На скрижали моего сердца

окунулся в жизнь новую, неизвестную, но интересную.  
  Правил тем часом в тридевятом царстве тридесятом государстве царь-батюшка Демьян свет Косьяныч. Ничего себе так правил. Самому хорошо жилось, и подданные не жаловались. Были они довольным им, и он всеми имя доволен. Но, как часто в сказках случается, налетел внезапно на тридевятое царство тридесятое государство ветер из западных земель, и повеяло в воздухе, среди родимых ароматов-запахов землицы любимой чужими смесями-запахами критическими, амбре не в меру символическими.
  На кого как подействовала та смесь странная смесь. Кто чихнул да высморкался и забыл тотчас об ейной. Кто пригладил макушку пальцами да поскрёб в бороде и думать перестал. Обошлось без ночных бдений и плясок вокруг костра.
  Да только на царя-батюшку Демьяна свет Косьяныча подействовала та смесь ароматическая престранным образом. Щёлкнули в его головушке государевой некие тумблеры, и осветилось сознание с подсознанием дивным светом необыкновенного по прозорливости озарения. В ярких его лучах золотистых произошла безболезненная трансформация мышления. Понял царь-батюшка Демьян свет Косьяныч, что не в том направлении двигался раньше, не тем курсом вёл государственную ладью. И плавно-плавнёхонько перетекли его мысли из одного мыслительного резервуара в другой и по совершенно новому вектору ломанулась русская птица-тройка государева управления!
  Многое увидел он из старого, что совершалось им ошибочно, как-то деспотически грубо, без экивоков-политесов: уж коли прав, то помилую, ан, нет – то голову с плеч.
  Вдруг начал он впадать в меланхолию депрессивную, мыслишки появились навязчивые, дескать, всё пора менять в подвластном ему царстве-государстве. Всплыло в тёмных переходах теремов царских страшно странное слово, пугающее своею неправильностью – реформа.
  Коли засела в голове худая мыслишка, колом её оттудова не выбьешь, буравчиком въедается в мозг, разрушает нейронные соединения, внося сумятицу в стройные мыслительные процессы. Реформы нужно начинать, решил для себя Демьян свет Косьяныч, а с кого начинать? Да с себя же родного!
  Такие вот неприхотливые выверты сотворил налетевший внезапно ветерок западный.
  Недаром в народе говорят: увяз коготок, всей птичке пропасть. И пропал Демьян свет Косьяныч, учиняя реформы, благо с ветерком тем шальным и советники западные – тут как тут с горы на санках! – прилетели с пакетом демократических преобразований в руках насаждать эти самые западные ценности. Объяснили демократы-реформаторы Демьяну свет Косьянычу глубину его сатрапских заблуждений. Что не есть сие правильно в свете новых общечеловеческих взглядов. Не должон единолично он править страной своею, а непременно при поддержке общих слоёв населения с демократически избранными лучшими представителями масс. Как сего добиться? Есть, ему объяснили, наработанные методики: дать демосу, народу, то бишь, свободу волеизъявления, а уж он-то сам разберётся, что к чему.
  Озадачился Демьян свет Косьяныч, как начинать, ведь прежде никто и никогда этим не занимался. И тут советники-реформаторы подсуетились, мол, не кручинься ты так, поможем, не впервой. Разложили перед ним расклад: избирать тебя, ну, не тебя лично, а того, кто будет трон-кресло занимать необходимо в свете тех же демократических реформ путём свободных выборов. Найти двух-трех кандидатов с новой программой прогрессивного государствоустроения, - где взять, подскажем, - с дружной грамотной командой и активной группой поддержки, - где найти, поможем, - поездить по стране да демосу, народу, понимаешь, да борзо заумными малопонятными речами, - не бойтесь, напишем, шаблоны отработаны, - затуманить головы. И всё: свободный выбор сделан массами без принуждения.
