Осень фотохудожницы.

столь успешное сотрудничество с Альгирдасом М., напрочь отказалась быть одной из моделей к его следующей серии фоторабот, посвященных театральному сюрреализму (на сей раз, фотохудожник видел её в образе некой абстрактной сценической музы, которая, возникая из тьмы кулис в блестящем бело-шелковом балахоне, волшебно зависает над сценой и взирает в зал густо загримированным черно-белым ликом «а-ля Пьеро-Арлекин»!), мотивировав отказ тем, что она художница, а не актриса. (Но, отказав ему в позировании в абстрактной роли, она, конечно, посетила его выставку, которая прошла не менее успешно, ибо театральные традиции в городе, имеющем старинный Драмтеатр, были всегда в традиционном почете).          
  Сладостно пережив все эти воспоминания прошлого, фотохудожница, решившись сделать снимки с витринными «наложениями», вытащила из рюкзака любимый «Никон» и, прицеливаясь, защелкала кнопку съемки.
  Она хотела сделать лишь пару снимков, но, увлекшись, стала фотографировать витрину со всех возможных сторон. Тут-же, случайные прохожие, стали с удивлением поглядывать на неё и недоуменно перешептываться между собою. Однако, она, даже чувствуя на себе их взгляды и слыша обрывки приглушенных реплик, лишь сильнее входила в азарт, невозмутимо продолжая «обстреливать» «фейс» магазина одежды.
  Люди же, быстро увеличиваясь в потоках, вскоре вовсе начали сбиваться в кучки любопытных зевак, которые, смешно глазея на её действия, уже более открыто принялись выражать свои мысли.
  - Кто эта женщина?
  - Ты что, это же Клюгельските!
  - Но что она тут делает?
  - Она всё фотографирует...
  - Фотографирует манекены?!
  - «Ловит» моменты...
  - Мне кажется она «немного того»...    
  - Да, действительно странная какая-то...
  Осыпаемая обилием реплик любопытных клайпедчан, Эгле, будто ощутив «неожиданную» менструацию, всё-же смутилась такого внимания, и... убрав «Никон» в рюкзак, быстрым ходом двинулась дальше.
  От возбудившего её творческого азарта, ей ещё больше захотелось кофе, но, опасаясь снова оказаться в гуще людей (удивленные взгляды которых она ещё чувствовала за спиной), стала прямо на ходу вычислять расположение ближайшей немноголюдной кафешки!
  Вспомнив о таковой, она, окончательно уходя с поля зрения любопытных, шмыгнула в одну из боковых улочек.
  Здесь, с приятным ощущением взирая на омытую дождем каменную продольность дороги, она, плывя в веяньях нежной прохлады, хотела снова предаться очередности грустного хаоса осенней неги, но... внезапно отскочившее от каменных стен резкое эхо мальчишеского хохота, а затем и появление в противоположном конце улицы самих парней, мгновенно прервали в ней едва засочившуюся патоку.  
  Невольно двигаясь к ним на встречу, фотохудожница принялась детально рассматривать их – парни, замолкнув, в свою очередь начали с интересом глядеть в её сторону.
  Это были три молодых студента, одетых как всегда по собственному индивидуальному вкусу, но с непременной свободой стиля.
  Первый из них темным столпом находился в самом центре – на нем была черная кожаная крутка с жестким круглым стоячим воротом, (с почти невидимыми мелкими бронзовыми пуговицами) и такие же темные брюки, в конце сливающиеся с крепкими черными ботинками! По его левую руку, стоял менее габаритный парень, который хоть и был тоже одет в темные тона (черный пиджак и брюки), но имел некое «разнообразие» в виде серой майки (бледнеющей из распахнутого пиджака) и белых кедов. По правую руку, стоял иной молодчик, чуть уступающий в росте, но резко отличающийся своей светлой одеждой – в сравнении с ними, он казался настоящим красавчиком в раскрытой светло-серой куртке, фиолетовой футболке, серых джинсах, и в светлых спортивных кроссовках!
