детей. Они очень старались, но не знали, чем ей помочь. От театра они были далеки, хотя считались образованными культурными людьми. Много читали, много говорили, размышляли, философствовали, были старше ее, опытнее и мудрей. Принимали ее за хозяйку положения, относясь снисходительно, но с любовью. Анна была заразительна и терпелива, с радостью делясь всем, что она знала. А знала и помнила она многое, поскольку прошла хорошую школу в институте и в кино. После того, как труппа была набрана, она начала первый творческий день словами, которые запомнила на всю свою жизнь. Словами любимого Мастера:
“Профессия актера, это сложнейшее ремесло, это великое самопожертвование, на которое только способен человек. Когда с тебя снимают кожу, твои нервы обнажены, ты горячими руками вынимаешь из груди сердце и показываешь зрителю, как трепетно оно бьется”…
Она говорила и говорила, пытаясь передать этим людям все, что знала о театре, о ролях, о спектакле, о великом Чехове, а те слушали и молчали. Когда закончила, вдруг заметила, что на нее странно смотрят. Эти люди не готовы были к таким словам. Анна смутилась, не зная, что сказать. Помог Звездинский, конечно же он. Этот человек начал громко аплодировать и зычным голосом выкрикивать на весь зал:
- Браво!... Брависсимо!
И Анна благодарна ему была за эти слова. Только он мог ее понять. Остальные тоже поддержали, немного похлопав. Затем одна из женщин воскликнула, желая заполнить долгую паузу:
- Анечка, у вас замечательное платье! Вы будете в нем играть? У кого вы его шили? Дайте адресок.
И оживление пронеслось по рядам:
- А какие у нас будут костюмы?
- Кто для нас будет их шить?
- А шляпки? В те времена были такие причудливые шляпки.
- Костюмы - это очень важно.
- А сюртуки? Все должно быть по моде.
- А у меня остались наряды с тех далеких времен...
Эти замечательные люди очень хотели ей помочь, только не знали чем.
Работа захватила ее всецело. Каждый день утром она уходила, как на работу, в свой театр, проводя там время до глубокой ночи. А в ее доме наступил мир и покой. Больше не было скандалов и склок из-за мелочей, больше ее не интересовали ни шляпки или платья, ни пена для ванны. Собственно, обходилась она теперь мылом. Было некогда тратить время на всякую ерунду - и Мария смогла перевести дух. Правда, не было времени ходить на приемы и званые рауты, куда с мужем они были приглашены, но Джордж не обижался. Он видел, как изменилась жена, и был за нее несказанно рад. Он был настоящим дипломатом, и радовался, что сумел найти жене занятие по душе. А приемы? Ничего, он справится сам – главное, что Анна теперь нашла себя.
- Ты в себе? Ты нашла себя? – смеялся он над ней, когда поздними вечерами оба уставшие садились к столу, чтобы провести хоть немного времени вдвоем.
- Да, милый, - с улыбкой отвечала она. – Теперь я в себе. Теперь все на своих местах.
Приближалась премьера. Еще неделя, и их прекрасное помещение можно будет назвать театром, - думала она. Все было подготовлено, сшиты костюмы, построены декорации. Джордж и здесь помог. Он нашел людей, и за работу им заплатил… Сколько заплатил? Не важно, сколько Джордж за все заплатил. Для него это не имело никакого значения. Его жена хотела играть на сцене – значит, она будет играть! Остальное было не важно.
Однажды поздним вечером, когда все уже разошлись, Анна подошла к рампе, посмотрела на сцену, провела рукой по новенькому бархату, которым было оббито все вокруг. Приятная мягкая поверхность светилась в свете тусклых фонарей. Всего через несколько дней здесь соберутся сотни людей, они сядут в эти кресла, будут разглядывать программки, есть шоколадные конфеты... Конфеты! Обязательно нужно сделать буфет, - подумала она, - нужно сказать Джорджу. В настоящем театре должен быть настоящий буфет, он просто необходим!
