Яхонтова книга

скрылась за лесом.
Долго стоял Гораций, прислонившись к дереву, и смотрел в пустое небо. Чешуйка саламандры искрилась в его руке. Память о друге, которого он больше не увидит. От этих мыслей стало грустно и тяжко.

***
Скотный двор по праву считался самым грязным местом в городе. Своё название он получил не потому, что там держали скотину, но потому, что его обитатели каждый день по-скотски напивались. Частенько выпитое не давало им добраться до дома, поэтому ночёвка под забором была здесь делом обычным. Бывало, что спали вповалку – мужчины и женщины, и даже дети, начинавшие приобщаться к местным нравам. Там же под забором совокуплялись, плодили потомство. Повсюду стоял смрад.
Обитатели двора были удивлены, когда посередине остановилась карета, и оттуда вышел статный господин в напудренном парике, с накрахмаленным воротником и манжетами.
- Могу я поговорить с Марианной? – осведомился граф Блувердад у троих мужчин, что, похрюкивая, сидели, прислонившись к забору.
- Д-д-да, к-к-конечно, В-в-ваша С-с-светлость, - ответил один из них, заикаясь и отрыгивая. – Т-т-там она.
И рукой показал куда-то влево. Затем, повернувшись к одному из своих товарищей, принялся убеждать его не дёргаться – граф, по закону, имеет право первой ночи.
«Действительно, дёргаться ему незачем, - подумал граф. – Не нужна мне эта Марианна ни для первой ночи, ни для последней».
Когда же он увидел эту самую Марианну, то взмолился, чтобы Небеса были к нему милостивы и позволили умереть… да хотя бы на плахе, только бы не в объятиях этой женщины. Собственно, и женщиной назвать её было сложно. Вся пропитая, прокуренная, с гнилыми зубами, пропахшая потом и естественными отправлениями, она не вызывала у графа ничего, кроме неприязни.
Увидев знатного господина, Марианна неловко поклонилась.
- Я пришёл поговорить о Вашей дочери Миранде, - граф решил перейти сразу к делу.
- Я не знаю, где шляется эта девка. Я тут ни при чём!
- Верю. Как я понимаю, пользы Вам с неё никакой.
- Да какая польза? – вздохнула мать Миранды. – Я уже третий день ничего не ела – не на что. А эта дрянь, вместо того, чтобы работать, бегает неизвестно где. Родную мать бросила, чтоб ей пусто!
- Так может, отдадите её мне? – предложил граф, доставая кошель с золотыми монетами. – Я Вам за неё заплачу.
Он видел, как загорелись глаза у пьяной женщины, лишь только она увидела золото. Пожалуй, если бы он потребовал за это её душу, продала бы, не колеблясь.
- Забирайте её, - голос Марианны сделался заискивающим. – Девочка хорошая – многое умеет.
- Слов недостаточно. Мне нужен письменный отказ. И расписка, что Вы отдаёте девочку под мою опеку.
Женщина малость оробела, но решив, что от этой сделки она сейчас обретёт больше, чем потеряет, поставила свою подпись.
Графа поразило то расчётливое хладнокровие, с которым она продавала дочь, словно это была всего лишь навсего курица, переставшая нести яйца. Казалось, даже если бы он сказал, что собирается Миранду резать на части или сжигать живую, мамаша бы сделала то же самое.
Получив расписку, граф Блувердад молча бросил кошель на стол и, не прощаясь, удалился.
У самого порога он всё же не выдержал – обернулся.
- Неужели Вам неинтересно знать, что я сделаю с Мирандой?
Марианна в ответ пьяно усмехнулась:
- Мне-то что? Хоть живьём её ешьте!
- О! – воскликнул граф и кинулся прочь, словно ужаленный.

***
Стефания и Алисия тем временем сидели в гостиной. За время пути девушка всё больше проникалась симпатией к бывшей королеве. К сопернице? Нет, пожалуй, это слово нельзя было употребить. Скорее Алисия была для Стефании вроде невесты брата или друга. А значит, вроде сестры.
