- Нет! – громко раздалось возле правого Жорикова уха, словно кто-то ответил на его вопрос о жизни. Мочалкин аж подскочил от неожиданности. Рядом стоял Лёнчик Воробьёв – завсегдатай районной пивной, куда частенько наведывался Жорик и где их с Ефимкой недавно сильно побили. Лёнчик носил погоняло «Дубль-пусто» и, как и большинство завсегдатаев этого заведения, страдал болезнью в тяжёлой форме под названием «отвращение к любой работе».
- Убиться веником! Нет, вы посмотрите, кого я вижу, самих Жорика Мочалкина и Ефима Макаревича, - радостно скалилась физиономия Лёнчика, взирающая на друзей снизу вверх. Мордой Воробьёв походил на страдающего поносом мопса, а фигурой на вертлявого низенького, но толстенького господинчика с удивительно лохматой причёской. Словно пудель не стриженный. Зато пивоприёмник достойных размеров. Лёнчик постоянно носил похмельные мешки под глазами и щеголял сизым носом.
- Чего тебе? – вяло поинтересовался Жорик. Он знал, что слушать Лёнчика, что чёрту довериться.
- Мне ничего, - продолжил скалиться Лёнчик. – А вот вашими персонами совсем недавно интересовались в пивной два серьёзных господина не с нашего района.
- Что за люди? – насторожился Мочалкин.
- Почём я знаю, - что-то изобразил руками Лёнчик. – Но они здорово походили на полицаев. Я таких типов считываю на раз, секу прямо. Народ решил, что вы опять куда-то встряли, раз вас полиция разыскивает.
- Может, это бандиты с соседнего района нами интересовались, - начал формулировать версии Жорик. – Мы тут здорово покуролесили в соседнем районе, оттоптали парочку мозолей кое-кому авторитетному. Знаешь ли, Лёнчик - сидя на попе ровно, ничего не высидишь, а мои идеи открывают перспективные направления в бизнесе.
При этом Мочалкин попытался изобразить из себя эдакого крупного делового человека. Почти авторитетного Ивана, которому пофиг на наезды всякой шантрапы. Выходило не очень проникновенно.
- Ага, судя по фингалам на мордах, то покуролесили вы там действительно знатно, - не стал щадить психику друзей Лёнчик. – Ну, бывай братва … деловая. Не кашляйте.
После прощальных слов Лёнчик умчался в закат: он как приличный семьянин всегда шёл ночевать домой.
- И тебе не хворать, - вдогонку попрощался с Лёнчиком Жорик. Ситуация ему не нравилась. Вдруг мы в том районе не ту девку прижали? Нарвались, типа, на подружку местного крутого перца. Вот перец с кентом и приходил разбираться. Опять нас поймают и побьют. Зная Лёнчика и всю пивную шоблу, то можно смело сказать, что они нас сдали с потрохами. Получается, что домой идти нельзя. Там засада. Придётся идти спать в норе у Ефимки – его берлогу большинство местных не знают. Правда, некоторые таки могут подсказать недругам азимут на нору Макаревича.
- Ефимка, чувырло братское! Резче шевели копытами, - распорядился Жорик, оглядываясь по сторонам. – И это… пойдём на помойке картонных коробок наберём. Придётся тебе сегодня на картонках спать.
- Зачем мне коробки? - недогонял Ефим мысль умного друга. – У меня шконка есть.
- На шконке спать придётся мне, а ты сегодня спишь на картонках. Чего тебе непонятно? В гости я к тебе сегодня иду, радуйся, а гостю стелют лучшее место.
Ефимка, выслушав умного товарища, почесал свой затылок, но его мозги не захотели поддаться на провокацию и резче соображать не стали. Мужик так и не понял, зачем Жорик желает спать на его шконке, но умный друг знает, что надо делать. Однако, жрать хочется. Умный друг еды не даёт: говорит – затяни ремень на штанах. Какая связь между ремнём и желанием покушать?
- Пошли искать коробки, - хмуро посмотрел на крупного Ефимку мелкий Жорик. Здоровяк кидал по сторонам такой взгляд, словно свет включён, а дома никого нет. К Ефимке, как не прислушивайся, не услышишь в мозгу даже шорохов.
От мысли, что придётся спать в Ефимкиной конуре, где зловоние, как в бараке каторжан, настроение Жорика совсем скуксилось. Впереди замаячило устойчивое черезжопие. Ещё и храп этой здоровенной орясины слушай.
Жорик ещё не представлял всех прелестей обитания в одном помещении с Макаревичем. Тот не только храпел, как работающий компрессор, он ещё и воздух периодически портил, валяясь на картонках. Кроме того здоровый сон портил лай вздорной собачонки, обитавшей где-то во дворе. Концерт, устроенный двумя исчадиями зла - собачкой и Макаревичем, продолжался всю ночь. Только под утро Мочалкин заснул, наплевав на то, что надо рано вставать и делать тортик. Что делать, скажите на милость, если жизнь ненормально ускорилась? События так и прут, и снова прут, ещё и по голове бьют. Тут начнёшь жить не только одним днём, а одним часом.
Утром Жорик очнулся от возни и криков. Он резко вспомнил, что надо делать тортик с попослипающимся эффектом, иначе им хана. Это пришёл шеф-повар и трясёт их, чтобы выдали ему его гадский тортик. Не подашь – выгонит Макаревича с этой кандейки на улицу. Надо резко вставать и мастырить ему торт, чтоб торт сгорел, а повар облез. Поэтому, начав приходить в себя, Жорик завопил, что они прямо сейчас кинутся наколдовывать торт, мамой клянусь. Однако, он орал в лицо не шеф-повару, а какому-то крепкому мужику, немного опешившему от таких заявлений. Другой, ещё более крепкий мужик, зачем-то вязал руки Ефимке, приговаривая при этом, что если тот дёрнется, то мужик его пристрелит. Оторопь мужика, которому в лицо орал Жорик, быстро прошла и он, достав из кармана куртки верёвку, ловко зафиксировал руки Мочалкину.
