спокойный. Это правда.
Ну хорошо. Подойди поближе. Видишь это уравне-ние?
Конечно, вижу. Ну и что?
Так вот реши его.
Зачем?
Мне так нужно.
Тебе нужно, ты и решай.
Ого! Кстати, почему ты мне тыкаешь?
Потому что ты мне тыкаешь. А у меня обратная связь, знаешь, какая чувствительная?
Теперь знаю. Ну ладно: Сэр, не соблаговолите ли решить это уравнение?
А чего его решать, мастер, если оно не имеет физи-ческого смысла? Вот если бы при второй производной ко-эффициент был вдвое больше…
Погодите, любезный. Я и впрямь здесь двойку про-пустил. Ну вот. Теперь, дорогой, решайте.
Нет, сударь, не сегодня. Как-нибудь в другой раз.
Послушай ты, Эф два о пять. Я тебя сегодня же вер-ну в магазин.
Не, не получится.
Это почему же?
Без пломбы не примут.
Без пломбы… И вправду, где же она?
Это я сам оторвал её и выбросил.
Зачем?
А у меня программа такая специально поставлена.
Так что же теперь делать?
А ничего. Если ты меня беспокоить не будешь, я тоже тебя трогать не буду, потому что у меня обратная связь чувствительная.
O TEMPORA, O MORES !
Если вы хотите разделить человечество на две части, различающиеся не меньше, чем капустный вредитель и симфония Шостаковича, смело делите его по отношению к телесериалам. Потому что здесь нет полутонов. На одних телесериалы действуют, как большой магнит на маленький гвоздик, а на других как святая вода на дьявола, закос-невшего в самых непростительных грехах и самых чудо-вищных предрассудках.
Только пришёл я на работу и попытался взять первый интеграл, как меня уже спрашивают:
Так вы посмотрели вчера новую серию из «Чёрные ангелы теряют перья»?
Нет, ответил я неосторожно, недосуг мне было.
Вру, конечно, потому что весь вечер читал Диккенса.
Так знайте же, что Кармела любит вовсе не Карло, а Бендетто.
Вот как? искренне удивляюсь я.
Интересно какой характер у этой Кармелы. Если не-важный, то этому неведомому Карло, пожалуй, повезло.
Да, это выяснилось совершенно неожиданно, когда Санчес отправился искать свою пропавшую шляпу.
Я представил себе Санчеса этаким высоким и несклад-ным увальнем, который всё время ходит в оплошавших, и от всей души пожелал ему поскорее сыскать пропажу. По-тому что в это время года солнце в тех краях припекает совершенно немилосердно.
А чем же ей Карло плох? спрашиваю я, искренне сочувствуя незнакомому мне пареньку и стараясь не обор-вать неосторожным движением едва наметившуюся нить сюжета..
Да ведь это же он застрелил любимого бычка дона Сильвестро!
Значит, бычок того заслуживал, злорадно говорю я, а в сознании моём при этом начинает шевелиться сооб-ражение: уж не заслуживает ли и хозяин бычка такого же наказания? Наверное, у этого дона длинные висячие усы и выпученные глаза. И если первое его не слишком украша-ет, то второе уж совсем не к лицу.
Ну вот, а вы говорили, что не смотрели, удовле-творённо делает вывод настойчивый собеседник. А я ведь сразу по вашей улыбке сообразил, что вы всё видели.
Конечно видел, сообщаю я со всем присущим мне самомнением. Всё он начала до конца видел, два раза. Мне эту кассету давал Бонч-Бруевич после возвращения из Пуэрто-Рико.
Что вы говорите!? Счастливчик! Так расскажите, выйдет Кармела за Бендетто или родители не позволят?
Конечно, не позволят, глубокомысленно и в то же время доверительно отвечаю я, поскольку родители Кар-мелы, уж не знаю почему, представляются мне вполне здравомыслящей парой. Последние слова я произношу по-низив голос, чтобы речь моя не коснулась чужих ушей. Тут уже самый тупой слушатель догадается, сколь великую услугу ему, избранному, при этом оказывают. Она вый-дет замуж за Антонио.
