Песнь о Постороннем

тайна.
– Я вижу, – сказал Горбатый Колдун, – что вы не оценили самого существенного и не понимаете переносных аналогий. Вы всё видите в одной плоскости, в то время как следует перейти совсем в другую. Ведь рыжей – этот факт является центральным в моей системе доказательств – была несо-мненная красавица Елена Спартанская. К тому же, и обольстительная Клеопатра, если верить рим-ским историкам, тоже была отчаянно рыжей. И не просто рыжей, а прямо таки пламенеющей дамоч-кой.

– Ух ты! А мы этого не знали, – сказали слушатели.
– Вы многого не знаете, – разъяснил им Посторонний. – Но теперь, надеюсь, вы поняли, что, ко-гда речь идёт о женщинах, никогда не следует торопиться с оценками.
– Всё это правда. Мы часто бываем очень глупыми. Но только нам не понятно: зачем сразу три рыжих?
– Вовсе не сразу, я так думаю. Сначала, наверное, одна, а потом, когда-нибудь, и другие.
– Но почему обязательно рыжие? Других нету, что ли?
– Конечно, есть, но рыжая возлюбленная – это так романтично!
– А кому сегодня нужна романтика? – спросили трезво мыслящие люди.

И вот герои отправились в путь. Тарталья в алом кафтане, расшитом лиловыми лилиями, ехал на породистом белом коне, подбадривая его золотыми шпорами. Если бы лошадка была чуть помо-ложе да порезвее, это пошло бы на пользу и ей самой, и всаднику тоже. Но всё равно это был замеча-тельный конь, и хромота его была почти незаметна. Верный Труффальдино гарцевал на премилень-ком сером ослике и погонял его серебряными шпорами. Зелёный кафтан слуги, украшенный голубы-ми цветами, тоже был очень красив. Принц был вооружён большим мечом. Слуга – палкой, тоже большой.
Всё население родной страны пришло проводить их в дорогу. И каждый принёс что-нибудь в подарок. Кто головку сыра, кто зажаренного окунька, кто пару луковиц, а кто всего лишь букетик полевых цветов, но зато от чистого сердца.
Не каждый день в той стране происходило такое значительное событие, поэтому все были не-много взволнованы. Мужчины сосредоточенно чесали затылки, размышляя, что из такой затеи может получиться и не пора ли всё это в деталях обсудить в ближайшем трактире, женщины на всякий слу-чай роняли слёзы и утирали их белыми платочками. Одни лишь дети не испытывали никаких пере-живаний. Им хотелось только погладить морду лошадки или потрепать уши ослика. Мирные живот-ные охотно позволяли им эти радости.
Несколько девушек выглядело особенно заплаканными, и все они бросали тоскующие взгляды распухших покрасневших глаз в сторону красавца Труффальдино, а он в ответ приветливо помахивал рукой.
Несокрушимый Вождь тоже пролил прощальную слезу и настолько расчувствовался, что велел дать в честь отъезжающего наследника громкий салют из двадцати орудий. Но отыскать сумели только восемь пушек. Это были очень красивые орудия, а когда их покрыли свежей краской, они ста-ли выглядеть просто великолепно. Но тут же выяснилось, что никто из этого грозного оружия стре-лять не умеет. Впрочем, большого неудобства в том всё равно не виделось, поскольку пороха вовсе не было.
Пришлось заменить салют прощальными напутствиями.
– Если обнаружится, что ты не захватил из дому чего необходимого, тебе придётся добыть это своей рыцарской рукой в каком-нибудь ожесточённом сражении, – сказал родитель.
– Добуду, –  пообещал сын, напрягая бицепсы, жаждущие битвы.
– И ещё у меня к тебе большая просьба. Постарайся отыскать недостающие тома истории Рима “Ab urbe condita“, написанной Титом Ливием. До сих пор их нашли только тридцать пять, а всего их было сто сорок два.
– Найду, – пообещал сын, напрягая голову в надежде запомнить имя автора и название книги.
– Не шути над рабом и дураком. Первое – глупо, второе – опасно.
Не надейся понравиться другим. Это возможно лишь в том случае, если они посчитают, что ты ниже их. Всегда оставайся гордым. Гордость – это сознание собственной высоты. И помни: гордых очень не любят те, кому нечем гордиться. Так что держись подальше от недалёких умов.
– Постараюсь.
– Те, кто не проявил выдающихся способностей и не имеет хороших манер, с трудом находят себе друзей. Но и врагов у них тоже нет, потому что никто не станет им завидовать. Так пусть же у тебя появятся враги. Они будут живым свидетельством твоей неординарности.
– Будем надеяться, что у меня будет много врагов, – сказал Тарталья слегка подупавшим голо-сом.
– Будь здоров и береги свою молодость, – сказал родитель. – Она твоё самое большое богатство.
– А ты береги свою старость, – ответил почтительный сын.
– Молодость  – это крылья, уносящие в небо, а старость – это всего лишь тяжёлый якорь, кото-рый ищет тихой бухты.
Молодость – это ветер над вершинами Гималаев, а старость – это потухший вулкан, уставший извергать лаву.
Молодость свободна, как волна в океане, а старость неподвижна, как прибрежный утёс.
Пусть границей тебе служит бесконечность, пусть взгляд твой проникает сквозь облака.
Пусть твоя песня будет песней счастливого человека.
Пусть твой след на Земле будет подобен Млечному пути на небе. Трудно сосчитать звёзды на этом пути.
– Да, тут математикам надолго хватит работы, – согласился принц и дал шпоры своему коню.

