местные крезы, включая уголовничков. Эх, было бы это весной, во время предвыборной кампании, когда кандидаты в депутаты друг дружке глотки рвали! Такой взрывчатый материал разом бы тиснули в любом боевом листке. Для пиарщиков это же золотое дно. Только вряд ли бы кончилось чем-то путным. Вон в прежней предвыборной драчке какие факты повылезали, все кандидаты по маковку в какашках – и что? Кончились выборы – снова тишь да благодать. В нашем городке хоть до хрипоты ори – точно в вату.
Акулыч нетерпеливо ерзает, мои пламенные речи явно ему поднадоели.
– Как ты, полагаю, заметил, на труженика пера я похожу не слишком. Даже ежели прикид сменю, от меня все равно за версту разит ментом. Так что конкретно, братан, о чем базар?
– Сам не знаю. Если что, могу я рассчитывать на тебя? Сумеешь ты мимо начальства помочь мне, когда понадобится?
– Подмогнем, не сумлевайся. Одной державе присягали. О, пиво кончилось. Кликни-ка лучше девочку, чтобы еще приволокла…
В свой подъезд захожу в начале одиннадцатого вечера. Нажимаю кнопку лифта – и тут же, вибрируя, надсадно горланит мобильник. Звонит Сверчок:
– Извини, что отрываю, но мне не к кому обратиться. Пропала Оксана. А у меня ни телефона ее, ни адреса. Мы не поссорились. Ломаю голову, отчего она так внезапно исчезла, не сказав ни слова, и не могу ничего понять. Нет ли у тебя возможности ее отыскать?
В голосе бедняги Сверчка звенят слезы тоски и отчаяния. Что я могу ему сказать? Что кошка по имени Оксанка решила заиметь его в виде приложения к квартире, чтобы потом избавиться от стареющего муженька и отовариться жилплощадью? Не удивлюсь, если она вполне кровавые варианты проворачивала в своей скудоумной и хитренькой башке. Только философ, чей дом – не квартирка в «хрущевке», а вселенная, мог попасться на удочку примитивной девки.
Не скажу я ему ни-че-го. Пускай надеется, что вернется его Оксаночка, так жить легче.
* * *
В субботу, спустя два дня после разговора с Акулычем, подъезжаю к гигантской – по меркам нашего городка – высотке. Бежево-серо-коричневая, с тяжеловесной грацией мастодонта, она царит среди окружающих строений: желтых особнячков и серых «хрущевок» и оттого наделена собственным именем: «Олимп». Здесь расположились пятизвездочный отель, два ресторана, игорный зал, магазины, сауна, бассейны и прочее – все, что требуется толстосуму и толстосумке для шопинга и расслабухи. Среднестатический обыватель вряд ли заглянет сюда – и не только потому, что цены здесь задраны до невозможности, – слишком внушителен и неприступен вид этой громады.
Вылезаю из припаркованного «жигуля». От волнения трепещу, как осиновый листок, и спазмы то и дело сводят желудок. И все же нахожу в себе силы усмехнуться при мысли, что «Олимп» плывет над морем городских крыш вроде «Титаника».
В здании царит холодный и дорогой хай-тек. Постукивая каблуками нечищеных полуботинок, целенаправленно шагаю по блистающему вестибюльному полу, в неслышном – уши закладывает – лифте возношусь на пятый этаж и отворяю дверь центра красоты.
Меня окутывают неуловимые ароматы, томные и волнующие. Кажется, в этом уголке, отгороженном от душевнобольного мира золотистыми шторами, есть только мужчины и женщины, инь и ян, влечение и соблазн. За столиком – кукольной красоты чернявая девушка.
– А я к вашей начальнице, – заявляю игриво.
– Вам назначено? – девушка раскрывает в дежурной улыбке накрашенные вишневой помадой губки.
– Еще как. – Демонстрирую голливудский оскал и доверительно сообщаю: – Дело конфиденциальное, особой важности. Но… тсс. Молчок.
– А как ваша фамилия?
– С детства Корольком кличут. Так что будем знакомы.