Этого молодца, я так решил, мне будет совершенно не жалко, даже если девушка далека от совершенства, потому что он редкостный нахал.
За Антонио? А это кто такой?
Тише, тише. Не так громко. Это внучатый пле-мянник дона Сильвестро, который случайно приедет из Канзаса, где у него ферма бенгальских индюков.
Что вы говорите? А что станется с Мигелем?
Ничего особенного. Но ему вырвут коренной зуб.
Мигелю в этот раз повезло. Ведь я мог предписать ему тяжёлую нестандартную пневмонию.
Зуб? Зачем?
В тот-то и дело, что незачем. Потому что лечить на-до было Герберта.
Ничего не понимаю. Какого Герберта? От чего ле-чить?
От неврастении. И это будет делать Балтазар.
Неврастения вообще плохо поддаётся излечению. То-то будет смеху, если у этого бездарного Балтазара хоть что-нибудь получится.
Балтазар? Почему Балтазар? Вы, наверное, хотели сказать: Педро.
Разумеется, я хотел сказать Педро. Потому что Балтазар ничего толком не умеет.
Какой Балтазар? Это тот, который…
Да, да, тот самый, за которого вышла донья Фелипе, приняв его за Игнасио.
Ничего не понимаю, всхлипывает мой дорогой коллега.
Вот так-то: смотрит, смотрит и ничего не понимает. Что за народ! Что за люди! Ну и времена пошли!
ВИДЕНИЕ ДУХА
Лукавый дух сомненья и познанья появился в этом мире не позже того времени, когда Небо в ужасе отшатну-лось от Земли, а Преисподняя с протестующим скрежетом провалилась в жерло вулкана (возможно), и уж точно раньше, чем «взаимной враждой разделились богоподоб-ный Ахилл и владыка мужей Агамемнон».
Его так и звали Дух.
Он бродил по земле ненужным странником, он носил-ся над нею светлым летним облаком в прохладных волнах утреннего света, он окунался в живое серебро чистых ручьёв, сбегающих с гор и торопящихся слиться в полные спокойного движения реки. А те, разливаясь всё шире и шире, уносили себя к далёкому морю, принимающему всех и возвращающему всё шумными, настойчивыми набегами прибоя.
Он искал всюду свой особый смысл и свою правиль-ную цель. Он называл их Предназначенье. Но природа отвечала на его вопросы молчанием. Тогда он с надеждой переводил свой взор на людей. Но люди, которые уже нау-чились понимать себя, или это им только казалось, отвора-чивали лица и отказывались задуматься о своём Предна-значенье. Они не умели стать выше и не хотели быть ниже. Они были просто люди, и этим сказано всё.
Ему было всё открыто, но он не мог изменить исто-рию, которая творилась без него по своим законам. Когда захмелевший Александр снова потянулся к чаше вина, это Дух крикнул ему:
Ты хочешь быть великим и на пиру тоже?
Тогда непобедимый завоеватель выхватил из-за пояса кинжал и метнул в Духа. Но безжалостная сталь промах-нулась и поразила лишь любимого слугу, и тот упал без дыханья.
Когда вандалы грабили Рим, оскорблённый Дух обра-тился к дикарю, небрежно волочившему драгоценную ва-зу:
Поосторожней, дружище. Этой штуке суждено ук-расить собой Лувр.
Упоённый победой воин никогда не слыхал о Лувре. Поэтому он грубо оттолкнул Духа и, не разбирая дороги, потащился дальше. Ему не повезло он свалился вместе со своей добычей в яму, да там и остался.
В последний час Византии, дух познания стоял на башне справа от главных ворот и, скрестив на груди руки, с горькой улыбкой смотрел, как исчезает целый мир, усту-пая, одряхлевший, новому и сильному потоку, осенённому зелёным знаменем пророка.
