красивый? Мой ангел?
Оливковое дерево снова пошевелило ветвями и зашуршало своей листвой.
- Такого невозможно не любить - произнес Зильземир – Он от самого нашего Бога. Он мой любимый сын. И я люблю его как все здесь.
В воздухе кружили, крича, вороны, и в цветниках кувыркались, ища букашек, воробьи. Вороны переместились с криком на то место, где сейчас стоял Зильземир, а воробьи, выпорхнули из клумб и цветников, и запрыгали у ног Зильземира, чувствуя небесную рядом с собой живительную силу.
Зильземир повернул голову и увидел, как закрылись громко с грохочущим звуком и скрипом ворота на виллу. И гости разъехались, и он увидел, как консул, сенатор и патриций Рима Лентул Плабий Вар в сопровождении своего подручного Арминия Репты, прошел снова назад в дом. Он, стоя уже на мраморных ступенях перед входом в свой дом посмотрел в сторону на свой двор, ища глазами, видимо, этих двух любовников. Проводив снова своего приехавшего к нему из самого Рима, и самого сената своего подельника по грабежу виллы Олимпия, и гостя, он осмотревшись по сторонам увидел их. Голых у купальни. Он постоял на ступенях, злобно глотая свои слюни и скрипя зубами, что-то проговорил Арминю Репте, и вошел один в свой дом. А тот, сорвавшись почти бегом, побежал куда-то, видимо к своему другу по вилле надсмотрщику за рабами Касиусу Лакрицию с какими-то новостями. Вероятно привезенными Марком Квинтом Цимбериусом из Рима. Видимо о том, что сейчас там твориться после покушения на самого императора Рима Цезаря Тиберия. И, возможно даже о том, что эта волна коснется и самого дома Лентула Плабия Вара. Особенно после убийства жены сенатора и известного достаточно богатого патриция Рима Цестия Панкриция Касиуса. После того как того приговорили к смерти. И конфисковали все имущество сенатора и консула Рима.
Слуги Марка Квинта Цимбериуса позаботились о ней, прирезав Карнелию, одну из богатых матрон и патрицианок Рима, подозревая ее в том, что она была в курсе событий связанных с покушением. Боясь, что Цестий Панкриций поведал ей обо всем, купив у Вара того убитого на арене амфитеатра здоровенного копейщика ноксия, метнувшего в императорский трон и ложе копье. И чуть не приколов им там Ливию, мать самого императора и правителя Рима Тиберия. Он в момент своего ареста Преторианской охраной императора мог все ей рассказать.
Лентул Плабий Вар просто заметал свои кровавые следы. Но Зильземир этого не знал. Да и дело ему до этого, пока не было. Его интересовал только его родной Божественный и горячо любимый сын Ганик.
Зильземир видевший все это отвернулся и снова уставился женским взором синих горящих небесным светом безумных от любви материнских глаз на двоих стоящих друг перед другом влюбленных. Почти голых в одних простынях после купания в купальне легких из белой ткани накидках.
Луцилла что-то пролепетала ласковое Ганику и, поцеловав его в губы, побежала босиком одна без сопровождения своих служанок в дом по каменной горячей уже от яркого дневного солнца дорожке. Мимо цветников и деревьев. Ее долгими и недобрыми взглядами проводили слуги и рабы, работающие во дворе и копающиеся в цветниках у фонтанов со статуями богов и богинь.
И Ганик пошел за ней следом, не спеша, он пошел по тропинке, приветствуя и разговаривая с рабами и рабынями в этом доме. Еще ему мало знакомыми, но он пытался наладить с ними хоть какой-то близкий контакт. Видно было влияние на них этого адского дома. Они все вели себя, так как будто им постоянно угрожала опасность. Словно над ними постоянно висела плеть Касиуса Лакриция. Этого местного палача и садиста, которому Ганик уже успел пересчитать все зубы. За что весьма порадовал всех их и снискал уважение. Сам виноват. Хотел помериться с Ритарием Олимпии своей силой, вот и получил, и все в этом доме слуги и рабы видели, и были довольны результатом. И было, видно, хотели поближе познакомиться с ним с Гаником. Но все, же, опасались самого своего хозяина Лентула Плабия Вара. Да и, наверное, еще и самой Луциллы. Хотя Луцилле Вар до них вообще уже не было никакого теперь дела. Она их теперь даже не замечала, чловно их вообще не было на отцовской огромной загородной вилле. Ей нужен был только он Ганик и больше никто. Она даже служанок своих теперь не очень контролировала. Те сами лезли в услужение к ней, боясь быть проданными за ненадобностью или переведенными на другие работы. А она только и знала, что гнала их от себя.
Ганик задержался с одной молодой чернокожей рабыней из Африки по имени Кармелла, рассказывая про свою знакомую молодую рабыню из Олимпии подругу Ардада Лифию. Оказалось Лифия и Кармелла, были землячками и даже знали друг друга, пока их не разлучили на рынке рабов в Риме. Он ей много чего рассказал из своей гладиатора жизни, и она хоть и боязливо и постоянно оглядываясь на дом Варов, тоже рассказала о жизни здесь на этой вилле. Там же стоял, старый раб этой кошмарной для них виллы из бывших преступников Рима Порфирий, и уже сдружившийся с Гаником за такой короткий срок раб виллы раб финикиец Диметрий.
