На скрижали моего сердца

Не велю, продолжай уж!
  - Но и это не всё…
  Подлили последние слова сии маслица в огонь в душах пылающий. Снова волна справедливого негодования прокатилась по помещению ветром шквальным: всколыхнулись скатерти парчово-шелковые, да шторы атласные, пришли в движение столы с лавками.
  Стукнул Колобок кулаком по столу, бокалы-чаши опрокинулись, квасы-меды, вина ромейские да мозельские по скатертям узорчатым порасплескались.
  - Не всё, говоришь? – посторонним показалось, царь-батюшка Колобок в размере увеличился.  
  - Хрест истинный, не всё.
  - Так молви, Ванютка, чадушко, молви, не тяни кота за хвост!
  Не успел ответить Иван-дурак, Кот-баюн отозвался:
  - Па-апрашу без личностей!
  Продолжил Иван-дурак, успокоившись и ободрившись:
  - Ещё тётки мои, Василиса Премудрая и Василиса прекрасная…
  Раздался голос Деда, коего Колобок на службу советником пристроил:
  - А бабку мою… бабку мою не тронули?
  Послышался смешок со всех сторон, мол, что, наскучила старуха, подавай молодуху и в таком же фарватере дальше – одна острота острей другой. Кто-то решил подколоть Деда:
  - Дык, кому она, перечница старая, нужна?
  Дед проворно развернулся в сторону язвящего.
  - Уж ты, добр человек, не скажи-то. Али я ослеп и не заприметил, как ты на неё  свои зенки таращил на давешнем пиру! – выпалил Дед и продолжил: - Она у меня и в молодости красотою несравненной славилась, а уж и в старости былой привлекательности не растеряла…
  Вспыхнувший хохот, как сухая солома от искры, погасил Колобок, ударил кулаком по столу.
  В восстановившейся тишине послышалось осторожное предположение:
  - А не Змей ли то Горыныч часом пошутковал?
  - А что? – Колобок осмотрел клевретов и прочих приглашённых. – Числится за ним, пакостником, такая забава, с девками-бабами того…
  В зале прыснули так аккуратненько.
  - … того, значит – того, - серьёзно сказал Колобок, - попугать-постращать да покуражиться, от визгу-крику ейных у него на душе сладостно.
  Послышались шепотки по залу, мол, а ведь это и правда, есть такая слабость у ирода и сразу посыпались предположения разыскать, негодника, и вставить фитиль куда следует, разобравшись сначала. Другие же высказались в ином ключе, как бы, мол, не вышло как обычно, сперва морду бьём, а потом поклоны даём.
  Но тут Иван-дурак встал на защиту Змея.
  - Нет, справедливый царь-батюшка, - яро возразил он, - со Змеем-то мы вчерась яко начали ближе к вечеру бражничать, токмо утром нынешним и закончили. Я домой пошёл, а он спать завалился на сеновале.
  Едва сорвалось последнее слово с языка Иванова, как некая сила сбивает его с ног. Прокатился Иван-дурак на брюхе по полу и застыл, и лишь голос знакомый заставил повернуть голову:
  - Что за шум, братия, а драки нет?!
  Дыша свежим сногсшибающим перегаром, на пороге залы предстал во всей красе Змей Горыныч. Тишина ему в ответ звонкая.
  - Али случилось что, - вмиг серьёзными стали все три головы. – Скажет-поведает кто?
  Колобок молчит, насупившись; гости молчат; только муха летает да крыльями позванивает.
  - А ты с Ивана-то пример не бери, - кто-то дрожащим голоском откликнулся, смелости набравшись. – Не пройдёт лицедейство…
  Змей Горыныч рявкнул в пространство комнаты, не видя говорившего:
  - А по сопатке не хошь?
  Колобок в царском молчании следит за обстановкой.
  Тут Дед поднялся.
  - Что стряслось? Будто сам не знаешь, разбойник-охальник этакий…
  Вытянулись струнами шеи Змеевы.
  - Зря сено не кроши, - предупредил Змей, - не посмотрю на седины.
  Дед взорвался:
  - Нет, вы посмотрите, люди добрые, он ещё и угрожает!
  В воздухе отчётливо запахло откровенно недобрым. Нахмурились лица. Напряглись фигуры. Руки сжали рукояти мечей.
