бросил тряпку на пол и пошёл курить.
- Что с него толку - то теперь ? Вон, конвейер три дня стоит. Денег - то ни на что нет, комплектующих опять не завезли. Мы в простое. – второй старый рабочий медленно слез с железного ящика.
- Да, ведь ты тут недавно, Алексеича не видел ещё раньше, когда он только пришёл. – Михайлов, бригадир лет шестидесяти, перебирал доминошки: Он был даже хуже. Тогда бардаку было раза в два больше. Всё было ломаное, всё везде кидали, мусор, грязь на конвейере везде, объедки, водку пили вон там за промывкой, тряпки кидали прямо под ноги, окурки тут же, ё мое, как мы, блин, не сгорели, чёрт его знает. И были пожары - то, не сильные.
- Чё, он что ли все наладил ?
- Он не он, а как - то через год уже многое стало по - другому. Никто и не верил даже. Много лучше и при нём пьяниц гнали сразу, мусор заставил убирать всех, а иначе про-пуска не давал, курить только в курилке, уволил человек десять, а молодежь та сама бежала прямо в год по десятке, не могла с ним. Он это всё и обозвал, слово первое - то его знаменитое, блин, ведь с него все и пошло. Безбардак. Это, значит, всё в порядке, нашего русского бардаку, ё моё, нет. Вот, конь… в пальто. Додумался.
Неожиданно из - за конвейерной стойки появился мастер, он явно услышал конец раз-говора.
- Что ты тут, Леонтьич, про меня треплешь. Это я то… в пальто, ну не стыдно тебе. Ста-рый уже совсем, а всё как пацан.
- Лексеич, не серчай, ты ведь не можешь без порядку, ну, главное это у тебя. Потому и зовут немцем. Ты ж ночью во сне, точняк, видишь этот безбардак. Снится, чую.
- А чё, тебе нравилось что ли, все это, что было. Да и сейчас опять к тому же идет. Сколь не жалуйся начцеха или Ольге или даже директору, а вон такого молодого, что окурки в соляре тушит, не уволишь. Ни в какую. Прямо уперлись. Молодой, вишь ты, стариков бо-ятся, говорят, ты его перевоспитывай. Так и помру, не увижу настоящий безбардак.
- Лексеич, ты такой правильный, чай и жену дома строишь. А, ну, е моё, так ведь ?
- Может и строю иногда, да и она меня, не боись.
- Ну и не надоело тебе жаловаться ? Ходить, на мозги капать. Ведь пенсия скоро, попрут тебя за жалобы.
- А плевать. Я не боюсь. Найду работу. И на пенсию проживу. Есть, что делать, сад, два огорода, пасека, сторожить буду дворничать, грибы, ягоды, сад, рыбалка. Да и другую работу найду, меня в городе знают.
- Это точно, блин, Лексеича тут чуть не все директора знают. Легенда. Немец, безбардак – это Лексеич с «Элексмаша». Знают.
- Лексеич, про тя можно уже роман писать и фильму сымать. Многосерийную. Ты как, ну, ходячий образец, чё ведь… .
- Знаешь, Петрович, я когда в армии в Германии служил… .
- Да уж сто раз рассказывал.
- Не, это не вредно, да и молодежи. – он кивнул на двух молодых рабочих, сидевших на скамеечке и внимательно слушавших разговор. Так вот я у них ездил на заводы, занимался заказами для части. А ведь простой солдат был, доверили. Так вот, мусор тоже был, а пьяных не видел, уж только на улице, может, только раз - два в месяц. А всё крашено, чисто, цветочки в цехах, да всякая херня там, лозунги, показуху это они у нас переняли, а одно ведь всё по - другому. Мусор в мусорке, солярка в банке, рабочий у станка, ежели какой пацан дорогу без светофора перейдет, старик вслед «Швайнерай», свинья, мол. И никто ничего… . Вот там и увидел безбардак. Ведь даже в лесу у них чисто. Ведь и галок и голубей дурных почти нет. Потому как помойки закрытые. Вот так - то. Нам до них как до… . А, пошел я ! Сегодня работы не будет !
