- Что спросить?
- Просите помощи. Мол, помираю, пошлите за лекарем.
- Вы думаете, это подействует?
- Нет. Но можно завязать разговор. А там видно будет, что будет.
- Вы шутите?
- Что делать. Давайте, зовите.
Шиманский доковылял до входа в блиндаж и позвал часового.
- Herr Soldaten! Bitte öffne die Tür, ich fühle mich sehr schlecht. Ich sterbe. Hilfe!
- Geh weg von der Tür oder ich werde schießen!
- Ruf bitte einen Heiler, damit er meinen Schmerz lindert!
- Ich zähle bis drei und schieße: eins, zwei, drei.
При счете Шиманский бросился прочь от двери. Часовой действительно выстрелил и попал в сидящего напротив двери раненого. Тот вскричал от боли и завалился набок.
- Сволочь! – закричал ефрейтор.
В ответ часовой опять выстрелил, но пуля застряла в косяке двери. Через мгновение, словно в знак возмездия за дверью просвистел снаряд и там же разорвался. Где прежде была дверь, зиял большой пролом в блиндаже. Шиманского и ефрейтора засыпало землей с песком. Они еле вылезли наружу и, скатившись по крутой насыпи траншеи, побежали вперед навстречу наступавшей русской армии. Сзади опять разорвался снаряд. Он лег прямо на лазаретный блиндаж, похоронив раненых под землей. Шиманский оглянулся и увидел, как Нил Степанович упал, схватившись здоровой рукой за спину. Он подбежал к ефрейтору и взяв его за пояс обеими руками потащил к ближайшей воронке. Рядом лязгали пули. Одна из них угодила ефрейтору в голень. Воронка была глубокой. Осмотрев раны ефрейтора. Шиманский скинул шинель и снял френч. Потом разорвал на себе рубаху и стал перевязывать пробитую спину Нила Степановича. Сцепив зубы, ефрейтор мычал от нестерпимой боли. Одеваясь, Семен Семенович обдумывал, что делать дальше. Впереди стояли заграждения из колючей проволоки. Что было за заграждениями, он не знал. Но там вполне могли быть минные поля. Что если атаку русских отобьют немцы?
Но тут он услышал сразу за заграждениями многоголосое «ура».
- Черт! Дожить бы до победы, - простонал ефрейтор.
- Не говорите, берегите силы, Нил Степанович.
Вскоре мимо их воронки пробежали офицеры и солдаты русской армии. Один унтер задержался, посмотрел внимательно на Семена Семеновича и Нила Степановича и закричал, повернувшись назад: «Санитара сюда»! Через минут десять в воронку спустился санитар. Он подошел к ефрейтору и покачал головой, коротко сказав: «Не жилец». Тот пытался что-то прошептать Семену Семеновичу, но у него горлом пошла кровь и он, захрипев, затих, испуская кровавые пузыри. Шиманский как завороженный смотрел на остекленевшие глаза Нила Степановича, стараясь прочитать по ним, что ему хотел напоследок сказать умерший ефрейтор.
Затем санитар внимательно осмотрел рану на голове Шиманского, обработал ее зеленкой и, заново перебинтовав, заметил, что необходима помощь хирурга. Уже когда Семен Семенович вылез из воронки, от острой боли в затылке у него закружилась голова, и он в очередной раз упал на землю, потеряв сознание.
