а потом исчезла так надолго. Но вот остановка, и она уже стремительно шагает по платформе Белорусского вокзала. Но, люди проходят мимо, не обращая на нее внимания и не замечая. Все они когда-то смотрели “Машеньку”, знали ее героиню, аплодировали. Неужели забыли? Неужели она так изменилась? – подумала она. Вдруг услышала:
- Анна? Анна Полетаева?
Перед ней стоял высокий статный мужчина, он с улыбкой на нее смотрел, и по спине пробежала приятная дрожь.
- Помнят! Любят! - и улыбнулась незнакомцу.
- Рад видеть вас, - продолжил мужчина. Он замолчал и пристально на нее смотрел. Пауза затянулась. Тогда она спросила:
- Вы хотите автограф? Давайте, я распишусь. У вас есть ручка?
- Автограф? - усмехнулся тот, - не сейчас, как-нибудь в другой раз, пройдемте.
Он вынул из ее руки дорожный саквояж, дав знак носильщику, который вез ее чемоданы, идти следом, и крепко взяв под локоть, повел по перрону.
- Куда? Кто вы? – в ужасе воскликнула она.
- Не шумите. Пройдемте, гражданка, не нужно привлекать к себе внимание, - спокойно сказал мужчина, увлекая ее за собой.
На привокзальной площади их ждала машина. Он усадил ее на заднее сидение, устроившись рядом, кивнул водителю, и они тронулись с места. Всю дорогу молчали. Наконец Анна спросила:
- Меня везут в тюрьму?
- Все вопросы потом, - спокойно ответил тот.
Дорога не заняла много времени, но показалась вечностью. Вот, как встретила ее Москва, - подумала она, вспомнив о капсулах, которые лежали в кармане пальто. Оставалось протянуть руку, достать их, положить в рот и надкусить прозрачную оболочку…
- Не смей! – прошептал ей чей-то голос. - Снова этот проклятый голос, - подумала она, - он всегда является так не вовремя. И какое ему дело?!
- Не смей, - снова повторил голос.
- Ничего, пока мы едем – время есть, - подумала она, - время останется, пока меня будут вести по коридорам каземата, и только когда заставят снять пальто, будет поздно. Но пока время есть, - и нащупала в кармане заветные капсулы... Перевела взгляд в окно. По улицам шли улыбающиеся люди, весенние лужи брызгались оттаявшей водой, казалось, она слышит веселую капель, которая барабанила по асфальту, солнце ярко слепило глаза, и не верилось,… совсем не верилось, что с ней может произойти ужасное. Не было рядом Джорджа. Только этот ужасный человек, который везет ее куда-то. Время еще есть, - снова подумала она.
Машина притормозила у высокого здания в самом центре Москвы, и она вышли на улицу. На здании не было решеток, ее не встречали люди в военной форме, и она с удивлением посмотрела на провожатого, который махнул рукой швейцару, стоящему у дверей. Тот кинулся к машине, вынув ее чемоданы. Это гостиница “Националь”, - вспомнила Анна.
Очень скоро они оказались в номере с большими окнами, откуда был виден музей имени Ленина, а за ним начиналась Красная площадь.
- Устраивайтесь, - произнес мужчина, и она робко сняла пальто. Потом, держа его в руках, села на стул.
- Давайте, - воскликнул тот, забрав у нее пальто повесив его на вешалку.
- Все, - подумала она, - теперь поздно. Теперь ей не поможет ни Джордж, ни спасительные капсулы. Странно, почему гостиница? Неужели ее будут пытать здесь – в самом сердце Москвы, прямо у стен Кремля? Странно…
Мужчина, сев напротив, заговорил. Она его не понимала, а он долго что-то объяснял. Анна слышала его слова, но их смысл до нее не доходил. Наконец он спросил:
- Все понятно?
- Да… То есть нет, - и замолчала. Вдруг он улыбнулся.
- Расслабьтесь, это шок, это пройдет, выпейте воды, я вас не съем.
Он плеснул из графина в стакан, и она с жадностью его опорожнила.
- А теперь повторяю задачу, - продолжил он. - Условием вашего возвращения на родину было признание о невозможности жить в буржуазном обществе. Так?