Нет, это не полицаи – понял Мочалкин – полицейские верёвками руки не вяжут, у них для этого есть стальные наручники. Накинут кандалы на прихватки, и привет, ходи, звени железяками. Эти двое точно бандиты с того района, где мы зажали девку. Ой, что будет!? Фантазия рисовала сцены расправы над их тушками. Вот бандюганы надевают Жорику на плечи резиновую покрышку, брызгают на неё бензином… Или убийцы привязывают к ногам Жорика гирю и тащат его к пруду. Или вывозят Жорика и Ефимку в лес. Там они сами для себя роют глубокую могилку, где их закопают живьём.
От таких картинок, крутящихся в мозгу, Жорик сомлел. Пришёл в себя, когда мужик стал лупить его по щекам и заставлять куда-то идти. Ага, к машине надо идти. Сейчас повезут их в лес, но не для того, чтобы там собирать грибы. Макаревич, сидя на картонках, что-то мычал: Ефимка, изображая жертву запоздавшего аборта, похоже, ушёл в себя, и возвращаться оттуда не хотел. Предоставил Жорику за двоих отдуваться.
Ноги Жорика взяли и подкосились, став ватными. Идти он не мог. Хоть тут на него надевайте покрышку и обливайте бензином. Что орали бандюганы Жорик уже не понимал. Орут, суетятся, слюной брызгают. Вот за спиной бандитов возникли ещё какие-то люди, и начался сюр. Жорик думал, что это к первым бандитам пришла подмога, но вторая группа напала на первых, ловко сунув какие-то трещотки в шеи первым. Первые бандиты завалились на землю, как подкошенные.
Во внутреннем дворе кафе, где располагались подсобные помещения, и стоял сарайчик, в котором обитал Ефимка, вдруг раздался голос, усиленный мегафоном: «Всем посторонним покинуть место полицейской операции. Проводится задержание». Жорик уже ничего не понимал: за ними что, ещё и полиция гоняется? Это по его душу припёрлись полицаи? Но, лучше полиция, чем покрышка на плечах. Крепкие руки схватили Жорика и потащили во двор. Во дворе стоял полицейский фургон, и крутились работники кафе. Среди них сусликом торчал шеф-повар, зло посматривающий на создателей вкусных тортиков. Тоже мне – орёл-стервятник, с насеста наблюдающий над птичьим двором. Пошёл он в дупу со своими злыми взглядами.
Человек в полицейской форме дубинкой отгонял любопытных от задержанных. Два полицейских в штатском и два в форме – отметил Жорик.
Мочалкин и Макаревич кое-как на своих ногах доковыляли до фургона, ведомые полицаями в штатском, а потом туда же полицаи закинули тушки мужиков, что вязали руки Жорику и Ефимке. Пока Жорик шёл к машине, он умудрился наступить на собачью какашку, оставленную местной шавкой. Лохматая мерзкая тварь, своим лаем мешала Жорику ночью спать. Двортерьер помоечный натуральный. Животина имела вымазанную непонятной гадостью морду и бока в мазуте. Её соплёй перешибёшь, а гадит как бегемот. Вон она бешеным флюгером вертится среди любопытных работничков кафе: сама маленькая, но, сволочь, злющая – хвост колечком, клыки скалит, а вони от неё на десять собак хватит. Так и хочет, чтобы кто-то вылил на неё ушат помоев. Как в таком прекрасном городе как наша Москва, могло вырасти такое?! Но, что выросло, то выросло.
Щёлкнул замок на стальной двери, и машина тронулась с места. Куда их везут Мочалкин не видел – окон в фургоне для задержанных не предусмотрели. Вот же гады полицаи – возмутился Жорик из-за того, что те не сняли с них путы. Ехать с завязанными руками неудобно. Зато можно ногой немного попинать тела бандитов и вытереть об их одежду собачье дерьмо со своих штиблет – а не надо правильным пацанам руки вязать. Правильный пацан попробовал разорвать проклятые верёвки – выиграли верёвки, ещё сильней впившись в кожу рук. Что-то непечатное на язык мне просится.
Вскоре Жорик опомнился и перестал пинать бандитов и вытирать об них обувь – вдруг бандюганы придут в себя и спросят за синяки, что он нанёс им своей ногой. Бандосов может удивить такое поползновение на их тушки. Жорику надо соразмерять свои амбиции с кулаками бандитов.
Как-то всё не понятно: выходит, что вот эти бандиты сейчас на их стороне, а противник – это полицаи. Правильных пацанов, вроде бить нельзя – это считается западло. С другой стороны – хрена они мне руки вязали. Что-то мы долго едем. Неужели полицейский участок так далеко? Едем и едем, уже, наверное, полчаса едем, а то и больше. Вон уже бандюганы начали в себя приходить. Шевелятся, вспоминают, где находятся; любуются на браслеты, что им на их прихватки нацепили полицаи. О чём-то тихо шепчутся, нехорошо посматривают на Жорика и на Макаревича: наверное, догадываются, кто вымазал их одежонку в собачьи какашки.
[justify] Ефимка на нехорошие взгляды не реагировал: сидел с остекленевшим взглядом. Кажется, у него пробки перегорели: мля, как тортики делать, если этот инвалид детства окончательно сбрендит? С этого мурла станется от