  Парень из «тьмы» обладал густой шевелюрой темно-рыжих волос, хорошо выделяющей его волевой овал лица с небольшими светло-серыми глазами (довольно остро глядящими из-под тонких дуг темных бровей), крупным прямым носом, полными губами и настоящим мужским квадратоподобным подбородком – сразу чувствовалось, что серди друзей, он и являлся бесспорным лидером. «Тщедушный», с ворохом тех же густых, но темно-русых волос (с красиво спадающей на лоб челкой), закрывал свои глаза большими темными очками, но имел более привлекательное узкое лицо с небольшим прямым носиком и тонкими губками. Красавчик же являлся истинным смазливым блондином (соломенные волосы которого были красиво зачесаны строго вперед!) с голубыми глазами, острым носиком и алыми, практически женскими губками!
  По-орлиному зоркий взгляд Эгле Клюгельските, мгновенно пробежавшийся по их лицам и одеждам, заметил такие мельчайшие щегольские подробности как желтая звездочка, прикрепленная на груди черной куртки «лидера», так и серебряный значок в виде распускающегося цветка лотоса на пиджаке «тщедушного»!
  С каждым шагом сближаясь к компании, она, испытывая на себе огромный интерес в их живых молодых взорах, вдруг интуитивно почувствовала, что именно их лидер сейчас её остановит с какой-либо просьбой, и...
  - Извините, - смотря пристальным взглядом серых глаз, действительно обратился к ней парень в черном. – Вы случайно не известная фотохудожница Эгле Клюгельските, делающая классные снимки природы для журналов и календарей?
  - Случайно... я, - весело взглянув на него, ответила Эгле, внутренне поражаясь изумительной женской интуиции.
  Сама не замечая того, что встала перед парнями в свою кокетливую позу, она ощутила в голосе «лидера» не литовский грубоватый оттенок, а в самом его лике и вовсе приметила нечто немецкое!
  - О, я ваш давний поклонник! – улыбаясь во все крупные зубы, с радостью воскликнул он, ещё более загрубев в собственном акценте. – Все ваши фотографии, словно не фотографии, а настоящие пейзажные картины, любуясь которыми заряжаешься позитивом не хуже всякого клубного тоника! Правда, ребята?
  - Да, да! –  тут-же воскликнули его друзья, с чуть смущенными улыбками утвердительно закивав головами.
  - Спасибо большое, - тоже немного смущаясь в скромности улыбки, поблагодарила их фотохудожница. – Мне очень приятно это слышать.
  Она ещё веселее взглянула на парня в черном, ибо в её неудержимом воображении он стал стремительно ассоциироваться с этаким бродячим лохматым псом!
  - Меня зовут Ренарс, - продолжая широко скалиться, представился он. – А это мои друзья – Ганс и Повилас. Мы рады, что встретили вас! Вы оказывается такая красивая!
  - Спасибо за комплимент, - вновь поблагодарила она. – Слышать это от таких молодых людей мне особо приятно.
  - А нам было бы приятно получить от вас автограф, - признался Ренарс уже с хитрой улыбкой. – Вы не дадите его нам на память?
  - С великим удовольствием, - ответила Эгле, и, со своей улыбкой добавила. – Только боюсь, у меня с собою нет ни ручки, ни карандаша...
  - Это поправимо, - заверил её лохмач, и, повернувшись к «тщедушному» другу, спросил. – Повилас, у тебя кажется был в кармане фломастер?
  - Да, Ренарс, - пискнул чуть дребезжащим голоском худой парень в фирменных очках, и, дергано порывшись в карманах своего пиджака, достал нужный предмет.    
  Но, несмотря на то, что у друзей оказалось такое «пишущее» средство, вскоре выяснилось, что у них нет даже маленького клочка бумаги, где бы фотохудожница смогла бы расписаться на память!
  Быстро напрягая все свои извилины для решения этой ситуации, (при этом, стараясь не глядеть на молча посмеивающуюся над ними известную женщину) рыжеволосый Ренарс всё-же нашел необычное решение - вспомнив о том, что у него в кармане есть пачка сигарет, он быстро достал её, вытряс оставшиеся две шутки, и вспоротой картонной стороной протянул вместе с фломастером фотохудожнице.