И снова перевела взгляд на сцену:
Потом померкнет свет и начнется волшебство. Снова будет размахивать крыльями эта удивительная птица, актеры произносить текст, и запах кулис. Этот волшебный запах. Она глубоко вдохнула, но ничего не почувствовала. Только запах свежего бархата и дерева, из которого были сделаны подмостки. Здесь пока не было волшебного запаха театра. Наверное, это как в церкви, - подумала она. - Место должно быть намоленным. Сначала строятся стены, возводятся купола, потом их золотят, вносят иконы, наконец освящают это место и тогда оно начинает источать божественный аромат. В театре все должно быть именно так. Пройдет не один спектакль, тогда и появится аромат тетра, который она не могла забыть до сих пор… А еще нужно подумать о роли, о ее Чайке, - вспомнила она, - пора заняться собой.
До премьеры оставалось всего два дня. Анна после репетиции сидела в пустом зале и лихорадочно соображала:
Все готово, оставались мелочи. Какие? Сегодня женщина, исполнявшая роль Аркадиной, сказала, что играет великую актрису, а, значит, на каждую сцену она должна надевать новое платье. Что же – наверное, она права. Нужно завтра же отвести ее в магазин и купить двенадцать,… нет, шестнадцать платьев. Черт с ней! Джордж не обеднеет. Так. Что еще?... Актер, играющий роль Треплева, спросил, что будут пить после премьеры на банкете. Еще он спросил – можно ли привести родственников и друзей. А еще поинтересовался – в каком ресторане состоится банкет и много ли будет шампанского? Его друзья любят шампанское – и не какое-нибудь, а “Мадам Клико”. Об этом я не подумала. Нужен банкет. Нужно сказать Джорджу. Черт с ним, с этим Треплевым, пусть приводит друзей – Джордж не обеднеет…. Так, что еще? А еще беспокоит Аполлинарий. Месяц назад, когда все уже выучили свои роли, он читал по бумажке. Тогда я просила его выучить, на что он сказал, что успеется. Неделю назад он снова читал роль по бумажке, обещав выучить. Сегодня он вновь достал ее из кармана сюртука, и на мое замечание ответил, что он профессионал, и настоящему большому актеру достаточно часа, чтобы выучить роль наизусть. Что же – посмотрим. Что-то еще. Что?... Ах, роль. Моя роль! Нужно подумать о Чайке. Так и не успела. Осталась последняя репетиция, а потом… Потом спектакль. Нужно непременно подумать о роли. Пока я не готова… Не готова… Нужно вспомнить все. Ничего – завтра последняя репетиция – время еще есть…
И, наконец, премьера! Аплодисменты начались с первой же минуты. Она еще не успела выйти на сцену, а публика уже неистово встречала актеров, которые начинали спектакль. Из зала послышались голоса:
- На Аркадиной первое платье!
- Смотрите, смотрите же! На ней только первое платье!
- Еще будет пятнадцать!
- Ах, какая шляпка! Браво! Бис!
Но вот ее выход, Анна начинает произносить текст, но снова аплодисменты, она ничего не понимает, видит в первом ряду человека, который неистово хлопает. Вдруг узнает его – эта борода, эти усы! Мигель! Он не обманул ее! Он здесь. Но, что это – ее уже не слышат, овации несутся со всех сторон. Приходится прерывать сцену и кланяться снова и снова. Наконец на сцене появляется Тригорин, он своим зычным голосом начинает говорить текст и вдруг… Но, что он делает? А в зале хохот. Нет, зрители беззлобно смеются, они не засвистывают его, не забрасывают помидорами, радостно кричат:
- Аполлоша!
- Аполлоша!
- Давай!
- Не потеряй шпаргалку, старый хрыч!
Аполлинарий Звездинский, в прошлом актер великого московского театра, невозмутимо держит в руке бумажку и по ней читает текст. И снова оглушительные аплодисменты! Зрители радуются, они в восторге. А этот чертов Мигель кажется сошел с ума! Он хлопает при каждом ее появлении, он мешает ей. Зачем? Вдруг вспомнила: Господи, она так и не успела подумать о роли, о ее Чайке! Все хлопоты и дела, и так каждый день. А чайка, эта удивительная птица где-то на недосягаемой вышине машет ей крылом, но голос ее не слышен…
Они сыграли первый акт. Овациям не было конца, словно спектакль закончился, и можно было расходиться по домам. Анна зашла в гримерку и увидела, как Тригорин и Треплев открывают бутылку шампанского.