  - Не видел ли кто корону мою? – спокойным голосом, будто и не готовы были тотчас засверкать-зазвенеть острые мчи, разрядил накалившуюся обстановку Колобок и заёрзал на кресле.
  Отыскали её быстро. Во время гнева незаметно слетела с головы царевой. Нацепил Колобок атрибут высшей власти по-простецки – наискосок.
  - Горе у нас, Змеюшка, - проникновенно и грустно молвит Колобок, взор самодержца, устремив куда-то в дали запредельные. – Горе. Самых лучших наших женщин-девушек, красу и гордость нации, похитили, - и перечислил имена.
  Плюхнулся Змей пятой точкой на пол, до пола отвисли три мандибулы Горынычевы.
  - Это, у какого же нехристя, - дрожащим голосом вывел он, - рука-то наше достояние поднялась?
  И снова тишина в зале звонкая послужила ответом.
  Не теряя достоинства, Колобок собрался, и внешне и внутренне, окинул присутствующих в зале взором пламенным, обращаясь ко всем и к Змею особенно:
  - Вот это и надо бы выяснить.
  Послышались одобрительные голоса.
  - У кого есть предложения, - сказал по-отечески Колобок, - высказывайтесь, не стесняйтесь.
  - Можно славных богатырей призвать на помощь.        
  Колобок ответил прямо:
  - Нельзя, они с братской помощью в далёком царстве индийском помогают моему другу. Коли отзовём. Какое мнение он нас сложится?
  Призадумались присутствующие, да только всё понапрасну.
  - Ну, тогда уж не знаю, - протянул кто-то с места.
  Колобок ждал, но тишина, слышно было, как пёрышко птичье на пол опустилось, говорила за всех.
  - Что же получается, братия, - взял слово Колобок, - никаких предложений нет? Ни мыслей дельных?
  - Выручать надоть женщин-девушек наших, - почесав бороду, сказал Дед.
  Колобок пристально посмотрел на Деда.
  - От кого, позволь узнать, коли мы даже имя лихоимца не знаем?
  - Не тронь лихо, пока тихо, - послышалось из дальнего угла, скрытого занавесью. Всколыхнулась ткань, и вышло Лихо.
  - Красу и гордость нашу выручать надо, - проговорило Лихо, - прав Дед. И царь-батюшка прав – от кого. С кем или с чем имеем дело?
  - А ведь, Лихо-то, верно, глаголет! – послышались голоса, - продолжай!
  Лихо дипломатично уклонилось.
  - Что чаял – сказал, - и скрылся за занавесью.
  - М-да, - уныло протянул Колобок, - каши с вами не сваришь.  У всех, вроде головы умные, а… - и махнул рукой.
  За все время беседы никто не наблюдал за Иваном-дураком, а он сидел на полу и слушал; выслушал и взор его прояснился.
  - Позволь, царь-батюшка Колобок, слово взять.
  - Говори, - разрешил Колобок.
  - Да что с него умного возьмёшь, сказано – дурак! – отреагировали в зале одни.
  - Да с худой овцы хоть шерсти клок, - аргументировали другие.
  Колобок стукнул посохом, слугой поданным, по полу и резко, с металлом в голосом изрёк:  
  - Говори, Иванушка!
  - Думаю я, - мечтательно, не вполне соответствуя ситуации, протянул Иван-дурак, - эту проблему нужно решать сообща.
  - Точно! – послышалось со всех сторон, говорившие клевреты и гости старались перекричать друг друга. – Всем миром!
  Иван-дурак чуть свысока посмотрел на галдящих, как вороны сидевших за столом, обратил внимание и на чутко внимавшего ему Змея Горыныча, мигнул хитро Змею.
  - Говорят же, гуртом батьку легче бить.  
  - Так-так-так! – собрался Колобок, следом вытянули шеи клевреты и гости, внимая каждому цареву слову. – Продолжай, Ванечка, продолжай, дитятко!
  Выдал Ванечка то, чего от него никак не ожидали.
  Глядя дурашливо с умным лицом то на царя-батюшку, то на его клевретов и гостей, Ваня выдержал классическую паузу и заговорил, после того. Когда кто-то нарушил застоявшееся молчание замечанием, мол, бай уже свои догадки.
  - Предлагаю создать оперативно-тактический штаб для разрешения вопросов, поставленных перед нами жизнью, а также анализа поступающих сведений, дабы найти одно-единственное верное решение.