Посылаю девчушке смачный воздушный поцелуй. Она уставляется на меня в крайнем недоумении: вроде не пьяный, может, псих? Ее чистый лобик прорезает морщинка сомнения, губки сжимаются в линию, глазки становятся двумя кусочками антрацита.
– Да ты не волнуйся, – успокаиваю я секретаршу. – Все путем. Погляди-ка сюда, – и достаю милицейское удостоверение.
– Так бы сразу и сказали, – укоряет меня девочка и мяукает в трубку:
– К вам Королев из милиции.
На ее личико возвращается профессиональная улыбка:
– Пожалуйста, проходите, – и она тотчас теряет ко мне всякий интерес.
Святая святых – кабинет хозяйки салона, стильный, выдержанный в светло-серых и бежевых тонах. Погружаю плебейский зад в патрицианское кресло.
– Э, да тут славненько.
– Спасибо, – сдержанно отзывается сидящая за столом. – Чем обязана?
– А ручка-то у вас не слишком изящная, – совершаю я великое открытие и добавляю для справедливости: – хотя и холеная.
– Вы меня удивляете, молодой человек. Позвонили, представились капитаном милиции, сообщили, что у вас ко мне дело. На мой резонный вопрос: в чем оно состоит, ушли от ответа, чем сильно меня заинтриговали, женщина я любопытная. Но женщина я к тому же деловая, свободного времени у меня нет. Если у вас кроме странных заявлений о моей руке ничего не имеется, то – извините…
– Я это к тому, – вежливо поясняю я, – что шефшу косметического салона иной себе представлял. Породистая, утонченная, аристократка в тринадцатом колене. А вы такая… коренастая…
– А вы нахал, – усмехается Плакальщица и добавляет жестко: – У вас ко мне все?
– Знакомая у меня есть, на вас похожа, – безмятежно продолжаю я гнуть свое. – И тоже не голубая кровь. Родилась в деревне. И родители не графья: папаша спился и помер, до полтинника не дотянул, правда, механизатор был дельный, руки мозолистые и прикручены, где положено, мамаша – доярка. Сама девчурка курочек кормила, гусей пасла, возилась со свинками, с коровкой. Сельский воздух, здоровая пища. Но нашей героине этого было мало, она рвалась покорять вершины. Закончила девять классов и подалась в город. Поступила в ветеринарный техникум. Уж очень была сердобольная, жалела больную скотинку. Затем пристроилась в ветлечебницу и стала скромненькой докторшей Айболитшей. Успела и замужем побывать, правда недолго. Муженек, тоже большой любитель живности, быстро слинял… Продолжать?
И вновь усмешка кривит узкие, в блестящей помаде губы Плакальщицы. Ширококостная, с не слишком привлекательным лицом и коротко остриженными каштановыми волосами, она воплощает несокрушимую силу. Бледно-серые глаза – осколочки гранита – смотрят на меня с ледяной пристальностью, ни дать, ни взять Снежная Королева.
– Почему бы и нет? Это даже интересно.
– Тогда двигаю дальше. Казалось, будет наша ветеринарша до пенсии вылечивать божьих тварей. Но тут случился великий облом, который мило назвали реформой. Начался хаос. Стариков хоронили в полиэтиленовых мешках – гикнулись их сбережения на похороны. Опустела ветлечебница, не слышно стало в ее коридорах мяуканья, гавканья и щебета. Перестали платить служащим зарплату. Другая бы дамочка, характером послабее, сломалась бы. Но наша героиня не такова. Внутри у нее был крепкий стержень. И не простая железяка, а из титана, не иначе. Сначала она по примеру других стала челночить. Моталась в Турцию за шмотками и обратно. Но вскоре поняла, что нужно выбирать дело своей жизни. После недолгих размышлений остановилась на косметике. Организовала продажу поделок некой западной парфюмерной фирмы, потом открыла салончик на окраине, потом – сеть магазинчиков. Наконец решила пойти во власть и стала депутатом, охмурив электорат душераздирающими выступлениями о несчастной доле бездомных детей и заброшенных старичков. Между делом умудрилась получить высшее экономическое образование, отчего ее пламенные речи стали еще убедительнее.
