дому где жила Олисава. Она вряд ли уже ее впустит. Делать нечего. Оксана выпустила тяжелый вздох, повернулась и пошла в свою старую квартиру, которая встретила ее пугающей пустотой.
С полотенцем на шее, мокрыми волосами, растекшейся тушью и в халате она сидела перед телевизором, поедая мороженное и не обращая внимания на бормотавший телевизор. По ее лицу текли окрашенные слезы по серой дорожке и капали в ведерко с мороженым. А что еще остается делать, когда дела идут из рук вон плохо? Сегодня она явно не сможет заснуть, просматривая все фильмы, которые они смотрели вместе. А их было не так уж и много. На работу все равно в среду, а сейчас только суббота. А что еще ей оставалось делать? У нее были большие планы на их совместное будущее. Но неужели все рухнуло?
Ее телефон затренькал где-то в прихожей. Оксана было подумала, чтобы забить, но подумав, что это может быть Олисава, она вскочила и помчалась к телефону. «Впусти меня!» Всего два слова, но и этого хватило. Оксана в спешке громко звеня ключами открыла дверь.
− Впусти меня, − повторила она.
Они стояли и просто смотрели друг на друга. Каждый ждал какого-то шага, но ничего не происходило. Они просто стояли. Они просто смотрели. Они просто надеялись. К Олисаве начало медленно подбираться осознание, что ждать ничего не следует. Она нехотя повернулась (хотя ее подмывало сделать совершенно другое) и пошла вниз по лестнице.
− То есть ты вот так просто возьмешь и уйдешь? – крикнула ей вслед Оксана.
− Прости, но ты меня видимо не хочешь видеть.
− Это с чего это ты взяла?
− Тоя размытая тушь и покрасневшие глаза говорят сами за себя.
Оксана совсем забыла, как она выглядит и быстро стерла со своего лица эту пакость. Но по звонкому смеху Олисавы, поняла, что эта попытка не обернулась успехом.
− Я просто не ожидала тебя вновь увидеть. После того, как ты не стала меня слушать, мне показалось, что я тебя потеряла навсегда, − по опущенному лицу девушки вновь потекли слезы. – Я так боялась, что ты меня возненавидишь, хот я ничего не сделала. Она меня видела только с тобой, − Оксана снова прошлась уже грязным рукавом по глазам.
− Пойдем, тебе надо умыться. И я тебя никогда не возненавижу. Ты для меня ценнее всего на свете.
Олисава убрала ее волосы за ухо, погладила по мокрой щеке, приподняла нежно за подбородок и мягкое соприкосновение губ.
− Вот шалавы, уже и в подъезде умудряются! – Олисава медленно повернулась к старухе. – Ах! Еще и обе девушки! Да, как вам не стыдно? В наше время такого вообще не было! Как вы только до такого докатились? Тьфу на вас!
− Старуха, если ты не хочешь, чтобы я тебе ноги переломала твоей же палкой, то шла бы ты, а? – пока еще мягко просила Олисава, медленно проговаривая каждое слово.
− Вот же ш хулиганье! – и бабка пошла к себе быстрее перебирая своими усталыми ногами и бормоча себе под нос.
Оксана захихикала и затащила девушку внутрь.
− Ты здесь вообще жила? Выглядит так, будто ты сюда лет десять нос не совала. Хотя выглядит довольно опрятно и чисто.
− Именно столько меня здесь и не было. Убралась я еще вчера, подумала, что мы могли бы зайти сюда после прогулки, − объяснила Оксана, помогая девушке снять раздеться.
− Ну, тога давай продолжим наше веселье.
Олисава фактически накинулась на нее, страстно целуя в губы, покусывая, всасывая и облизывая. С губ она плавно перешла к шее. Не понимая, как они перебрались в спальню и закрылись.
Глава 18.
Наконец, настал день узнать свой диагноз. Миранда сидела в коридоре, как на иголках, ожидая приговора.