Мастер как обычно быстро зашагал по проходу.
- Петрович, вот ты скажи, хрен моржовый, чё ему с энтой правильнотой в жизни. Одни гадости. То его чуть не побили, то даже чем - то там ударили. Убить хотели что ли, уж не помню. И чё, ни денег - те ни чё. Всё равно завод встаёт, купят его московские или таль-янские и всё продадут на железо и нас всех на пенсию. Будем мы в домино во дворе и плакаться как жили.
- Это ещё неизвестно. Слыхал я, его уж приглашали, фирма одна мастером. Денежная контора. Чё - то они там клепают, запчасти к иномарками что ли.
- О, глянь, ё моё, конвейер…, Лексеич что ли со злости запустил. А нет, встал, вот он бардак - то русский, его не победишь. Не, сегодня пойдем домой, так и не поработаем. Лексеич весь день злой.
Но конвейер опять дёрнулся раз, другой... и пошел. Рабочие двинулись на свои места. Почти все повернулись, увидев, что вдоль линии быстро, по - молодому идет мастер, не идет, а бежит и что - то с улыбкой поёт, тихо, не слышно что, но поет, улыбается и смотрит на всё каким - то невозможно радостным взглядом.
- Вон она где молодёжь. Безбардак ! – кивнул на него молодой рабочий и засмеялся.
- Это точно. – Петрович склонился над деталью, но сквозь усы шла усмешка, а глаз ко-сил на мастера: Да, вот он, наш безбардак.
* * *
Его взяли на один месяц. Обычный невзрачный мужчина лет сорока с внешностью квалифицированного рабочего. Но какой - то вялый, понурый, будто или долго били или недавно сильно ударили. Взгляд какой - то неживой медленный, и словно застывающий. Походка как у старика. Мне сразу не понравился.
Он рассказал, что двадцать один год после техникума отработал на "Точмаше" инже-нером, точнее чертёжником.
- Верно, поперли, как самого малоценного. - подумал я сразу: И здесь долго не задер-жится.
Он никогда не говорил, за что уволили. Так что явно сократили как наиболее пассив-ного - тут я вряд ли ошибся.
Нормальным для него было просто сидеть.
Он сидел и смотрел в окно по полдня. Просто сидел и смотрел. Это дико раздражало меня, но он оставался уникально спокойным. Видимо, считал это лучшим времяпрепро-вождением: ты сидишь, а денежки идут. Он, явно, и спал бы, но за это выгонят. В окне, куда он смотрел, ничего, кроме противоположной стороны улицы с административными зданиями энергокомпании да деревьев не было.
Так продолжалось недели две. Постепенно его стали чаще брать на работу в цеха.
Саша в общем - то был не против поговорить. В основном общался с сидящим за сосед-ним столом инженером ремонтного участка. Тот был деревенский довольно необщитель-ный и тоже как - то не находил подходящего собеседника.
Они говорили обо всём. Больше о том, где кто работал, где жили, как что... .
Он был неженатым, стоял на бирже, причем уже не первый год, тут работал неле-гально.
Обычно рассказывал о каких - то мелочах, например, как перенесли проходную на за-воде и пришлось каждый день проходить лишние двести метров, как он купил ботинки и они развалились через месяц, как трудно сесть в автобус с утра ну и тому подобное.
Очень любил пожаловаться на жизнь причем как - то вяло и скучно. Казалось, он иначе и не может - такой и сам.
- Какой жалкое создание ! - думал я.
Его рассуждения на более высокие темы, что называется, не вдохновляли. Он ругал всё начальство за то, за что обычно ругают все, сетовал, что предприятия разоряются и жизнь много хуже. Пытался убого доказать, что наше оружие лучшее в мире, а мы как бы сами себя не ценим. И как обычно беспрерывно стонал на жизнь, на других людей, на соседей, цены и всё новое, что так непривычно.
Саша был исполнительным и не так уж плохо работал. Работа была в цехах вдвоём с более опытным инженером, где по рассказам он мог долго делать порученную работу, но редко что заканчивал сам. Проще говоря, годился только на роль рабочего, которому поручали что - то разобрать или собрать, подпилить или сломать. Причем делал он всё это уникально долго и пассивно, никогда не пытаясь проявить хоть какую - то иници-ативу.
