Песнь о Постороннем

потолком, потому что им нравилось гадить на голову презренного брато-убийцы. От такого неуважительного обращения дракон свирепел и сатанел и всё пытался сшибить обидчиков ударами мощного хвоста, но ничего у него не получалось. А с годами и хвост стал на-столько тяжёлым, что без больших усилий его даже сдвинуть с места не удавалось.
Ничего нет тягостней бессильной ярости. Только она и осталась преступному Фафнеру. Под конец ему стал противен даже вид золота. Но от этого дракон не перестал о нём заботиться. Более всего неприятна была ему мысль, что придёт время и ненавистное богатство без больших хлопот дос-танется кому-нибудь другому.
С таким настроением вероломный Фафнер стал особенно опасным.
Ходили не очень надёжные слухи, что изредка находились смельчаки, желавшие проникнуть в заветную пещеру. Только никто не видел вернувшихся оттуда живыми.

Вот что рассказал Устроитель Чудес.
Не исключено, что не всё в его повести было чистой правдой. Вероятно, он сам кое-что присо-чинил (за ним такое замечали) или, есть и такое подозрение, вычитал в книгах (а книг, смеем вас уве-рить, на свете много, и найти в них при большом желании можно что угодно). Одно только не вызы-вало сомнений: золото в большом количестве существует, но охрана на месте не дремлет, и добыть богатство будет нелегко, если только исполненный злобы сторож совсем не расхворается.
Так почему бы не попробовать?
Быстро мчали доблестных героев, Тарталью и Труффальдино, резвый конь и бодрый осёл. Но ещё быстрее летела впереди них весть.
Долетела она и до Фафнера.
Старый дракон без малейшего удовольствия услыхал, что ему предстоит очередное беспощад-ное состязание.
Желания состязаться не было. Хотелось одного: чтобы его оставили в покое.
Пожалела зверюгу одна лишь фея Моргана.
– Я попробую отвести от тебя беду, – сказала она. – А ты постарайся не высовываться.
И превратилась в сову.
Села эта сова перед входом в пещеру и приняла значительный вид. Тут как раз и подъехали принц и оруженосец, пылающие жаждой справедливой битвы и, приходится сказать правду, непра-ведно нажитого драконом богатства. Труффальдино уже заранее жалел своего осла, которого придёт-ся тяжело нагрузить драгоценной добычей.
Сначала путешественники не обратили внимания на птицу. Сидит себе, и пусть сидит.
Деликатный человек никогда зря не потревожит другое живое существо.
Но птица вдруг открыла клюв и сказала совершенно нормальным человечьим голосом:
– Здравствуйте.
Это было неожиданно, потому что сова – не попугай и даже не скворец. А к тому же у неё ока-залась великолепная дикция, чего за говорящими птицами обычно не замечается.
– Здравствуйте, сударыня, – машинально ответили всадники не без удивления.
– Не удивляйтесь, – сказала сова, верно угадав растерянные мысли молодых героев, – ведь это вы, люди, без малейших просьб с моей стороны признали меня символом мудрости. А мудрость, как вам хорошо известно, неотделима от интеллигентной речи, то есть хорошо организованной манеры излагать свои культурные мысли.
– Но всё-таки…
– Всё-таки на небе и земле есть много вещей, не подвластных всей нашей мудрости, точнее, всей вашей мудрости, – веско заявила многознающая птица.
– Хорошо, мы будем стараться не слишком обалдеть, – сказали Тарталья и Труффальдино, про-должая дивиться всё больше. – Но ответь, пожалуйста, перед нами, случайно, не пещера противного Фафнера.
– Да, это она, – ответила умная сова. – Это очень хорошая пещера, но самого Фафнера, к сожа-лению, здесь нет, поскольку не так давно он без большой радости навеки покинул этот мир.