- Господа, позвольте! - воскликнула она, - вам еще играть спектакль, что вы творите?
Но Аполлинарий зычным голосом весело отвечает:
- Анна, милая, выпейте с нами, сегодня премьера! Сегодня праздник! Как же без вина?
- Вы обещали выучить текст! – гневно воскликнула она, на что тот отвечает:
- Настоящему большому актеру вообще не нужно учить роль! Для этого есть суфлеры!
- У нас нет суфлеров! – кричит она, - это прошлый век!
- Так, и пьеса наша из прошлого века! – хохочет он. - С суфлером было бы достовернее! – он опять смеется, наливает в бокал, протягивает его, - может, все же пригубите?
- НЕТ!
Она выскочила из гримерки, и бросилась на сцену, второй акт начался. Публика неистовствовала, а голоса из зала слышны все громче.
- На Аркадиной пятое платье!
- Смотрите!
- Смотрите же!
- Ах, какие отвороты, какие рюшечкики!
- А кружева!
- Осталось еще одиннадцать?
- Да!
- Еще десять!
- Еще девять!... Восемь… семь… шесть…
- А вы приглашены на банкет?
- Мы да! А вы?
- Обязательно пойдем. Аполлоша звал!
- А каков Аполлоша?
- Словно, сбросил годков тридцать!
- Орел!
Анна с трудом проходит сцену за сценой, голова идет кругом, а из-за кулис тоже слышны голоса:
- Ах, где же мое шестнадцатое платье? Ну, где же оно?...
И снова голоса:
- Осталось две бутылки шампанского.
- Давай! За премьеру!
- Да!
- Давеча говорили, что за спектакль будет выписана премия.
- Какая?
- Не знаю. Но, мистер Джордж, не обидит.
- Не обидит! Это точно!
- За премьеру!
- За успех!
Джордж платит им деньги, - поняла она, - и снова нескончаемые аплодисменты сводят ее с ума. И наконец финал.
Актеры выстроились на сцене, в зале зажегся свет. Зрители поднялись со своих мест и начали аплодировать, собственно делать они это не прекращали, но теперь кричали, бросали цветы, махали руками родным и близким, друзьям, а те стояли на сцене счастливые и уйти с нее не могли. И не хотели - они были героями дня. Сегодня впервые в этой далекой стране всех смогла объединить замечательная пьеса и великий Чехов, и Чайка, которая была нарисована на программке, и отличный буфет, откуда доносились восхитительные запахи шампанского, бутербродов и шоколадных конфет. Чего же еще желать? Больше ничего и нет… О, великая магия театра и шоколадных конфет!
Анна стояла впереди на авансцене и тоже кланялась. Она не знала, как себя вести, но лица людей, их улыбки, восторг были настолько искренними, что обо всем хотелось забыть. Она молча смотрела в зал. Вдруг ей все это что-то напомнило. Она уже видела это раньше. Где, когда?... В гимназии. В третьем классе, когда они выступали на утреннике, а родители сидели в зрительном зале, аплодировали точно также. Детский утренник! Вот что это напоминало. Снова перевела взгляд на зрителей. В первом ряду дон Мигель, он аплодирует громче всех, потом бросает ей букет, и снова шквал оваций. Анна подошла к рампе, наклонилась за цветами, вдруг увидела ужасную вещь. Рядом с Мигелем сидели еще два человека. Она сразу же их узнала. Они ей невероятно напоминали… И как она раньше их не заметила? Это были… Чехов и Зритель. Его величество Зритель. Эти двое, наклонив друг к другу головы, безмятежно спали. Наконец, невероятный шум заставил их открыть глаза. И тут человек, похожий на Чехова, сделав три вялых хлопка, прошептал своему соседу. Нет, слышать его она не
