ежеминутно. Сначала оно было внимательным, сосредоточенным, потом крайне удивленным, вот уже изумленным. В какой-то момент он достал платок и утер им взмокшую шею. Продолжив читать, вдруг нервно хохотнул, потом еще и еще, но, взял себя в руки. Наконец, добравшись до последней страницы, откинулся на спинке кресла, и с выражением начал читать вслух. А глаза его странно блестели:
- И последнее, о чем хотелось бы рассказать – это о буржуазной еде. Как это ужасно, когда на завтрак тебе подают анчоусы, на обед запеченного фаршированного угря, а на ужин жареную телятину и кальмаров, политых шоколадным соусом, или на худой конец лобстеров. А что такое в буржуазной стране рыбный день? Вместо наших замечательных вегетарианских котлеток из хека или барабульки с картофельным пюре, или восхитительной кильки в томатном соусе, вам принесут креветок или крабов, лосось с маслинами и вонючим плесневелым сыром, осьминогов в лимонном соусе, рыбное ассорти в шампанском или паэлью, семгу, жареную в сливках и гребешки. Вы знаете, что такое гребешки? Ох уж эти гребешки. Или карпаччо из осьминога, потом мидии в винном соусе, а еще кальмары под соусом Бешамель. Но, и это еще не все. Буржуазная кухня разнообразна до тошноты. Самым дорогим буржуазным продуктом считается - белые трюфели. Их разыскивают специально обученные буржуазные свиньи. На стоимость одной порции такой грибной закуски можно накормить сотни людей. А помещается она на маленькой тарелочке, накрытой крышечкой, чтобы блюдо не остывало. Открываешь эту крышку, а оттуда… невероятно буржуазный аромат. А блюда, приготовленные из мраморного мяса? Из него делают, так называемые, стейки. Казалось бы – простые отбивные? Но не все так просто. Чтобы мясо получалось нежным и сочным, у животных не должно быть одышки. То есть бычок должен быть в прекрасной спортивной форме, а для этого перед тем, как убить, ему каждый день делают буржуазный массаж. Можно еще долго говорить на эту тему. Чего стоит швейцарский шоколад? А сыры – Моцарелла или плесневелый Рокфор? Можно вспоминать жаркое из снежного краба и морского ушка. Вы можете себе представить советского человека, который наденет фрак, повяжет салфетку, нальет бокал шампанского или вина стоимостью в сотни франков и будет есть, например, черепаховый супчик, а перед ним будут небрежно разложены на тарелке ломтики пармской ветчины или тарталетки, начиненные фуагра, сделанной из гусиной печенки? Нет! Такого мы представить не можем. Из чего делаем простой вывод - Запад окончательно сгнил!
Он закончил читать и в упор уставился на Анну, которая молчала, невинно на него глядя. Наконец воскликнул:
- Вы издеваетесь?
- Нисколько, - серьезно ответила она.
- И это взгляд на порочный мир буржуазии?
- Да, - удивилась она, потом добавила, - вы же просили писать правду – я старалась. Ни слова лишнего.
- И вы хотите, чтобы мы напечатали это в советской газете?
- Это ваша идея, - с улыбкой ответила она.
- М-да, - задумался он и какое-то время молчал. Наконец спросил:
- Но почему вы не рассказали о забастовках и стачках, о борьбе пролетариата? О невыносимых условиях, в которых живут бедные? О трущобах? О безработице?
- Я не видела там бедных. Может быть, просто не встречала, - снова улыбнулась она.
- А стачки, а демонстрации протеста?
- И стачек не видела.
- Что же они там делают? Чем занимаются? Как протестуют против тирана?
- И тирана не видела… Что делают? Работают. Каждый занят своим делом.
- А пролетариат?
- Что?
- Как он поднимает голову? Как разгибает спину?
- Наверное, в спортивном зале…
- Что?!!!
- Простите,… я не общалась с пролетариатом.
- Ну, хорошо. Ваш муж лорд – он богатый человек. Неужели в вашем доме не было прислуги?
- Ах! Действительно! Была! – всплеснула руками она.
- Вот. Была. А вы молчите. Почему вы не напишете, какие убогие эти люди - они не могут получить хорошее образование, должное воспитание и соглашаются на каторжный труд.