  - Эт-то ты, Иван, загнул, - одобрительно пробасил кто-то из дальнего угла. – Умно и красиво. Как же теперича тебя дураком-то называть?
  Сразу же зафонтанировали наводящие вопросы и одобрения идее, высказанной Иваном-дураком.
  - Есть!.. Есть – говорю! – рациональное зерно трезвой мыслюшки во хмельной головушке! – изрыгал струйки дыма из ноздрей Змей Горыныч, глядя в сторону Ивана-дурака и моргая правым глазом трёх голов поочерёдно, что по его мнению должно было показать ему поддержку большинства.
  Неизвестно, чем бы это всё закончилось, не восстанови Колобок своею царевою волей порядок в разбушевавшейся стихии, называемой в народе просто болтовнёй. Взял в державную руку молоточек (услужливо клевреты подсуетились) и ударил в гонг (те же и то же). Зазвенел чистым голосом  медный блин на цепочке подвешенный. Пролетел по зале успокаивающим катком звук, слух ублажающий. Установилась тишина.
  - Тут вот что я думаю, - энергично начал Колобок, - анализируя и резюмируя высказанные обществом красивые вербальные конструкции, прав, - да-да-да! – прав Ванютка!
  Ох, и всколыхнулся воздух от раздавшихся дружно и бурно аплодисментов. И только новый удар молоточка послужил добровольным знаком непринуждённого принуждения к тишине.
  - Всё хорошо в его словах. Всё ложится красиво. Прямо картина маслом итальянского художника да Винчи. Но одно меня смущает…
  На этот раз уже Колобок блеснул театральным уменьем придать весомости и ценности паузе.
  - Что? – с надеждой во взоре воззрились на него клевреты и гости.
  - Да чтобы не получилось у нас, как оно обычно бывает, когда хорошее начинание массово реализуется большим количеством: ехали мы прямо да попали в яму.
  Опосля недолгих прений, кои послужили кодой обеда, создали по совету Ивана-дурака оперативно-тактический штаб. Верховным главнокомандующим избрали единогласно царя-батюшку Колобка. Кому же как не ему нести с почётом сие нелёгкое бремя?
  От заместителей главковерха отказались. Рассудивши здраво, что зам, даже один, всё едино, что та баба на возу, без которой кобыле легче.
  Разлетелись тотчас во все концы тридевятого царства тридесятого государства фельдъегеря – гуси-лебеди – с пакетами, в коих содержались приказы и наставления.

  Темно да душно в сыром подземелье. Звуки гаснут, утопая в вязкой влаге воздухе. Нет-нет, да раздастся тяжёлый шаг, звоном металлической цепи сопровождаемый. Да послышится тихое сетование, голосом упавшим оброненное.
  - Доченька моя Алёнушка, отзовись, чадушко моё любимое. Слышишь ли меня, это я, матушка твоя, Марья-кудесница.
  Отозвалась тотчас Алёнушка.
  - Ой, матушка моя родная, ой, матушка моя любимая! Слышу тебя да не вижу и на сердце от этого тяжело.
  Сразу же раздался ещё один голос.
  - Алёнушка племянница, Марьюшка, сестрица любимая, это я, Василиса Прекрасная.
  Прорезали тишину всхлипывания.
  - Что зря слёзы лить, сёстры, - присоединился к ним очередной голос, чистый и певучий.
  - Василисушка свет Премудрая, - хором откликнулись женщины, - и ты не избежала злой сией участи?
  - Нешто ль я хуже вас, сестрицы?
  - А я лучше? – спросили из дальнего угла, скрытого теменью.
  - Варенька, - закричала Марья-кудесница, - и ты тоже здесь?
  - Где же мне ещё быть сиротинушке… как не в неволе. Коса моя и не краса уже вовсе, - ответила Варвара-краса длинная коса. – Чуете, голубушки, смрадные ароматы и гнилые запахи?
  - Отчего же не учуять!
  - Грудь спирают, дыхание прерывают.
  - Где же мы находимся?
  Наступила тишина, капелью звонкой, в узилище тёмном много звонче звучащая, нарушаемая.
  - В неволе, Варварушка.
  - Это понятно, - отозвалась живо Варвара-краса длинная коса. – Келья моя узка. Рук вширь не