Он ушёл как - то спокойно и без шума, его явно "попёр" директор, но формально сде-лали так, будто его не устроила зарплата. То есть как бы как традиционно по - русски "по собственному". Я как и все не любил хама - директора, но тут на миг зауважал его.
- Пошёл волочиться по жизни дальше. - подумал я о Саше и... забыл о нем в общем - то навсегда.
* * *
Вообще - то его звали Кирилл. Страшноватая похожая на бандитскую физиономия, всегда всклокоченные, ну, или кудрявые - так и не поймёшь - волосы, руки - крюки, будто созданные для того, чтобы хватать женщин... .
Он был снабженцем. Два раза в неделю ездил в Москву. Остальное время валял ду-рака. Почти в буквальном смысле слова. Если бы был дурак, он его явно валял бы по коридорам с обычным гоготом и тупыми шутками. Впрочем, были и другие занятия. Хо-дить - разговаривать со всеми, кого найдёшь, пить чай, уникально долго мыть посуду и руки, приставать к женщинам. Последнее - явно важнейшее из дел его жизни.
Когда - то он три года отслужил в Калининграде на сторожевике. Балтийский матрос явно получился, точнее, вышел плейбой... с Балтийского флота. Так его иногда называли.
О службе на флоте героический балтийский матрос рассказывал прискорбно мало. Было ясно, что ему пришлось несладко.
- Из нарядов не вылазил. - говорили знающие люди: А плавал с гальюна на камбуз и с камбуза на гальюн.
Самым забавным в манерах бывшего героического матроса бало то, что иногда, стоя в коридоре, он приподнимал футболку, прикрывающую толстое пивное пузо, и поглаживал его, улыбаясь точь - в - точь как дама на восьмом - девятом месяце... . Вряд ли нарочно.
Обычным языком этого чуда среднерусской природы был смачный мат. Не совсем чистый, то есть нормальные слова тоже иногда, видимо, чисто случайно использовались.
Первый год работы Кирилл часто душился немыслимо резким деревенского типа оде-колоном. Наверно, чтобы отбить спиртовой дух, который по утрам частенько исходил от этого ангелочка. Потом как - то почти перестал. Видно, ему сказали, что плохо пахнет.
Он очень любил рассказывать о своих женщинах, и, конечно, врал нещадно. По его словам получалось, что женщины всю жизнь вешаются ему на шею причем с полной взаимностью. Что у него треть Москвы любовниц, а тут и вообще больше полгорода. Ну и всё такое... . Как обычно у завзятых хвастунов, неисправимых плейбоев и болтунов. Впро-чем, вряд ли кто - то ему верил.
В больницу Кирюша - а так его называла устроившая в сервисный центр по блату глав-бух - попадал регулярно раз в два месяца. Причем, скорее всего просто чтобы отдохнуть. Причинами назывались отравление в кафе и что - то подобное. Один раз в такси по дороге из Москвы снабженец попал в серьёзную аварию, сломав руку. Месяц он ходил по всем отделам и геройски махал этой загипсованной рукой, в сотый раз рассказывая о своём подвиге.
Мягко говоря тёплое отношение к женщинам было основной самой известной чертой бывшего морского волка. Нельзя сказать, что он приставал ко всем, но, в общем, к дамам в возрасте до тридцати практически да. Состояние в браке значения не имело, внешность - в общем тоже. Обычно обнимал далеко не - по дружески, легко целовал - куда получится - и говорил: «Пошли в подсобку.». Впрочем, как ни странно, на этом всё и заканчивалось. Никто с ним никуда не ходил. Хотя, может, когда - то кто - то... . Но вряд ли. Девчонки смеялись, женщины постарше подыгрывали, те, что за тридцать, презрительно поджимали губы.
Маловероятно, что за несколько лет работы у него хоть с одной что - то было. Хотя хвастался без умолку и всё чаще с сальными подробностями.
Как ни странно,