- Моя служанка была из дворян.
- Простите? – он выпучил глаза.
- Да, из обедневших дворян.
- Вот! Из обедневших. А какие копейки платил ей ваш муж?
- Муж платил ей швейцарские франки, - наивно ответила она и назвала сумму, которую за работу получала Мария.
- Швейцарских франков? Вы ничего не путаете? – в ужасе застонал он.
- Нет.
Он захлебнулся от возбуждения, сидел и что-то невнятно бормотал:
- Ну, знаете ли… Это уже… Да, что же это такое? - вдруг возмущенно воскликнул: - Что же вы, милая, хотите, чтобы мы в центральном издании страны написали, что прислуга в Европе получает больше,… чем наш министр? Вы в своем уме?
- Но, я не виновата, что Джордж ей столько платил. Наверное, там такие зарплаты.
Мужчина снова вынул из кармана платок и вытер им лоб, потом пробормотал:
- Пожалуй, я должен это показать редактору. Мы будем думать. Завтра я приду опять.
Уже хотел уйти, вдруг, стоя у двери, обернулся:
- Скажите, Анна Ивановна, а устрицы…, - и замолчал.
- Что устрицы? – не поняла она.
- Ну,… устрицы – это действительно так ужасно? – и причмокнул губами. - Интересуюсь, потому что никогда их не ел.
- О! Отвратительно. Ничего хуже не бывает, - честно призналась она.
- М-да, я вас понял,… а пармская ветчинка?
- Пармская ветчинка? - закатила она глаза, с удовольствием вспоминая, - если она нарезана тончайшими ломтиками, а подали ее с кусочками сладкой дыньки, а перед вами бокал белого пармского вина! - потом перевела на него взгляд и горячо воскликнула: - гадость! Просто гадость! Иначе и не назовешь!
- Да-да, я так и подумал. Спасибо. Почему-то именно так я себе это представлял, - и он удалился.
На следующий день мужчина появился без бумаг. Он присел к столу и сразу же перешел к делу. Был он деловит и серьезен:
- Мы не будем печатать ваш материал. Скажем так, он сырой и для статьи не годится.
- Теперь я свободна? – с радостью воскликнула она.
- Да, свободны.
Она была счастлива. Вскочила и уже готова была умчаться отсюда, скатиться с лестницы, выскочить на улицу, смешаться с толпой. Она свободна! – пело в душе, вдруг услышала:
- Вам рекомендовано немедленно вернуться в Вышний Волочек.
- Но, я должна остаться здесь! Я должна играть на сцене, должна работать в театре! – она с ужасом на него смотрела.
- В Вышнем Волочке тоже есть театр, вот и будете там играть.
- Я лауреат премии имени Сталина! Почему я должна ехать в глушь?
- В вашем замечательном городе больше нет лауреатов – вы будете первая. Чем он хуже Москвы? Думаю, ничем! Вот и окажите ему честь. Так сказать, снизойдите.
- Но, там нет театра!
- Есть. Конечно не такой большой, но замечательный. Вас там уже ждут - я похлопотал. Вы хотели играть на сцене – вот и будете играть.
Анна с ужасом на него посмотрела. Она бросила все, чтобы вернуться на родину, но ее снова не пускали к мечте.
- Вы сказали – рекомендовано? - вдруг спросила она.
- Да.
- Значит, я свободный человек?
- Абсолютно! Абсолютно свободный. Не то, что на диком Западе.
- Значит, я могу не слушать рекомендации? – с надеждой спросила она.
- Не можете, Анна Ивановна, - по-отечески произнес он.
- Почему?
- Есть рекомендации, которые не выполнять нельзя… Все! Вы свободны, - он помолчал немного и добавил, - да, еще хотел сказать… Там вас будут курировать товарищи из… другого отдела.
- Какого? – шепотом спросила она.
- Не догадываетесь?
Она промолчала.
- И мой вам совет, Аня, - он сменил тон с официального на мягкий и участливый. - Если вам будут задавать вопросы, не рассказывайте ничего про театр, про сцену. Вас не поймут. Отвечайте четко, по существу – ваш муж был тираном, он издевался над вами. Тогда у вас появится шанс… Понимаете? Учить вас не надо?... Прощайте! – он грустно улыбнулся и пожал ей руку. Было видно, что ему была симпатична эта женщина с красивыми черными глазами и пронзительным взглядом, но помочь он ей ничем не мог.