  Стукнул себя по лбу царь-батюшка Демьян свет Косьяныч, где же вы раньше-то были, братцы-реформаторы, с вашей этакой распрекрасной идеей?
  Дальше, как водится, всё пошло по наработанной схеме.
  Но, как завсегда бывает, соломка не там лежит, где упасть собрался.
 
  Услышал о сем нововведении Колобок и узрел угрозу существованию всему тридевятому царству тридесятому государству. Сколотил вокруг себя единомышленников, на вербальном поединке кандидатов на место царево выиграл побоище нешуточное. Кулаками-ногами да кубками-стаканами друг в друга не метали, но водицы изрядно пролили. Прошли дебаты под счастливой звездой Колобка. Заразил он всех своею яркой и пламенной речью. И меньшинство, колеблющееся в сторону пришлых реформ, враз перешло на сторону большинства.
  Выборы, как водится, прошли с размахом и широтой, свойственной самой загадочной душе в мире, знавшей разницу между делом и потехой.
  Путём демократического выбора – лиха беда начала! – свободолюбивый  народ тридевятого царства тридесятого государства выбрал из всех кандидатов на престол Колобка.              
  Видать, пошло что-то не так у господ-товарищей реформаторов, не получилось пропихнуть на место своего кандидата, дала сбой система. Не всюду праздник, где мёд подносят.
  Прежний царь-государь Демьян свет Косьяныч в торжественной обстановке при большом стечении народа встал с трона дубового, богато инкрустированного серебром-золотом, костью слоновой да сапфирами-изумрудами. Снял с головы своея злату корону и возложил на чело Колобково под одобрительные речёвки, крики-возгласы возбуждённо-радостные да аплодисменты счастливого народа.
  Прослезился Колобок от умиления; пустил слезу радостную Демьян свет Косьяныч; расчувствовался проникнутый остротой момента по-царски  
демократически настроенный электорат – э-э-э! – народ верноподданный. Также без излишней скромности да ложного стеснения, по примеру царя-батюшки нынешнего да предыдущего последовал. Текли из глаз слёзыньки в три ручья. Когда минула минута торжественно-скорбная – всё строго по расписанному заранее сценарию! – когда повысохли слёзы на ланитах, когда морщины сошли со лбов да на лицах просияли улыбки, пришло время для потехи веселушной да весёлости потешной.
  Уж как водится испокон веку в тридевятом царстве тридесятом государстве, при единоличном согласии перешли к новому пункту праздничной программы. А что стояло следующим после выборов по сценарию? Угадайте с первой попытки, что далеко не пытка. А следующим пунктом значился пир!
  Как это часто бывает не токмо в тридевятом, но и в остальных царствах-государствах, пир не так себе, медов попить, вина испробовать, да яствами насытиться. Ежели пир, то пир – горой!
  От брашна столы ломились, а кушаний было не перечесть; вина заморские рекой лились. Танцы зажигательные разные да песни развесёлые исполняли артисты местные, народом любимые, да комитетом по культурным связям учреждённым издалека приглашённые.
  Три дня и три ночи длилось веселие.
  Днём в небо синее взлетали шары воздушные, кои создавали тень, солнце, заслоняя количеством; ночью тьма черная поднебесная освещалась огнями фейерверочными.
  Когда отоспались-отдохнули все, от мала до велика, от Колобка, царя-батюшки, до распоследнего жителя царства-государства, приступили к работе. Не шуточно взялись, а рукава закатав, не беря за непререкаемую аксиому, что работа не волк и в лес не убежит.
  Первым делом Колобок отменил все нововведения, прежним правителем утверждённые. Из великого многообразия законов с подпунктами и параграфами о непосредственно персоне руководящей государством, положил два простеньких правила. Первое – царь-государь всегда прав. Второе – если царь-государь не прав, смотри правило первое. И диспуты о демократии сами собой утихли, и уголья более никто не раздувал думами смутными.      