- Когда Камилла спрашивала, бороться ли за любовь или послушаться воли родителей, я ничего ей не ответила. Я тогда не знала, что такое любовь. А теперь я, пожалуй, не побоялась бы рассердить матушку, только бы быть с Юлианом.
- Ты счастливый человек, - произнесла Алисия с некоторой завистью. – Я бы никогда не пошла за Симеона, если бы от этого не пострадали интересы всего королевства. Даже если бы мне пришлось разругаться с отцом и братом. Хотя если бы я его уважала, как ты Горация…
- Сейчас я уважаю его даже больше, чем прежде. Но я не хочу за него замуж.
- Тогда борись, Стефания.
Только успела она сказать эти слова, как вошёл тот, о ком они только что говорили. Вид у него был потерянный, даже убитый.
- Что-то случилось? – спросила Алисия.
- Он умер…
- О, бедный Феликс! – воскликнули женщины в один голос.
- Я не про Феликса, я про Леонидаса.
- Золотая саламандра?!
- Она самая, - проговорил Гораций. – Добрый маг… Кстати, он сказал, что снял проклятие с графа Юлиана. И что золотая чешуйка может спасти Камиллу и Эдмундаса.
Стефания, услышав об этом, вскрикнула от радости. Мысль о спасении Камиллы и Юлиана затмила собой горечь по саламандре.
- Только бы нам выбраться!
- Потерпите немного, - сказал Гораций. – Я буду делать всё возможное, чтобы за графом как можно скорее перестали следить.
Подробно свой план он изложил за ужином. Все присутствующие, в том числе старый граф, единодушно признали, что мысль неплохая – сыграть в шпиона и доносчика (а возможно, и в провокатора, если потребуется). Постепенно полиция, убедившись, что бедный граф и слова лишнего сказать не смеет, потеряет к нему всякий интерес. И тогда гости смогут, наконец, уйти.
- Только хочу сказать, что Миранде никуда уходить не придётся, - сообщил старый граф. – С сегодняшнего дня она под моей опекой и находится в этом доме вполне законно.
Эта новость внесла небывалое оживление. Все наперебой принялись поздравлять сияющую Миранду. Особенно радовались Ираклий с Юлианом и Фредериком, знавшие, что бедной девочке пришлось вытерпеть от родной матери. Да и остальные в тот момент забыли о собственных невзгодах.
Ираклий рыдал, как ребёнок, обнимал внучку и бросался в ноги графу, клянясь, что отныне обязан ему жизнью.
- Теперь ты дома, Миранда, - говорил Юлиан, которого этот факт, по-видимому, осчастливил даже больше, чем весть о снятом с него проклятии. О том, какой ценой оно было снято, Гораций предпочёл умолчать.
Когда девочка, счастливая, легла спать, старый граф отправился в свой кабинет, взял с дальней полки книгу, которой так и не раскрыл.
- Это одно из тех зол, что развращает и усыпляет, - обратился он к Горацию, бросив книгу на стол. – Пусть же оно сгорит.
Юноша робко поднёс чешуйку к бронзовому переплёту. Книга тотчас же занялась, да так живо, что Гораций невольно отскочил. Пламя взметнулось чуть ли не до самого потолка. Но через миг утихло, а на столе осталась лежать кучка пепла и бронзовая обложка с яхонтами – всё, что осталось от зловещей книги.

***
Уже целую неделю беглецы жили в доме графа Блувердада, а полиция всё не спешила ослаблять надзор. Хотя Гораций клятвенно заверял, что ничего вольнодумческого от старика не слышал. Так что гости пока оставались пленниками.
Эта неволя не особенно тяготила Юлиана. Здесь, в родных стенах он чувствовал себя намного лучше, чем в замке в лесу. Отец, которого он там не мог и надеяться увидеть, был теперь рядом. И уж тем более не тяготился этим пленом Ираклий, большую часть жизни проведший в этом доме.
Фредерик, вынужденный прятаться, всё же радовался каждому дню, когда ещё может видеть Миранду.
Сложнее приходилось Стефании. Утешало одно – что рядом любимый человек. Он-то всячески старался её ободрить.
Для Алисии же невозможность выйти из дома стала настоящей пыткой. И не за себя опасалась бедная женщина. Она бы многое отдала за то, чтобы оказаться рядом с братом, сказать: «Я живая». Тогда, может, король Алых Пионов передумает воевать с Зелёными Водами.