- Так, - ответила она, не понимая.
- Вы обещали дать развернутое объяснение, почему советский человек не может адаптироваться в империалистическом мире. Так?
- Да… Нет… Не помню.
- Ну, как же? Вы подписали…
- Ах! Да-да, я что-то подписала. Все верно. Все так!
- Очень хорошо – перейдем к делу. Нам нужно ваше, так сказать, развернутое интервью. Потом мы его отредактируем и напечатаем в одной из центральных газет. Люди должны знать правду! Берите бумагу, ручку и начинайте писать.
- Простите, о чем? – спросила она.
- Как? – он был удивлен. - Напишите, как вы раскаиваетесь, что уехали из СССР, как вам плохо жилось в капиталистической стране. О том, как было отвратительно в их мире. Мы имеем уникальный случай, когда молодая красивая женщина выходит замуж за иностранца, за богатого, публичного человека, но, прожив с ним всего несколько лет, бежит на родину. Значит, на то у нее были веские причины, не правда ли? Мы хотим их знать.
Анна промолчала.
- Давайте по порядку, я вам помогу. Вы сбежали, значит, вас что-то не устраивало. Так?
- Да, но…
- Что? Что вам не нравилось у них?
- Не нравилось?... Все нравилось.
- Давайте по существу, - терпеливо продолжал он. - Вас устраивал их политический строй?
- Нет… Не знаю.
- Разделение на богатых и бедных?
- Ну…
- Их моральные устои?
- Я не уверена…
- Отношение к вашим соотечественникам к стране Советов?
- Там любят русских людей.
- Не понимаю, вы приехали, чтобы рассказать, как там хорошо? – уже громче воскликнул он. Было заметно, что он начинает выходить из себя. Анна долго молчала, а мужчина с недоумением на нее смотрел. Вдруг он с сожалением спросил:
- Анна, вас прогнал муж?
- Он любил меня, и сейчас любит! – вспыхнула она.
- Тогда зачем вы сюда явились?
- Я актриса.
- Что? – не понял он.
- Я должна играть на сцене. Это моя жизнь!
- И все?
Он смотрел на нее широко открытыми глазами, не понимая, потом снова медленно заговорил:
- То есть, вы хотите сказать, что оставили мужа, который вас любил, отказались от богатства, от известности жены лорда, от всех земных благ, чтобы… играть на какой-то сцене?... Это смешно, не кажется ли вам? Такому не поверит даже ребенок, - и засмеялся.
- Не понимаете? – уже заводилась она, - я приехала сюда, потому что больше не могла без родины, без своей страны. Так понятно?
- М-да, - проворчал он. – И все-таки вернемся к нашей теме. Если так любите родину, вы должны рассказать нам о западном мире все. Любите театр? Значит, нужно говорить о тлетворном влиянии империалистического искусства, о порочной морали, о принципах, разрушающих основные устои общества. Об извращенном представлении о семье, о циничной любви к матери, к родине, о прагматичной дружбе, о власти денег! Вы меня понимаете?
- Нет.
- Не понимаете. Очень хорошо. Остается думать, что вас прислали сюда выполнять некоторую миссию. Если вам было там хорошо, зачем вы явились сюда? Кто вас послал?
- Послушайте, я актриса! Я должна…
- Это я уже слышал... Уважаемая Анна Ивановна, - официальным сухим тоном продолжил он, - я представляю отдел по идеологии и культуре, и, если вы не хотите, чтобы ваше дело было передано в другой отдел, а вы знаете, о чем я говорю, мне нужна исчерпывающая информация. Теперь слушайте меня внимательно - вы должны написать подробную докладную обо всех пороках буржуазного общества, о том, как вы страдали на чужбине, и, безусловно, о муже, который был тираном, деспотом и как он над вами издевался. Потом вы чудом от него сбежали в Советское консульство, которое вам и помогло вернуться на родину.
- Я не буду писать об этом благородном человеке ни строчки, ни буквы и делайте со мной все, что хотите, - горячо воскликнула она.