  Эгле, в душе веселясь от находчивости этого лохматого молодого человека, охотно приняла из его рук вспоротую пачку, и, быстром росчерком фломастера, оставила на ней фиолетовый след размашистой волнообразной подписи.
  - Бросайте курить Ренарс, – уже в широкой улыбке (обнажая белоснежный ряд крупных зубов), проговорила она парню, отдавая пачку с автографом. – В наш вредный технологический век незачем дополнительно усугублять здоровье своего будущего потомства.
  - Я клянусь вам, госпожа Клюгельските, что именно эта пачка станет последней в моей жизни! – с напыщенным пафосом ответил тот, радостно взирая на полученную роспись.
  - А вам, мальчики, где расписаться? – спросила фотохудожница, с улыбкой взглянув и на друзей счастливого лохмача.
  - Пожалуйста, распишитесь здесь, - тут-же проговорил блондинистый Ганс, и... подставил светло-серую спину крутки.
  Желая более блеснуть оригинальностью перед «лидером», он, почти не задумываясь, решил принести её в жертву!
  - Тебе не жалко куртку? – с изумлением спросила его Эгле. – Ведь фломастер практически не отстирывается от одежды...
  - Нет, не жалко, - приятным тембром ответил красавчик, и, бросив на неё поверх плеча взгляд ясной лазури, смело добавил. – Тем более, ваши руки неспособны ничего испортить, так как, они всегда творят только лишь искусство!
  - Льстец, льстец... - приятно пораженная уже его словами, только и вымолвила Эгле.
  Под веселый смех парней, она быстро начертала на всю спину Ганса очередной «шедевр» в виде фиолетовой подписи!
  - А тебе куда? – тоже слегка прыснув смешком, спросила фотохудожница последнего, самого «тщедушного», но и самого гламурного юношу в очках.
  - Мне... мне... – в растерянности оглядывая себя, сразу запищал он в волнении, но так и не смог определиться.    
  - Напишите ему на футболке! – раскатисто смеясь над скромным другом, предложил ей Ренарс. – Ваш автограф будет очень хорошо смотреться на ней!
  Видя, что Повилас не смеет возражать лидеру в черном, Эгле Клюгельските подошла к нему, и поставила прямо на его груди всё ту же волну подписи. (В момент этого действа, она, хорошо ощутив идущее от него волнение, невольно поразилась тому, как его «комариный» голосок и «желеобразный» характер, абсолютно не шли к крутому внешнему прикиду!)
  - Спасибо вам за автографы, - поблагодарил её за всех Ренарс, когда она вернула ему фломастер. – Мы и не ожидали, что встретим вас тут, да ещё в такую дождливую погоду.
  - Погода как раз замечательная, - ответила она, и, глядя на его желтую звезду, спросила. – Ренарс, вы не боитесь попасться на глаза полицейским с этим символическим значком, так вызывающе выделяющимся на вашей куртке?
  - Ха-ха-ха-ха! Нет, я латыш, а мы латыши ничего не боимся, - с раскатом нового смеха, ответил ей парень «тьмы». – Мы всегда ходим где хотим и как хотим... ха-ха-ха-ха! Да и эта звезда же не красная - не советская! Но, согласен, тупые полисмены все равно могут придраться! Ха-ха-ха-ха!
  «Ах, значит ты латыш! – подумала про себя Эгле, с улыбкой смотря на этого нагловатого весельчака. – Тогда понятно, откуда этот грубоватый акцент...»
  Ренарс же, продолжая добродушно смеяться, вдруг снял с себя желтую звезду и протянул ей.
  - Госпожа Клюгельските, раз уж вы заметили, то прошу, примите её в свою очередь на память от меня - простого латышского парня! – промолвил он, смотря на неё пронизывающим взором веселых стальных глаз.
  - Хотите, что бы теперь я рисковала попасться в поле зрение «тупых»