  Что и говорить, работа труженика и труд государев – бремя не лёгкое. Кому-то сеять, хлеба убирать; а кому и за всем, что делается следить, споры улаживать, правоту устанавливать, указы чинить и следить за исполнением.
  Шли дни за днями. То дождь, то вёдро, то ветер, то полный штиль. Вошло царство-государство в накатанную колею своих забот. Случались праздники, веселились от души, а и работали, рук не покладая.
  В один прекрасно-распрекрасный будний день, когда солнце светило ясно, аккурат перед красной субботой, опосля трудов праведных в зале обеденной в хоромах царских, светлых и просторных, лепниной да картинами украшенных, Колобок, царь-батюшка, да со верными клевретами обедал и вёл разговоры тихия, скрашенные активным участием артистов песенно-танцевального направления да представлениями потешными карлов и карлиц в шутовские наряды наряженных, попивали Царь-батюшка да клевреты квасы-кисели, грызли сухари-пряники с чаем, словом, десертом баловались. Внимания артистам уделяли настолько, насколько их не обидеть равнодушием за мастерство да усердие проявляемое.
 А уж соревновались артисты промеж собой! Кто лучше, проникновеннее песню о широких раздольях полей-степей да лесов-рек исполнит, кто родину восславит словом прочувствованным; подвиги богатырей былинных али былину старинную исполнит да игрой на гуслях усладит душу; карлы с карлицами сценки из жизни народной да придворной разыгрывали, вели параллельную линию развлечения.
  И всем было весело. И всем было хорошо.
  Но вот посреди хлебосольного пиршества распахиваются широко, охрану с ног снеся, дубовые резные двери. Застывает в проёме с власами всклокоченными, где трава-солома застряли, Иван-дурак, делу обученный, но не пристроенный в силу причин внутренних.
  - Ой, гой еси, царь-батюшка, Колобок справедливый!.. – прям как закричит с порога и как бухнется на колени, рот раскрывает, желая далее говорить.
  - Погодь-ка чуток, Иванушка, - перебивает его Колобок. – Надоть определиться для начала: или «гой еси» или «гей»…
  Иван мало того что дурак, но соображает да ликом бледнеет.
  - Гой еси, царь, гой еси, батюшка! На кой нам тот «гей» сдался!
  Всхохотнул Колобок, захлопал в ладоши, как он-де подловил на игре слов Ивана-дурака.
  Клевреты верные да гости приглашённые оценили шутку цареву и тоже от души расхохотались.
  Один Иван-дурак, моргал глазами и не понимал происходящего.
  - Продолжай, - молвит Колобок, слезу радости, с глаз утирая, - с чем явился, не запылился.
 Иван-дурак будто второе дыхание обрёл, поднялся с колен и снова ка-ак закричит-заголосит на залу-то всю:
  - Ой, спаси, царь-батюшка, горе-беда у нас случилось…
  Вмиг веселье-смех поутихло; у вкушавших пищу, рты застыли раскрытыми.
  - Что за горе-беда, - насупил брови Колобок. – Давай, без промедленья сказывай!
  Набрал полну грудь Иван-дурак воздуху.
  - Ой, да горе-то, да беда-то великия…
  Оборвал завывания-стенания Колобок грозным окриком:
  - Хватит, Ванюшка, сопли по щекам размазывать! Переходи, оладья-блин, к делу!
  Шмыгнул Иван-дурак носом.
  - Похитили мою сестрицу Алёнушку …
  Возглас негодования штормом-бурею прошёлся по зале.
  Продолжает Иван-дурак:
  - … да матушку мою Марью-кудесницу…
  Колобок разом ликом раскраснелся, да от злости в воздух взвился:
  - Это, у какого же нехристя рука-то поднялась?
  Вытер Иван-дурак рукавом рубахи выступившие слёзы; молвит далее, будто вопроса Колобка, царя-батюшки не слышавши:
  - Не вели казнить, царь-батюшка…
  -