Глава четвертая. Дурдом
Сознание медленно возвращалось к Семену Семеновичу. Он раз за разом силился открыть глаза, но они не хотели его слушаться, предательски закрываясь. Им был нестерпим блеск солнечного цвета. Собрав последние силы, Шиманский поднял ватную руку и прикрыл глаза. Теперь они открывались все шире и шире, пока не привыкли к притушенному блеску. Солнце зашло за темную нависшую тучу. Уже смеркалось. В палате было прохладно. Семену Семеновичу показалось, что все еще свирепствует зима. Присмотревшись к окну, он удивился, что оно расположено высоко под самым потолком и на нем стоит железная решетка. Еще не окрепшее сознание философа пронзила дикая мысль, что его, не разобравшись, держат в тюремной больнице как немецкого шпиона. В пользу такого предположения говорило то, что он один лежал в узкой палате. Семен Семенович повернул голову по направлению к двери и с облегчением обнаружил, что не болит затылок. В дверь было врезано окошко для приема посуды и лекарства. Оно было закрыто на засов снаружи. От увиденного настроение у Семена Семеновича сразу испортилось. Что делать? Ничего не оставалось, как встать с постели и с трудом, со скрипом, ахая и охая от непривычной ломоты в суставах доползти, держась за мокрую и холодную стену до двери. «Неужели меня здесь не кормили. Или я так долго лежал, что с трудом могу передвигать своими ногами?» - спрашивал себя Шиманский.
Семен Семенович тихо постучал в окошко и позвал санитара. Но никто не откликнулся на его просьбу. Он стал стучать еще и уже бил ногами в дверь. Устав, он приложил ухо к двери. В коридоре было тихо. Вдруг в соседней палате слева что-то уронили, вероятно, железную тарелку и кто-то стал прыгать и грязно ругаться. В ответ напротив раздался женский визг и такой звук, словно кто-то трется причинным или задним местом о саму дверь. Движение трения сопровождалось сладострастными выкриками. Лицо Семена Семеновича пошло пятнами от смущения.
- Ах, ты е… сука. Ну-ка, сейчас же покажи свою лохань, - грубо загрохотал мужской голос из соседней палаты справа.
- Чтоб тебе кокушки прищемили дверью, - как заведенная стала повторять, похохатывая, странная женщина.
Что было дальше, Шиманский уже не слышал, заткнув свои уши. Что за гадость, прямо сумасшедший дом. «Неужели я нахожусь в доме для умалишенных»? Когда Семен Семенович осознал свое предположение, он яростно затряс ручку двери, требуя его выпустить на улицу. Обессилев, он скатился по двери на пол.
- Ты что совсем дурак? - спросил его сосед слева, - неужели ты не слышишь, что здесь все слышно? Вот придут санитары и свяжут нас по рукам и ногам.
- …
- Я к тебе обращаюсь, кретин проклятый.
- Отстань. Я, наконец, очнулся. И что я вижу?!
- Что я вижу, что я вижу… дурдом ты видишь. Да, тяжело тебе будет первое время. Но ничего, из тебя быстро сделают человека. Знаешь, как я попал сюда?
- Как?
- Обычным образом, через дверь, - засмеялся своей плоской шутке сосед и от радости стал приплясывать, хлопая в ладоши.
- Послушайте, как вас звать?
- Зови меня Петром Великим.
- Петр Великий, а какой сегодня день?
- Сегодня? 10 февраля 1717 года.
- Нашел, кого слушать, - заметил сосед справа, судя по басу огромного роста и веса, - он же дурак.
- Сам дурак, - ответил «Петр Великий».
- Сегодня 10 февраля, но не 1717 года, а 1917. Утром врач сказал.
- Не слушай его, он дебил.
- Кто, я дебил? – загрохотал гигант и со всей силы затряс железной дверью.
- Хорошо, ты не дебил, а просто идиет, - нараспев заголосил «Петр Великий».
Гигант за стеной горько заплакал как ребенок.
- Хочешь, я покажу тебе свою лохань? - предложила странная женщина.
- Хочу, - промямлил гигант сквозь слезы.
- А, вот не покажу, не покажу, - стала ломаться уже немолодая женщина как испорченная отроковица.
Шиманский не выдержал и закричал, чтобы они все заткнулись. Так Семен Семенович провел первый час в своем теперешнем доме.
На следующее утро санитар вошел в дверь, чтобы проверить состояние больного и сделать внутривенный укол глюкозы. Но когда он увидел, что Семен Семенович находится в здравом уме, то немедленно позвал врача.
