Глава 3.
Изыскания есаула продолжались недолго. Змей выполз из бурелома с понурой головой и жёлтыми больными глазами.
- Здрасьте! - сказал он.
- Ты?Сволочь! - возрадовался Полубок. - Где моя кобыла? Где седло, ружьё и сабля?
- Откуда я знаю? - удивился Змей, чумея от возмущённых воплей.
- Как"откуда"? - кипел есаул. - Кобыла у меня была. Седло, ружьё и сабля - всё было. Теперь нет. Где?
Змей недоумённо смотрел на есаула, глухо икая.
- Давай по-хорошему, - вдруг успокоился есаул.
- Ага! - кивнул Змей.
- В морду хочешь?
- В морду?
- Да-да, в морду!
- Нет, в морду не хочу.
- Если в морду не хочешь, то кобылу, седло, ружьё и саблю отдай.
- Ага, - кивнул Змей. - Я не брал.
- И усы, усы! - подал неживой голос француз.
- Что?Какие усы?
- Мои усы. Где мои усы?
- Ну, усов-то я точно не брал. Да и к чему они мне? Под хвост повесить?
Змей не врал. Бывалый есаул умел отличать ложь от правды, полуправду от недосказанности.
Змей не врал, и досказать тоже ничего не мог, потому как сказать ему было нечего. Тем сильнее хотелось заехать поганцу в морду.
Ведь, если бы соврал, то был формальный повод. А так, за честность - как возможно? Полубок вздохнул тяжко. Чего делать-то?
- Ты посмотри, - начал он вразумлять Горыныча. - Казак я или не казак?
- Казак!
- Без кобылы, без седла, без сабли? Француз - он мужик или не мужик?
- Мужик!
- Без портков? Без усов? И, опять же, без кобылы?
Змей задумался. Думал коротко. Взгляд его мутный просквозил чистой сталью гвоздь счастливой догадки. - А девка Лариса где?
- Это мы тебя хотели спросить. Лично я думал, что ты её того... Ну, ты сам понимаешь!
- Я? - округлился от возмущения как ёрш, Змей. - Да не в жизнь! Разве я злодей принципиальный? Разве чувства мне не ведомы?
- Лучше бы, нет. Тогда было бы понятно, куда моя кобыла и всё остальное добро подевалось. а так, как сейчас - совсем ничего непонятно.
Поскольку расстройство памяти накладывалось на общее расстройство организма, есаул предложил подлечиться. Легко, по-маленьку, чисто символически, не усугублять, но поправить здоровье.
- А не притаилось ли у тебя, Змей, чего-нибудь в заначке?
- Найдём, - сказал Змей, облизываясь. - Ждите здесь, я мигом. - и, шурша хвостом в опавшей хвое, скрылся по тропинке, за стволами дерев.
- Эй, лейтенант! - молвил есаул. - Ты бы срам свой прикрыл чем. Лопухом или папоротником. Смотреть на тебя, знаешь ли, тошно. Оргаистически-аффектное зрелище, с налётом мутирующей хандры(хорошо, сказал, да?).
Лейтенант ответил неразборчиво.
- Как хочешь, - пожал плечами есаул и полез рыться в карманы зипуна.
Всегда существует вероятность того, что в карманах зипуна завалялись интересные улики, готовые пролить свет на события недавнего прошлого или изменить интерпретацию ныне текущих.
Крошки табака, зёрна пороха, сухарик, огрызок яблока. Опа, а это что такое? Клубок ниток? Нет, не ниток, похоже на волосы. Ха, какая ерунда! Или,не ерунда? Есаул пригляделся. Это же усы! Усы француза! Мать моя женщина, как они сюда попали?
Неправильно получается, не по-товарищески. Да непонятно, как оно, вообще, так получается! В поисках ответа, блуждающий взор есаула обратился к небу, и обмер.
Между двух, близко стоящих, сосен, на ремнях и верёвках, пропущенных под брюхом, висела, измученная до немоты, кобыла.
Знакомая кобыла, французова. О том, что она ещё жива, свидетельствовал, слабо подёргивающийся, хвост.
Ясно, как божий день, что сама она, по собственной прихоти, забраться туда никак не могла. Кто-то ей пособлял.
Есаул нахмурился. Кандидатов не так и много. Девица отпадает. Впрочем, может быть, исключать девицу, мысль несколько скороспелая. Девица, видать, та ещё штучка, продувная бестия.
Воспоминаний о прошедших вечере и ночи нет. Ни дурных, ни радостных. Белое пятно, чёрная дыра.
Вот, скажите, в чём тут прелесть? Сам ничего не помнишь, и другие не расскажут, потому, что тоже ничего не помнят.
Оценка предстоящих спасательных работ удручала есаула несостоятельностью. Верёвки и ремни, уделживающие кобылу в воздухе, переплетались со стволами сосен, между веток, высоко над землёй.
Кто такое мог учудить? Змей Горыныч? Он, конечно, шутник со стажем, которому позавидует любой тамада. Однако, устройство его конечностей вряд ли позволяет ему развлекаться столь тонким рукоделием, как вязание узлов.
" Держать стакан позволяет, а вязать - нет!" - возразил сам себе Полубок. Возразил и крепко задумался, продолжая вертеть в пальцах волосяной клубочек. Усы от француза, кобыла тоже его. Здесь явно прослеживается некая связь, система. Но, что она означает?
Есаул, мужчина мозговитый. Отпусти судьба ему времени побольше, он, ничего не вспомнив, наверняка, додумался бы до чего-нибудь дельного.
Времени есаулу не дал Змей Горыныч.
- Ты что? - едва увернулся есаул от собутыльника, съезжающего по тропинке сверху, на своей пятой точке, с выражением моськи, обалдело сияющей.
-Там! - захлёбывался эмоциями Змей. - Там такое, такое! Вам надо посмотреть!
В виду жуткой депрессии, француз идти с ними отказался. Для утешения, Полубок выразил ту уверенность, что какова бы не была истинная причина исчезновения с лица д'Артаньяна растительности, она, растительность, непременно, рано или поздно, вернётся.
д'Артаньян в ответ промычал что-то невразумительное.