- А,… придут? – вдруг спросила она.
- Думаю, да, - ответил он.
Мужчина покинул гостиничный номер и поехал в свое ведомство, где занимал скромную должность. Зайдя в кабинет, сразу же увидел на столе папку, на которой было написано:
ДЕЛО№… Анна Ивановна Полетаева.
Он с сожалением ее раскрыл, посмотрев на фотографию юной актрисы, которая была сделана еще во времена “Машеньки”. Потом начал читать бумаги, лежащие в ней. Долго читал, не отрываясь, иногда смеялся, стучал кулаком по столу, уже гомерически хохотал, вытирая слезы, потом закончил и прошептал:
- Сумасшедшая! Ну, что за шутки? Ребячество какое-то!
Снова посмотрел на фотографию. Вдруг подумал: - Номер делу еще не присвоен, значит, оно не зарегистрировано, знают о нем только начальство и еще пара человек в отделе. Может быть, выбросить? Порвать его на мелкие кусочки и бросить в урну? Забыть навсегда?!
Рука потянулась к папке. Вдруг взгляд его упал на стену, где висел портрет товарища Сталина. Тот внимательно наблюдал за его действиями. Казалось, в этот момент он читал его крамольные мысли!
- Нет! – спохватился мужчина, вытирая платком взмокший лоб, потом взял папку и вышел в приемную, где сидела секретарша.
- Нужно отправить это в другой отдел, - буркнул он. Девушка-секретарь оторвалась от своего занятия, кивнула ему и тот ушел. Потом она, не глядя, сунула папку в стопку таких же папок, лежащих на столе, посмотрела на часы, встала и отправилась в столовую. Наступило время обеда. В эту же минуту появилась уборщица. В этот час, когда никто не мешал, она могла спокойно убраться. Она строгим взглядом оглядела просторное помещение, но к своему удовольствию заметила, что было чисто, и даже полы мыть не нужно. Махнула несколько раз тряпкой, стирая пыль, которой здесь и не было вовсе, и собралась уйти. Вдруг услышала:
- Куда собралась?
Обернулась, но никого не заметила.
- Грязища какая? Ты что, слепая? – снова услышала она.
Женщина ничего не понимала, вдруг почувствовала, что какой-то внутренний голос ей подсказывает, что нужно делать.
- Так ведь чисто? – возразила она самой себе.
- Чисто? Вон, сколько мусора набросано.
- Где? – удивилась она.
- На столе.
- Так… там же бумаги какие-то…, папки.
- Протри глаза, старая.
Она честно протерла глаза, но ничего не увидела.
- Ничего не увидела?
- Нет!
- Подойди к столу.
- Подошла.
- Не видишь?
- Нет.
- Сними сверху три папки.
- Так ведь, не полагается?
- Полагается мусор убирать! Снимай, давай.
- Ну, сняла.
- И чего?
- Тоже папка какая-то. Где мусор?
- Папка? Так возьми ее в руки.
- Ну?
И вдруг она, сама того не понимая, начала вырывать страницы одна за другой и тщательно их рвать. Делала это яростно с каким-то остервенением. Через минуту все было закончено - на столе лежала куча обрывков. А голос из глубины ее сознания внезапно засмеялся:
- А ты говоришь чисто. Вон, мусора сколько. Теперь видишь?
Женщина в ужасе смотрела на дело своих рук.
- Чего стоим? – деловито спросил тот.
- Как чего? – прошептала она. – А чего теперь делать-то?
- Ты зачем сюда явилась? - продолжал голос.
- Дык, убираться!
- Дык, убирайся! Чего стоишь? И чтобы ни одного обрывка не осталось. Или разучилась?
- Кто разучился? – басом проворчала она, приходя в себя, - тоже мне, подсказчик.
- И быстрее, сейчас люди придут, будешь тут мешаться под ногами.
- Мешаться! – бормотала она. – Тоже мне,… - через минуту мусор был аккуратно собран в мешок, с которым она покинула помещение. И папка с не присвоенным номером тоже оставила это уважаемое
