А всё дело в том, что при сравнении человека с ослом или тем же козлом, имеют в виду навязанную этим животным смысловую нагрузку, тогда как при использовании примата для твоего ассоциирования и отождествления с ним, имеют в виду физическую составляющую человека, недалеко ушедшую от этого представителя приматов. Что в определённой степени считается оскорбительным для тех людей, кто по умственному развитию недалеко стоит от ослов, а в нравственном качестве они те ещё козлы. В общем, вот такая сложная составляющая выходит в таком, казалось бы, простом вопросе.
Ну а пока все про себя так сомневались и не сомневались тоже, как-то всё прошло незамеченным из всего того, в какую ситуацию и интригу поместил этих своих героев Броуди (как минимум, похожую на сейчашнюю), и Броуди дошёл до окончания своего эпоса, основанного на реальных событиях.
«Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
И уши ваших понежней, –
Им отвечает Соловей, –
А вы, друзья, как ни садитесь;
Всё в музыканты не годитесь». – С выдохом ставит точку Броуди в своей декларации права на самовыражение, даже если оно поэтического склада ума. И теперь он с нервным лицом ждёт реакции слушателей на прочтение, даже не своего поэтического произведения, а на свой талант создавать умные и поэтические произведения и главное, на свой талант чтеца.
Но куда там. Ничего такого и даже подобного Броуди не увидел во всех этих растерянных и недоумённых лицах, даже переглядывающихся между собой, ища там для себя подсказку насчёт того, что это сейчас такое было, и что всё это значит. Чего никто разъяснить не может уже по одной той причине, что все эти люди не привыкли никого кроме себя слушать. А когда в пол себя кого-то и чего-то слушаешь, выхватывая из пространства отдельные фрагменты (что не говори, всё равно всё будет так, как я сказал), то как можно составить цельную и верную картинку из всех этих фрагментов.
И только один президент, с первого слова до последнего внимательно слушая, догадался, какая всё-таки Броуди скотина, и у него уважения ни к кому тут нет.
– Я тебя понял, Броуди. – Приблизившись к Броуди в предельную близость, уперевшись лицом в лицо, сказал президент. – И, наверное, ты также не увидишь разницы в том, кто тебя будет вбивать в твою разумность. Сам же только что сказал, что как бы вы друзья местами не меняйтесь, ничего от этого не изменится. – А вот эта мысль, которую сейчас озвучил президент как бы для себя спонтанно, ему и самому очень понравилась. Ведь тогда выходит, что нет никакого смысла его на посту менять, если политика государства останется всё такой же. Правда быстро на нет пришла эта радость президента и как следствие всего этого его желание помиловать Броуди. А всё потому, что вслед пришедшая мысль полностью аннулировала все плюсы из этого вывода.
– Но на это могут и будут упирать мои противники. – Рассудил президент. – Что вам тогда бояться при моём выборе президентом, если всё останется по прежнему. А так электорат будет доволен, видя сменяемость власти и того, что от него что-то в этом мире зависит. – А вот этот аргумент противников президента и нечем будет крыть.
А у Броуди, между тем, есть что сказать президенту, в частности, когда он так близко к нему находится и относится, и есть некоторая возможность в некоторых очень тихо сказанных словах быть услышанным одним только президентом. А то, что он, Броуди, о чём-то перешёптывается с президентом, а с другого, стороннего взгляда, это будет видится, как его сговор или сепаратные переговоры с президентом, будет играть на руку Броуди. Узнай о чём президент, как наивный простачок попавший на такую уловку Броуди, где он не может со стороны на себя посмотреть, то он бы, пожалуй, резко бы одёрнулся от этого своего, неоднозначного положения. А чтобы окончательно развеять туман сомнения в свою сторону со стороны всех остальных людей, то президент со всего маху врезал бы Броуди в ухо, всё это дело приговаривая словами: «На получай злодейская рожа. Не получится тебе меня подкупить!».
Но Броуди умело купирует такую возможную осмотрительность и предупредительность президента, заговаривая ему уши самым верным способом – привлечением к слуху президента его любопытства. Для чего Броуди использует интригу и тайну.
– Так ты хочешь узнать, в чём кроется загадка нашего здесь нахождения? – вот такую интригу, тихо-тихо озвучил Броуди, так запанибратски обращаясь к президенту (с какой стати или неужели это привилегия всех узников совести). И, конечно, президент, только половину слов Броуди расслышав, а половину его слов сам додумав своим желанием быть самым проницательным человеком, отчасти склонённый к ответу согласия всей этой напряжённой обстановкой и своими нервами на пределе, даёт кивающий ответ, который определённо значит: Ага.
Броуди внимательно смотрит на президента, кто может быть рефлекторно и необдуманно согласился с его предложением, и только после того, как со стороны президента не поступило дополнения со своим но, он приступает к тому, что хотел донести до президента.
– Это совещательная комната? – кивнув за спину президента, задаёт такой вопрос Броуди.