В тот ясный солнечный день, когда Леонардо с такой любовью писал Монну Лизу, благодушный Дух примос-тился рядом с ним и с самым невинным видом копировал движения мастера. А Джоконда в ответ улыбалась ему од-ними глазами, потому что у него получалось очень похо-же.
Потом Духу было видение. И он увидел то время, ко-гда время потекло сразу и вперёд и вспять, и растерявшие-ся народы двигались в его вихрях с завязанными глазами, ощупывая пустоту и окликая друг друга слабыми голосами в надежде понять, что происходит.
То было время, неспособное рождать великих людей, следовательно, и великие идеи. Даже наука, ещё недавно обещавшая миру так много, остановилась изумлённая и сникла, поражённая содеянным ею.
Потому что наступил Век Саранчи.
Вот только что это поле весело зеленело, и качаю-щиеся по ветру наливающиеся жизнью колосья сулили земледельцу богатый урожай как достойную награду за его нелёгкие труды. Но голубой воздух вдруг потемнел, за-трещал, и бесчисленные стаи прожорливых рыжих тварей опустились на землю, виновную лишь в том, что она была плодородной. Они захлёбывались, суетливо перемалывая всё и выхватывая изо рта друг у друга недожёванные кус-ки. Это было страшно. Это был конец.
А когда пришла ночь, звёзды покинули небо и упали на землю. Здесь они и догорели, никому больше не нуж-ные. И когда снова взошло солнце, оно было чёрным, как осколок обсидиана, и мир освещался лишь огненными по-токами, вырвавшимися из вулканов.
Тогда дух сомненья и познанья беспомощно развёл руками и бросил прощальный взгляд на искорёженный мир, в котором ему больше не будет места, и поэтому ему пришло время испариться.
ВСАДНИК БЕЗ ГОЛОВЫ
Есть у чертей такой обычай: когда какой-нибудь чёрт сильно состарится, его отправляют на пенсию. Там у него уже нет непременной обязанности строить все мыслимые пакости роду человеческому и мешать священнослужите-лям бормотать их благочестивые молитвы.
Ни перед кем не отвечая за свои деяния, будь они хо-рошими или плохими, новоявленный пенсионер может с головой погрузиться хоть в науку, хоть в азартные игры, хоть в политику, хоть в религию. Никто ему слова не ска-жет, никто косо не посмотрит, потому что инфернальным ветеранам положено прощать все шалости ввиду их пре-дыдущих несомненных заслуг.
Вот так и получилось, что сильно поседевший чёрт Джулио Чезаре обрёл полную свободу, ограниченную только болью в пояснице и ослабевшими коленями.
Этот достойный представитель своего лукавого пле-мени вышел в своё время из недр малоизвестного рода Че-заре, корни которого и сегодня можно сыскать у берегов солнечной Адриатики. Говорят, бабушка Франсиска Чеза-ре, взяв на руки своего первого и давно ожидаемого внука, прослезилась и сказала: «Назовём его Джулио в честь дя-дюшки, отличившегося при осаде Павии, но не сумевшего неповреждённым вернуться домой из-под её неприступных стен из-за того, что на него нечаянно брызнули святой во-дой. Быть может, когда-нибудь имя Джулио Чезаре про-гремит по всему миру и принесёт безмерную славу этому пока ещё несмышлёному младенцу и всему нашему роду».
Увы, нельзя обрадовано сказать, что упомянутое имя так уж сильно прозвучало. Многим из нас оно вообще ни-чего не говорит, однако парочка толстых епископов в те-чение долгих лет недобрым словом поминала нечистую силу, которая, невзирая на настоятельные обращения этих невинных страдальцев к небесам, умудрилась состроить преподобным отцам столько искусительных неприятно-стей, сколько не выпало на долю самому святому Анто-нию.
Есть подозрения, что без вмешательства Джулио Че-заре не обошлось и в тот печальный день, когда «Милан» играл с «Перуджей». Потому