− Доберман, пройдите пожалуйста.
Миранда не обратила внимания.
− Доберман, − повторила медсестра.
Миранда очнулась, извинилась и проследовала вслед за девушкой. Она еще не привыкла к своему новому имени. Камилла Доберман – так ее теперь звали. Она села на свободный стул возле врача. Мужчина еще раз перепроверял, толи данные, толи самого себя, было не понятно. Но свой диагноз он все же провозгласил.
− Я думал, что ошибся, или анализы неверны, но все подтвердилось. У вас давно начались головные боли?
− Где-то с месяц, если не больше.
− Если не больше, − повторил он вслед за пациенткой. – Бывало ли такое что вас тошнило или рвало?
Камилла (Миранда) кивнула.
− Когда был последний раз?
− Дня два назад.
− Это даже хуже, чем я предполагал.
− Вы можете мне напрямую сказать, что со мной? Зачем мне задать вопросы повторно на которые я уже отвечала?
− Даша, принеси ей воды.
Медсестра коротко кивнула и пошла за стаканом. Когда перед Камиллой поставили воду, только тогда врач стал говорить:
− У вас киста головного мозга. Вам от силы осталось жить два три года, если повезет, то даже больше. Если вы не…
− Нет, − Камилла уставилась в столешницу стола, к стакану она даже не притронулась. – Я не буду делать операцию. Большое спасибо, до свидания, − он встала и обернулась возле двери, − нет, прощайте.
Камилла шла по темной улице. Ее глаза застилали слезы. «Стоит ли кому говорить? Или лучше все спрятать в себе? А не будет ли от этого хуже?!» − она шла и все думала об этом. Дал бы ей хоть кто-нибудь подсказку, пусть даже маленькую. Камилла шла и совершенно ничего не замечала. Проснулась она от своих размышлений только тогда, когда на бегу своровали ее сумку. Это ее окатило как неожиданная ледяная вода в душе. Она было подумала, чтобы помчаться за ним, но не стала по двум причинам: во-первых, все необходимое, это кошелек и паспорт, она забыла положить в сумку, а во-вторых, не стоит разменивать оставшуюся жизнь на такие мелочи, как бесполезная сумка.
Добравшись до своего дома в полной депрессии и не знанием, что делать, повалилась на диван. Только теперь она могла дать свободу своим эмоциям… но у нее не получалось. Скорее всего шок не давал этого сделать. Она закрыла уставшие и полные печали глаза. По вискам потекли горькие слезы боли и отчаяния. Такое она испытывает уже второй раз, но на этот раз совершенно другая причина. Ее тело стало сотрясаться в хриплом плаче, горло стало саднить, дыхание стало перехватывать. Она схватила в горсть плед, которым был застелен диван, и стала зажимать его в кулаках настолько сильно, насколько ей было больно. В комнате раздался громкий стук, дребезжание стекла и вой осеннего ветра. Камилла в сторону шума, это оказалось распахнутая форточка. Она встала и подошла к окну. Потянулась, чтобы закрыть, но остановилась на полпути. Распахнув окно полностью посмотрела вниз. Высота не маленькая. Двадцатый этаж все-таки. Она стояла так некоторое время и все смотрела вниз. Снова заплакала, еще сильнее, еще больнее, обиднее… Почему она? Почему именно так? Зачем? За что?
Камилла сидела под подоконником и сожалела, что она еще не успела сделать? Какие она не успела выполнить обещания и цели? Она стала вспоминать всю свою жизнь. Всю боль, всю радость, все желания… Все, о чем она когда-то мечтала, и то, как странно все это исполнилось… Родители, друзья, настоящая семья, первая любовь, первые поражение и победа, первый отказ… Избиение, побег, похищение, изнасилование, продажа, спасение…
Камилла встала, закрыла окно и снова легла на диван. Сдернула со спинки плед и накрыла себя. Последняя ясная мысль была о том, закрыла ли она дверь. И потом провалилась в глубокий сон.