Врач назвал себя Антоном Ивановичем Поповым. Это был уже седой человек с добродушным лицом, располагавшим к душевному разговору. Шиманский представился. Антон Иванович сказал ему, что прекрасно знает, с кем имеет дело.
- Но если вы знаете, кто я такой, то почему меня поместили рядом с ненормальными и умственно отсталыми? Я вчера был свидетелем таких неприличных сцен, что, поверьте мне на слово, здесь нормальный станет ненормальным.
- Кто вам сказал, батенька, что вы были нормальны? Сейчас да, вы производите впечатление трезвомыслящего человека. Но как вы вели себя, когда сюда попали. Да уж, я вам скажу, - сказал врач, качая головой.
- Как же я себя вел? Было бы интересно узнать, - сказал с вызовом Семен Семенович.
- Как сумасшедший. Вы утверждали на полном серьезе, что явились в наше время из будущего, чтобы изменить ход истории.
- Это в связи с ранением в голову?
- Разумеется. Что прикажете делать? Пришлось вас поместить сюда, чтобы успокоить. Когда вы успокоились и больше не несли сверхценный бред, мы вас выписали. Но вы опять впали в безрассудное состояние и снова стали нашим пациентом. Вот и все, - с довольным видом ответил доктор.
- Теперь моя голова в порядке?
- Если вы имеете в виду физическое ранение, то да. Но вот психическое состояние… хотя, судя по вашему поведению, вы миновали душевный кризис и ведете себя так, как вел бы себя психически нормальный человек, оказавшийся рядом с настоящими маньяками, - понизив голос, признался Антон Иванович, потирая свое пенсне о рукав халата.
- Так почему меня здесь держат до сих пор? – возмутился Шиманский.
- Тише, милейший Семен Семенович. В связи с недофинансированием нашего почтенного заведения вас можно выписать. Но я вас искренне прошу, если вы почувствуете что-то неладное, смело к нам обращайтесь, - сказал доктор, однако по его скептическому виду было видно, что он мало верит в то, что Семен Семенович добровольно обратится к нему за помощью.
- Покорно вас благодарю. Кстати, мои соседи действительно маньяки?
- Конечно, они загубили немалое количество невинных людей. Но это не значит, что все сумасшедшие кровавые маньяки.
- Еще один вопрос, Антон Иванович. Какое сегодня число?
- На дворе февраль 1917 г., 11 число.
- Не может быть, - сказал твердо Семен Семенович, но его глаза говорили об обратном, - в них сквозила неуверенность.
Антон Иванович пристально посмотрел ему в глаза и с облегчением сказал о том, что с головой при таких ранениях процесс выздоровления затягивается на продолжительное время.
- И последний вопрос: не посещал ли кто меня?
- Знаете, был однажды мой коллега профессор Иванов. Он говорил, что познакомился с вами на юге.
- Иван Иванович?
- Да, да.
- И что он сказал?
- Я надеюсь, это последний вопрос? – улыбаясь, спросил психиатр.
- Антон Иванович!
- Хорошо, хорошо. Насколько я помню, а помню я все хуже и хуже. Знаете, возраст. Итак, да, он согласился с моим диагнозом.
- Что за диагноз, доктор?
- Психическое расстройство.
- Антон Иванович, вы не находите, что это слишком общее, абстрактное название?
- Да, да, ведь вы философ. Что ж, могу сказать конкретнее: психоз, вызванный ранением в голову.
- Вы серьезно?
- Разумеется.
- И с таким диагнозом можно жить и оставаться приличным человеком?
- Вполне. Ведь вы уже здоровы. Или больны?
- Вам лучше знать, - вы же доктор. А дамы, не приходили ли дамы?
- Нет, при мне не было.
Спустя час Шиманский оказался на улице. У него было странное, но радостное чувство, будто он избежал страшного наказания – наказания неволей. Семен Семенович взял извозчика у самой больницы и поехал домой. Прислуга была рада появлению хозяина. Приведя себя в порядок, Шиманский