Мужчина на мгновение задумался, удивленно нахмурив лоб, потом спокойно произнес:
- Хорошо, оставим пока мужа в покое, остальное вы в состоянии написать?
- Я не знаю…А можно…
- Что?
- Можно я выйду…
- Выйти отсюда вы сможете только, когда закончите работу.
- Закончу?… И вы меня отпустите? Я смогу играть на сцене?
- На сцене? Теперь все будет зависеть только от вас.
- Я вас поняла, - прошептала она.
- Ну, наконец! - улыбнулся он. - Пишите много, пишите честно – я вас не тороплю. Жить будете здесь, еду вам будут приносить в номер, через три дня я зайду. Работайте! - кивнул мужчина и откланялся. Вдруг на прощание спросил:
- А вас действительно не выгнал муж?
- Нет.
- И вы сюда вернулись по собственной воле?... М-да, - проворчал он и удалился.
Только теперь Анна поняла, в каком оказалась положении. Она несколько лет не была на родине, скучала по Москве, по сцене, по любимым зрителям. Но сейчас ей предлагали появиться здесь с таким посланием. Она не хотела ничего писать, понимая, чего от нее хотят, так заявить о себе она не могла, кроме того патологически не умела врать. В той далекой жизни у нее было все - и любимый человек, и уважение, были деньги, внимание, почет, а сейчас она должна была все забыть, все перечеркнуть. Пожалуй, единственный раз в жизни, когда она обманула – была история с поступлением в институт, но слова, которые сказал ей Мастер, обо всем узнав, остались в памяти навсегда. А теперь ей предстояло для центральной газеты, для страны писать нелепицу, вранье.
- Не смогу. Нет. Не смогу. Так я не смогу! – снова и снова повторяла она, нервно шагая по комнате.
Тогда я пришел ей на помощь. Убедил ее сесть к столу, взять ручку, бумагу, а потом немножко продиктовал, зная, что такое не напечатает ни одна газета. Анна выполнила мою просьбу. Не могла же она сопротивляться самой себе? А какой-то голос уверенно звучал в ее сознании. Она долго писала, потом, закончив, с изумлением прочитала мое исследование о буржуазном мире, но переделывать не стала. Что-то ей подсказывало - все нужно все оставить так, как есть. И начались долгие мучительные часы ожидания. Три дня! Вечером она подошла к окну и долго смотрела на улицу, где шли нарядные люди. Была суббота, конец рабочей недели. Пестрая толпа медленно двигалась в сторону Кремля. На улице зажигались фонари, в небе сияли звезды. Как она любила этот город, как скучала по нему! И теперь снова была здесь! Улица Горького - отсюда можно пешком дойти до Консерватории, потом сделать небольшой крюк и оказаться у театра, где когда-то она играла Чайку. Все бы сейчас отдала, чтобы выйти на сцену, почувствовать божественный запах кулис, а потом играть. Красный карандаш. Какая глупость! Какая нелепая история! Маленькая капризная девчонка – подумала она. Как она сейчас любила и этот театр, и город, и страну, куда вернулась. Очень скоро она снова выйдет на сцену и будет играть! И в душе радостно затрепетало.
Но проходит день, еще один, а она все смотрит в окно. Но, почему она не может сделать несколько шагов и выйти отсюда. Вечером второго дня Анна открыла дверь и ступила в коридор. Увидела незнакомого мужчину, который сидел на стуле напротив и читал газету. Он тут же встал, приосанился и коротко спросил:
- Куда?
- Я хотела…
- Вернитесь в номер, - четко по-военному сказал тот. Разговаривать с ним было бесполезно, - поняла она, - этот человек выполнял приказ. Она вернулась к себе и снова бросила взгляд в окно. Только теперь поняла, почему ее поселили в гостиницу “Националь”. Обычно здесь останавливаются иностранцы. Она иностранка! Так к ней теперь относились! Как близко от нее был этот город, но как он был далеко.
Ее куратор, как обещал, появился на третий день. Он с удовольствием оценил объем работы, взяв несколько страниц, покрытых мелким почерком, и тут же начал читать. Анна села напротив, внимательно за ним наблюдая. Выражение его лица менялось