Ну а так как самые очевидные вопросы всегда самые сложно понимаемые, – все почему-то начинают искать в них скрытый смысл и внутренний подтекст, – то президент не сразу на него отвечает, а он берёт паузу, чтобы расколоть ту хитрость, которую вложил в этот свой вопрос Броуди. И здесь бы президенту хотелось ещё раз обзорным зрением убедиться в том, где они сейчас все находятся, в той ли самой комнате, но сквозящая в его сторону во взгляде Броуди прямолинейность, не даёт ему возможности обернуться, и президент вынужден на основе своих памятливых воспоминаний решать, где на самом деле все они находятся.
И как через внутреннюю борьбу здравого смысла и побуждений воображения президента выясняется, то эта ситуационная комната ни на что больше не похожа, кроме как только на скучный кабинет для таких же скучных разговоров. А принимать в расчёт всё то, что тут в голову президента наговорило его воображение, всегда себя вольно и уверенно чувствующее при стрессовых ситуациях и когда для этого даётся повод, как прямо сейчас, – а оно всем собой поддержала фантастические мысли некоторых из здесь находящихся людей о том, что это и не кабинет вовсе, а это в некотором роде чистилище, раз это место так приближено к преддверию ада (это всё Броуди подонок, выносит всем мозг), и сейчас здесь будут вычищаться души тех людей, кто ещё на это способен, а кто свою душу давно продал или заложил, то тот первый на выход в сторону ада, – он пока что ни под какими причинами не собирается.
– Да. – Через внутренний нерв соглашается президент с Броуди, интуитивно чувствуя, что это его соглашательство с Броуди ни к чему хорошему не приведёт. Но у него нет другого выхода искать выхода из всего этого тупика, в который их загнали все эти обстоятельства, ключик к раскрытию которых находится у Броуди.
А Броуди, ожидаемо президентом, начинает нагнетать на него тревогу своими новыми, непонятно к чему ведущими вопросами туманного качества. – И знаешь в чём весь здесь фокус? – с хитрым прищуром спрашивает Броуди.
А откуда президент всё это может знать, теперь зная какая Броуди скотина и непредсказуемый тип. Правда, он и поддаваться на эту возможную хитрость и уловку тоже не должен. Да куда там, слишком давно и на пределе своих нервов находится президент. И его рефлексы сами за него отвечают, через пожимание плеч.
А Броуди такой ответ только и нужен был, и он поясняет президенту, что тот по своей должности или хотя бы по мировоззрению должен был знать. – А фокус тут в том состоит, что в совещательной комнате и посовещаться не с кем. – И до чего же, как оказывается, тонкий психолог этот аватар Броуди (а кто же ещё, когда Броуди был только в одном замечен, он вечно был не в себе и себя искал на дне бутылки; и тогда, как можно такое предположить, что он так умело разбирается в других людях, если только в нём самом уже кто-то не разобрался и не подобрал к его сознанию ключик), так на раз кладущий президента на фигуральные лопатки, забравшись ему в душу и найдя там отклик.
И президент в одно мгновение в лице изменился в сторону такой своей горе судьбы, где всегда быть один и всё за всех решать стезя его. А на кого он тут может положиться и понадеяться, когда как каждый из здесь находящихся людей тянет на себя одеяло и преследует одну только цель – личные интересы. А такая общая целесообразность ведёт к одному – приходиться только на одного себя надеяться.
А Броуди как прямо читает все эти мысли президента, вслух их озвучивая. – А как на кого-то можно положиться, когда каждый гнёт свою линию. – Прямо слово в слово отражает вслух мысли президента Броуди. – И вот здесь-то и решается роль личности в истории. – А вот эти слова Броуди пришлись по нраву президента, даже приосанившемуся после этих слов.
А вот вслед сказанное Броуди поставило во временный тупик президента, чего-то совсем не понявшего, на что это Броуди в его сторону решил рассчитывать, такое утверждая. – А вот мне ты можешь довериться. – Вот такую дерзость и в чём-то ахинею говорит Броуди, видимо совершенно не считаясь со своим положением, где он находится в качестве человека, обвинённого во всех смертных грехах, ну или как минимум под подозрением. И прежде всего он должен добиться для себя снятия всех этих обвинений, а уж затем заикаться о праве к себе доверия. Хотя эти вещи взаимосвязанные друг с другом, и бывает трудно проследить, что из чего выходит.
Но как сейчас же выясняется, то у Броуди есть для принятия этого своего предложения весьма резонные аргументы. – И знаешь почему? – задаётся, скорей всего, риторическим вопросом Броуди. Раз и тем более президент не знает почему, и он не обязан это знать в таком своём расстроенном состоянии.
[justify]– А потому, что я в отличие от всех здесь присутствующих как бы не заслуживаю доверия. При этом все от меня требуют полной честности. И это негативное знание в мою сторону, даёт вам больше повода доверять мне, чем кому-то ни было. Кто запросто может скрывать под своей благочестивой и верной вам личиной того же моего сообщника. – И надо отдать должное этому гаду Броуди, он сумел убедить президента в большем к себе доверии по отношению ко многим в этой, только на словах совещательной комнате. Тогда как в ней в основном сам с собой совещаешься, или на самый худой конец, со своим стратегическим противником, после долгих споров и несусветных предложений, доходящих до взрыва мозга, требуя от служб связи соединить себя звонком с тем недружественным для себя человеком, кто столько хлопот и