– Не велика потеря, – весело сказал Труффальдино. – Сгинул? Туда ему и дорога. Важно, что золото осталось.
– В том-то и дело, что не осталось. Ведь не от простуды помер Фафнер, не от перелома ключи-цы и не от колик в желудке. Он усоп единственно по той огорчительной причине, что не смог перене-сти невосполнимую утрату.
– Какую утрату? – с дрожью спросил Тарталья, подозревая самое худшее.
– Так уж получилось, – стала рассказывать фея Моргана, – что истомившегося дракона после недельной бессонницы сморил глубокий, желанный сон. И тогда бессовестные гномы-нибелунги утащили всё золото к себе в потайные подземелья, настолько узкие, что туда никто, кроме них, про-тиснуться не может.
Тут  было золота достаточно вполне,
Чтоб чёрное успешно сделать белым,
Уродство – красотою, зло – добром,
Трусливого – отважным, старца – юным,
И низость – благородством.
И всё это прекрасное богатство исчезло самым непозволительным образом.
Вы даже не можете представить себе отчаяние Фафнера. Он выл, рыдал, катался по земле, кусал локти – я хотела сказать: грыз собственный хвост, – грозился оборвать нибелунгам уши и призывал на их приплюснутые головы миллионы других наказаний. Вид у него при этом был такой нервный, что мог бы перепугать любого, кроме бесстрашного. Кончилось тем, что от предельного напряжения тела и духа у взволнованного чудовища лопнула какая-то ответственная жила, и душа его, если она у него имелась, устремился в преисподнюю со скоростью метеорита. Так что встретиться вам с ним теперь невозможно, как невозможно столкновение Гольфстрима с австралийским континентом.
– Вот беда-то! – искренне опечалились принц и оруженосец.
– Конечно, беда, – согласилась мудрая птица. – Такого большого дракона, единственного в сво-ём роде, не уберегли. Но вам не следует долго огорчаться и сушить себе голову этим чудищем. Чест-но говоря, он был недостаточно хорош для того, чтобы вы тратили на него своё драгоценное время.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Тарталья.
Тут сову очередной раз охватило вдохновенье, и она, снова, отбросив прочь презренную прозу, стала с чувством декламировать:
Он был велик.
Он мог макушкой неба
Достать, не напрягаясь.
Но, к несчастью,
Иных достоинств мало он имел.
Его могучий череп укрывал
Вместилище совсем убогих мыслей.
Не мыслей даже – крошечных мыслишек.
Так ракушка бесцветная таится
На глубине, на океанском дне,
Средь прочих тварей вовсе неприметна,
Природы бесполезное дитя.
– Поехали отсюда, – нетерпеливо сказал принц, глубоко равнодушный к красотам любой по-эзии, не принадлежащей его перу. – Не стоит тратить время на поиски дохлого и безнадежно безде-нежного дракона.
Когда Тарталья и Труффальдино скрылись из виду, Фафнер высунул нос из пещеры и с упрёком сказал сове:
– Ну и расписала же ты меня, кумушка. Я чуть не лопнул от возмущения.
На что предусмотрительная птица, всё ещё пребывающая в состоянии поэтического опьянения, ответила:
В словах нелестных радости немного,
Но пользы больше, чем в томах похвал.
Тебе хула приносит безопасность,
И ты прими во благо эту гадость.
У Фафнера на этот раз хватило ума быстренько согласиться с поэтессой и тем предотвратить рождение последующих куплетов. Почувствовав неимоверное облегчение после долгих страхов, дра-кон, против обыкновения, необычайно расщедрился и подарил сове кусочек золота.
Та не знала, что с ним делать, и на всякий случай проглотила.
С тех пор у феи Морганы глаза жёлтые. И у всех сов тоже.