Зильземир полетел следом за Гаником, оставив свою беседу с оливковым деревом, попрощавшись ласково с ним, и дерево вновь подняло свои большие с листьями ветви, раскинув их под яркими лучами горячего солнца, провожая от себя небесного ангела.
Зильземир почти вплотную подлетел к вновь идущему назад в дом следом за Луциллой Вар сыну Ганику. Он опустился на каменную дорожку, ведущую прямиком в дом своими золочеными с пряжками в небесных изумрудах сандалиями. И пошел плавно за своим идущим к нему спиной сыном.
Вверху кружили с криком вороны. Прямо над самой виллой и головой Ганика. И в цветниках шныряли юркие воробьи. Они громко кричали, ища букашек в клумбах у фонтанов с колоннами и скульптурами античных Богов и Богинь.
Раньше Ганик как-то, не обращал, на них, внимание, еще на вилле Харония Магмы, но сейчас его привлекло их это копошение. И этот крик ворон. Прямо над головой. Словно они что-то почувствовали вблизи и внизу под собой. И здесь их было гораздо больше, чем там на той вилле гладиаторов, о которой он почти уже и забыл. Забыл в объятьях своей Луциллы Вар. Они напомнили ему о, всех кто там был. О его в прошлом хозяине рабов и гладиаторов ланисте Харонии Диспицие Магме и об учителе его ветеране гладиаторе Ритарии Ардаде. О друге по школе и арене Ферокле. О, всех рабынях и рабах. Он снова задумался, почему он здесь и как здесь оказался. Но теперь ему было уже все равно. Он был любовником Луциллы Вар. И возврата назад у него уже не было.
Зильземир очень хотел обнять сейчас Ганика. Повернуть к себе лицом, и признаться в своей вине перед ним и назваться его настоящей матерью.
Рассказать, кто он. Кто на самом деле. Но не посмел. Снова не посмел. Не смог. Он, было, потянулся руками к нему, но отдернул их, почти коснувшись своего сына. Он почувствовал, что Ганик почувствовал его. Его Зильземира за своей спиной. Уже у самых ступенек дома. Ганик остановился и повернул боком влево свою коротко стриженную русоволосую голову. Он так остановился, словно, прислушиваясь, кто у него сзади. И остановился, и замер Зильземир, распустив свои огромные горящие астральным светом оперенные как у птицы крылья.
Зильземир не сводил взгляд материнских любящих глаз со своего сына. Он просто не мог от него оторваться. Его душа ангела просто разрывалась от любви к своему ребенку. И это чувство еще в довесок вины, которое тяготило его ангела Неба душу. И не было Ангелу Неба покоя. Покоя от той вины в материнском его сердце.
***
Когда Мисма Магоний и Луций Плабий Вар въехали в Рим, весь Рим был на ушах. Всюду патрули жандармерии и полиции. Даже на каждом углу преторианцы в полной экипировке и вооружении. Они просто наводнили вечный город. Все говорило, что что-то недавно здесь произошло. Отчего здесь все, просто, было на взводе. И было не безопасно. Кругом носились, прячась по углам, горожане, и напуганные ими громко лаяли на всех бродячие собаки. Две даже увязались за едущими всадниками в красных воинских золотом расшитых плащах и сверкающих на солнце доспехами воинов легиона Феррата.
Они метались громко лая под ногами их лошадей, и это стало бесить Луция Плабия Вара. Он громко выругался и хотел даже выхватить гладий и рубануть одну из собак, но удержался, глядя на патрули жандармерии и полиции города.
- Гребанный город – произнес сквозь зубы Луций Плабий Вар - Никогда я его не любил –
Он косо посмотрел на своего подчиненного центуриона легиона ветеранов Мисму Магония. Но тот даже виду не подал, будто не слыша его.
Мисма произнес, глядя вперед и по сторонам – Кругом патрули преторианцев и полиция с городской жандармерией.
- Нам не до них сейчас – произнес ему Луций Плабий Вар – Это мы неудачно попали.
- Верно, командир - произнес Мисма Магоний – В Риме что-то не шуточное твориться.
- Не шуточное, раз все здесь стоит теперь на ушах – ответил ему, не глядя, на подчиненного его командир Луций Плабий Вар.
Впереди стоял на перекрестке патруль из Преторианцев. И, видно было, уже поджидал их.
- Молчи, Центурион, и не вздумай болтать – произнес грубо как командир ему Вар младший – Чтобы не говорили, они или не спросили, не наше дело. Наше дело выполнение порученного командиром приказа. И вот это от Блеза письмо. И это приоритетная сейчас задача. Важнее, чем дом. И то, что сейчас тут твориться.
Мисма сразу замолчал, подчиняясь приказу своего непосредственного командира.
Их остановил патруль Преторианской гвардии. Они объяснили прямо не слазя с лошадей, что едут к самому императору Тиберию с письмом от самого главного трибуна и легата Гая Семпрония Блеза. Им посоветовали обратиться в лучшем случае к главному пертору Рима Луцию Элию Сеяну. Так