– Не понимаю, – говорит Плакальщица, – зачем повторять то, что я сама, впрочем, не таким хамским тоном рассказывала своим избирателям.
– Это для затравки, мадам. Смерть как охота потрепать язычком. А теперь приступаю к тому, о чем задолбанный электорат не догадывается. А неведомо ему, например, откуда у вас оказались такие деньжищи на проведение предвыборной агитации.
– Я далеко не бедна, так что средства нашлись.
– Помилуйте, мадам. Перед выборами вы круглый год заваливали народ выпусками собственной газеты, а пенсионерам на праздники преподносили постельное белье и продуктовые наборы. О роскошных буклетах и прочем пиаре даже не упоминаю. Сейчас вы нацелились на думу областную. Вон и личную партию склепали – «Союз обездоленных». В своем почтовом ящике я уже обнаружил ее рекламную цидулку. Откуда столько денег, мадам?
– Вы что, только родились, молодой человек? Существуют спонсоры, субсидирующие предвыборную кампанию, естественно, в надежде на дальнейшее сотрудничество.
– Назовите. Хотя бы одного.
– Я не обязана этого делать. – Впервые Плакальщица проявляет признаки раздражения, правая щека еле заметно подергивается. – И давайте прямо: к чему вы клоните?
– Неужели неясно? Доходчиво пытаюсь объяснить: раскучивались вы на неправедные деньги.
– И где же я их брала? Не платила налоги?
– Фи, как мелко. Вы преступница более крупного калибра, мадам.
– Что за бред вы несете! – взвивается Плакальщица. – И прекратите звать меня «мадам»! У меня есть имя и отчество. Если вы еще раз позволите себе такое… такую наглость, я вышвырну вас из кабинета!
Ее ноздри раздувает ярость.
– Я уважаемый в городе человек, а вы рядовой оперативник. Или как там вас в народе величают? Опер. Если вы по наивности полагаете, что я приняла вас с бухты-барахты, то сильно ошибаетесь. Я связалась с вашим руководством. Оно было крайне удивлено. Никакого задания встретиться со мной капитан Королев не получал. Как понимать эту самодеятельность?
В ее голосе столько уверенности и жесткого напора, что на миг теряюсь, как не выучивший урок ученик. И тотчас собственная слабость приводит меня в бешенство.
– Постараюсь быть кратким. Деньги вы добываете, убивая стариков и присваивая их жилье. Будь моя воля, я бы не суду вас предал, а заживо в землю закопал.
– Ишь ты какой, – прищуривается Плакальщица, – аж побелел весь. В землю он закопает… А доказательства у тебя есть? Чего зенки зеленые вылупил. Вали отсюда, пока я добрая. Мне стоит твоему генералу слово сказать, мигом вылетишь из ментуры, капитан хренов.
– Что ж, – поднимаюсь, невозмутимо гладя в горящие сузившиеся глаза Плакальщицы. – Меня здесь не поняли. Отправлюсь-ка я к «заборским». Это ведь они тебя разыскивают. Уже как минимум трех шакалят из твоей своры нашли. Истязали основательно, все выспрашивали, кто ими командует. Но ты здорово законспирировалась. Есть у меня на них выход, на «заборских». Сброшу им информацию. Выдам симпатичного паренька, милашку, именующего себя Воландом. Он и подтвердит, что плясал под твою дудку. Уголовники не суд присяжных, им особых доказательств не требуется. И займутся они тобой по полной программе.
Впервые в глазах Плакальщицы подмечаю страх.
– Это что, шантаж? – в ее голосе почти надежда.
Повернувшись, шагаю к выходу.
– Постойте, – шелестит за моей спиной.
Широкое скуластое лицо Плакальщицы напоминает посмертную маску.
– При богатствах, которые дал нам Господь, русский народ должен быть счастливейшим в мире. Вы, мужики, привели несчастную Россию к краху. Людям нужна женщина-президент, которая превратит державу в