Ближе к вечеру Труффальдино сказал:
– Однако, всё это так необычно.
– Что же здесь необычного? – спросил Тарталья, без охоты отвлекаясь от сладостных фантазий разума, среди которых центральное место занимала большая телячья отбивная, щедро политая ост-рым чесночным соусом.
– Это очень необычно, когда птица владеет человечьим языком так складно. Тот Удивительный Дрозд, которого, помните, продал нам разгневанный волшебник Дурандарте, говорил намного хуже. Некоторые звуки ему вообще не удавались. А тут – сплошное совершенство.
– Я думаю, – веско сказал принц, – что мы поступим правильно, если не станем обращать вни-мание на частности. Если мы будем размениваться на мелочи, мы никогда не сумеем решить главную задачу. Пусть эта сова, к примеру, танцует лучше, чем Вацлав Нижинский, мы всё равно не станем настойчиво исследовать этот феномен, а устремим поток нашей энергии ввысь, к достойным нас це-лям.
– Пока вы так вдохновенно смотрите вверх, я нахожу наиболее интересное внизу, – сказал ору-женосец, наклоняясь и поднимая с земли тяжёлый мешочек с золотыми монетами.
Такая замечательная находка могла быть совершенно случайной. Но она могла быть также щед-рым и очень своевременным даром небожителей. Правда, обитатели заоблачных апартаментов по традиции намного чаще одаряют своих любимцев нематериальными радостями. Но в отдельных слу-чаях и они тоже в состоянии сделать правильный ход.

В толпе, окружавшей Постороннего, раздались вздохи. Хотелось бы знать, о чём эти люди ду-мали в данный момент. Но мы того не знаем и знать не можем.
А потом раздался чей-то глубокий баритон:
– Я охотно поделился бы со всем миром дарами, которыми небо наделяет человека, но мне оно ничего не подарило.
– А если бы наделило, то твоя охота поделиться сильно бы уменьшилась, – возразил другой го-лос, на этот раз высокий и противный.
– Деньги – абсолютное благо. Только они среди всех благ в состоянии удовлетворить практиче-ски все потребности человека.
Так сказал третий.
– Богатство угождает телу и приносит умиротворение душе, – сказал кто-то четвёртый.
– А кто с этим станет спорить? – спросил пятый.
Спорить никто не стал.

ШЕСТНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО

– Наверное, я был не совсем прав, – размышлял Тарталья, отказавшись от Неразменного Рубля. – Если вдуматься, ничего чрезмерно обидного в этом даре богов не было. Ведь дарители ни на каплю не обеднели бы, если бы этот Рубль перешёл на службу к нам. Ведь у них, я в том не сомневаюсь, всякого добра в избытке.
Нет, не стоит становиться в позу и неразумно отказываться от подарков высших сил. Ведь мы, на самом деле, никогда от них и не отказываемся. Наша знатность, наши способности, ум и честь – ведь мы их принимаем с благодарностью.
В этот раз на меня нашло какое-то глупое затмение. Но милосердные боги, как я теперь вижу, даже не вздумали дать мне заслуженного щелчка, а просто посмеялись над моей гордостью  и всё равно поступили по-своему.

В тот день с ними случилось необыкновенно странное происшествие. Ехали они быстро и на-гнали весьма диковинную процессию. Сначала они увидели её хвост. Отряд замыкали четыре боро-датых стражника в латах. Суровые, немного сутулые воины ехали на упитанных конях плотно в ряд, опираясь на огромные копья, вставленные  в стремя. Получалось что-то вроде забора.
За всадниками тянулся плотный шлейф запахов. Здесь улавливались ароматы дешёвого табака, самодельных спиртных напитков и конского пота.
Перед могучей стражей верхом на тощем муле ехал, спиной к хвосту, старик благородной на-ружности. Его голова была украшена шутовским колпаком, что плохо вязалось с мудрым и вдохно-венным лицом необычного наездника.
Впереди шёл стройный  молодой человек в трико гимнаста и непрерывно звонил в колокольчик.
Очень странной была та процессия.
Если подобное зрелище предстанет перед глазами человека, чьи мысли заняты исключительно собственной персоной, он просто пожмёт плечами, подавит зевоту и тут же выкинет увиденное из головы. И будет он в том полностью прав, поскольку, как