Проснулась она от тревожившего ее телефона. Это оказался всего лишь будильник, который ее будит даже в воскресенье на пробежку. Она его отключила, сделала себе как всегда кофе, и пошла в ванную. Только посмотрев на себя в зеркало, вспомнила, что было вчера. Эти покрасневшие и опухшие глаза сказали обо всем, в горле сильно пересохло, голова ныла от продолжительных рыданий. Она ополоснула свое лицо прохладной водой. Осознание стало постепенно подбираться к совершенно пустой голове. В пустоте черепа звучало только одно: «У вас киста головного мозга. Вам от силы осталось жить два три года». Два три года… Два… Три… Года… А если и того меньше? На три года жизни рассчитывать глупо. Тогда на сколько? Как давно у меня эта болезнь? Откуда она вообще появилась? Как быть дальше?
Так много вопросов и так мало ответов. А откуда им взяться? Все настолько не ясно, что и пытаться найти ответы бесполезная трата времени. Так может стоит хотя бы этот миг прожить так, чтобы это запомнили другие? Или лучше прожить для себя? Да и зачем вообще забивать голову такими вопросами? Намного важнее с чего начать? Хотя нет… Кажется итак понятно с чего…
Камилла стояла возле своего старого дома. Из той самой квартиры как всегда доносились крики. Под ложечкой ощущалась тяжесть страха. Столько лет прошло, после ее побега и похищения… Она застыла в нерешительности. Ей осталась только нажать на кнопку, но это было почти невозможным. Да, эти люди издевались над ней всю ее сознательную жизнь. И возможно даже зря, что она сейчас здесь. И возможно это даже из-за них у нее появилась эта страшная болезнь, но они ее родители… Может это и не все объясняет, но это многое перевешивает.
Набрав побольше воздуху, как перед глубоким нырянием, и выдохнув, потонула в прошлом, которое ее так не хотело отпускать. За дверью протрещал дверной звонок с фырканьем и искрами. Этот звонок не меняли уже как лет десять. Камилла еще раз вздохнула и выдохнула. За дверью послышался щелчок замка. Девушка была готова убежать не оглядываясь. Было очень страшно, что коленки стали тихонько дрожать и подкашиваться. Зачем только она сюда пришла?
− Миранда?! – воскликнула удивленная женщина, таращась на свою дочь.
− Мама, − по щекам потекли слезы, − прости.
Камилла чуть не упала на колени, ее подхватила Ирина и посадила на стул, который всегда стоял в прихожей. Женщина закрыла дверь, а девушка уткнулась в колени и тихо рыдала.
− Ты снова в пустую ревешь, глупая баба? – а вот и отчим. – Вот, мерзавка! Посадила собственного отца, да еще в наглую и сюда притопала!
Камилла ничего не ответила, а просто молча посмотрела на него.
− Чой то с тобой? – не понял он, но прекрасно понял, что что-то не так.
− Я умираю.
Она сидела не подвижно и смотрела на отчима. Девушка знала, что для него это будет значить ровным счетом ничего. Вадим просто стоял и смотрел. Ирина тоже застыла. Камилла повернулась к ней. На ее лице текли слезы и было видно, что жизнь ее дочери что-то, да значит.
− Прости! Прости меня, Миранда! Прошу, прости! – Ирина упала к ее ногам и зарыдала в голос.
Отчим тихо подошел к падчерице и обнял ее голову:
− Меня тоже, дурака старого. Мы совершенно не задумывались над последствиями. Прости.
Камилла слегка приподняла голову, и отчим ей это позволил, его руки совершенно ослабли. Он не пытался ей сделать больно. Его лицо… Оно было искаженно болью. Из закрытых глаз текли слезы. Он упал на колени и закрыл лицо руками, повторяя, будто молитву: «Прости! Прости! Прости!»
Через некоторое время они втроем сидели на кухне. У матери растеклась тушь. Когда ей позвонили,