Несколько минут хозяин и слуга ехали молча. Говорить не хотелось. Незримая нить, привязы-вающая их к дому, с каждым бодрым шагом коня и торопливым шажком осла растягивалась всё сильнее, становилась всё длиннее и тоньше, но рваться не рвалась. Душа честно грустила, оборачива-ясь назад, и переполнялась радостным ожиданием, когда смотрела вперёд. Потом Труффальдино по-дал голос:
– Хотел бы я знать, куда и зачем мы всё-таки едем.
– Сейчас узнаешь: мы на пути к Неизведанному, – откликнулся Тарталья.
Сказал, и сам удивился тому, что сказал. В глубине нашего сознания иногда рождаются мысли, которые больше нас самих.
– А зачем нам Неизведанное? Что вы о нём знаете? Уж я точно не знаю.
– Друг мой любезный, да будет тебе известно, что знание лишает нас радости неизведанного.
Огромная глыба может раздавить несущего её. Пускай же только сильный подставляет свои плечи.
– Дорогой мой господин. Такое лишение, честно вам говорю, меня ни капельки не пугает, по-скольку никогда я не замечал за собой неудержимого влечения к этому самому Неизведанному, как вы изволили выразиться. Я ведь по натуре несложен, и для меня достаточно самых простых радостей жизни. Посему я в любой момент готов отдать за самые незатейливые удовольствия половину своего годового жалованья, если его дождусь. Но доверие к вам побуждает меня согласиться с тем, что де-тальное исследование мира, которому вы намерены предаться, может разрушить ваше наслаждение, но уж никак не моё.
– Ах, милый, – сказал принц, – я тоже с радостью отдам половину моих богатств, но только то-му, кто укажет надёжный путь, ведущий меня к неумирающей славе или хотя бы к исполнению же-ланий, в которых я сам ещё не успел разобраться.
Встречаются, однако, странные люди, которые при случае отдали бы не только половину, но даже всё, чем владеют.
 Это, очевидно, те, кто ничем не владеет или владеет тем, что не имеет ценности,  сказали по-нятливые слушатели.
– Если вы при всей вашей образованности не сумели разобраться, то я совсем запутался, – обес-покоился слуга. – Этот надёжный путь, который вы надеетесь отыскать, имеет какое-нибудь отноше-ние к Неизведанному? И ещё я никак не пойму: когда вы испытаете радость от встречи с Неизведан-ным, останется ли оно после этого для вас по-прежнему неизведанным или перестанет быть таковым, в результате чего и ваш восторг угаснет, как огонь в болоте?
– Помолчи, Труффальдино, и не задавай глупых вопросов, на которые у меня нет ответа.
Оруженосец хотел добавить ещё какие-то слова, но тут ему пришло в голову, что Неизведанное может оказаться премилым приобретением, приносящим немалый доход. И тогда романтический на-строенный господин может расщедриться и подарить это Неизведанное своему верному слуге.
Ради такой радости можно было сейчас и промолчать.