А так как возможность войны никого из живущих в доме не прельщала, хозяин и гости вскоре стали думать о том, как бы незаметно вывести отсюда Алисию. Ведь стоит несчастной выйти за порог, как её схватят.
- Хоть подкоп делай, - заметил как-то Юлиан. – Или по воздуху летай.
- По воздуху, - отозвалась Стефания. – А вот это мысль… Ника, ты летать не боишься? На крыльях.
- Но это крылья Феликса, - возразил было Гораций.
Сам Феликс по-прежнему лежал без чувств и сказать ничего не мог.
Стефания также чувствовала неловкость. Никогда прежде она и мысли не допускала, чтобы без спросу взять чужое. Тем более, у друга и соседа. А уж если он к тому же тяжело болен.
- Стефания права, - поддержал её старый граф. – Вашему другу крылья сейчас не помогут, но с их помощью можно спасти другого человека. К тому же, возможно, они позволят избежать войны.
Гораций поколебался, но в конце концов, уступил. Умом он и сам понимал, что граф говорит правильные вещи. К тому же, зная Феликса, он был уверен, что будь его друг в сознании, не пожалел бы крыльев для той, к которой успел привязаться.
Оставалось лишь научить Алисию летать. И это оказалось нелегко. Гостиная, хоть и была достаточно просторной и имела высокие потолки, оказалась тесноватой для полётов. Алисия походила на птичку в клетке, то и дело натыкаясь на стены.
Слуги граф, глядя на это, дивились: вот до чего прогресс дошёл – эдак мы все скоро по небу полетим.
- У Вас хорошо получается, Ваше Величество! – с восторгом кричала Миранда.
Сама же Алисия так не считала. Почти обессиленная, она продолжала стойко махать крыльями, пока Юлиан не разрешил ей прекратить.
Наконец, настал момент, когда королева научилась более-менее сносно обращаться с крыльями. Тогда решено было отправить её в полёт.
Чем ближе становился тот день (а вернее, та ночь), тем печальнее делался Гораций. Ника, этот сладкий сон, улетала, заставляя его пробудиться. Только теперь он осознавал роковые последствия своей неосторожности. Зачем он только поверил в собственную выдумку? Зачем позволил себе полюбить её?
Он тайно наблюдал, как она прощалась с раненым другом.
- Прости, Феликс, - говорила она, склонившись над неподвижно лежащим телом. – Я сейчас должна улетать. Поправляйся, слышишь? Ты должен жить. Ради Камиллы. Ты должен жить, чтобы спасти её.
В какой-то момент Гораций даже понадеялся, что имя возлюбленной сможет привести его друга в чувство. Но Феликс оставался недвижим.
Засмотревшись на Алисию, он не сразу понял, что она выходит из комнаты. Опомнился лишь тогда, когда столкнулся с ней лицом к лицу.
Он смотрел на неё молча, не отводя глаз.
- Неужели ты не хочешь мне ничего сказать?
Хотел ли он что-то сказать? Да, хотел. Но вместе с тем понимал, что должен сказать нечто другое – горькое и жёсткое. И сейчас, когда Алисия смотрела ему в глаза, чувствовал, что не в силах этого сделать.
- О, Ника, ты мне приснилась, - начал он. – И я сейчас сплю, потому что вижу тебя. Но ты не явь… ты не можешь быть явью, потому что… потому что слишком совершенна для этого.
- Мне порой тоже кажется, будто я сплю. А может, сошла с ума, и ты – моё видение. Если так, то я не хочу излечиться. Потому что я никогда не была так счастлива, как в своём бреду. А ты… ты хочешь проснуться?
- Я хочу умереть в твоих объятиях!
«Что же ты делаешь, идиот? Что ты делаешь?» – ругал Горация его внутренний голос – голос разума.
Словно в безумии, он обхватил тонкий стан Алисии, затем коснулся её алых губ… Задыхаясь от восторга и наслаждения, он не мог от них оторваться. С большим трудом ему удалось собрать волю в кулак.
- Прости… простите… Ваше