Проехав не очень длинный путь, принц и оруженосец прибыли в Страну Печальных Землепаш-цев. Она встретила их наводящими тоску полями, покрытыми скудной, бледной зеленью, и скучными низкорослыми перелесками, в которых не слышалось пенья птиц.
Дорога здесь стала опасно скользкой и очень неровной во всех измерениях. Ямы на ней, а их было больше, чем хотелось, после прошедшего дождя были залиты коричневой непрозрачной водой, не позволяющей угадать глубину. Поэтому приходилось всё время совершать сложные зигзаги, что-бы осторожно объехать их. Так летняя бабочка мечется перед глазами, и нельзя догадаться, куда в следующий момент будет направлен её полёт.
Вдоль дороги то здесь, то там попадались жалкие строения. Многие из них были заброшенны-ми, а ведь нет зрелища более тягостного, чем давно покинутый дом, c укором взирающий на мир пус-тыми глазницами окон, выбитых плохими людьми и непогодами.
Так римский полководец времён Империи, озирающий развалины Карфагена с грустью думает о величии, которого больше нет. На месте некогда гордых стен валяется бесформенная груда жалких обломков. Там, где слышался звон оружия солдат, торопящихся стать в строй, теперь раздаются только бессмысленные крики чаек, не сумевших поделить ничтожную добычу.
– Я вижу вокруг общую грусть, уныние и запустение, – не без воодушевления сказал принц. – Кажется, это как раз то, что нам нужно! Нет сомнения: в этом месте царствует отвратительное зло. И здесь-то мы и совершим свой первый подвиг, отчего всем сразу станет легче жить. О, моя душа стре-мится к победе, как пчела к медоносному цветку!
Прекрасны люди, чья душа стремится к подвигу. Прекрасны те, кто бросает свою жизнь на ча-шу весов жизни и смерти, если они это делают широким и даже беззаботным жестом, словно выпус-кают дикую птицу из клетки на волю.

– Герой – это существо, составленное из человека и бога, – восторженно говорит оптимист.
– Следовательно, в целом он не является ни человеком, ни богом, – подводит свой итог песси-мист.

– Так что же, братцы, тут у вас стряслось? – спросил Труффальдино у местного народа, небреж-но пропустив мимо ушей упоминание своего хозяина о возможном подвиге.
– Оттого мы все печальны, – пояснили землепашцы заезжим путникам, – что не даёт нам житья неутомимое Что-то Невообразимое. Как посеем пшеницу, и станет она поспевать, тут же обязательно прилетает этот неприятный многокрылый обжора, мало известный современной науке. За одну ночь умудряется чуть ли не до последнего зёрнышка всё слопать. Пытались сеять морковку или сельдерей – всё с таким же аппетитом уминает корнеплоды, одна лишь мелочь остаётся нам после него. Ну а если посеем капусту – так и капусту тоже до последнего листика пожирает злодей беспощадный. К тому же нам ещё и обидно.
– Что обидно?
– То, что всё это пиршество только у нас происходит. Зато у соседей всё спокойно. Вот если бы им тоже убыток хоть небольшой получился, тогда бы и нам легче показалось. Соседям вообще везёт больше, чем нам. Метеориты у них часто падают. А к нам хоть бы один свалился. Так нет же.
– А вы пробовали сопротивляться?
– Как это – сопротивляться?
– Ну, например, собраться всем вместе, вооружиться и дать