Что и говорить, а этот её вопрос застал всех врасплох. Никто отчего-то не ожидал такого хода мысли Алисы, а сперва значит закрывших их в этом аду злодеев. И тут не обошлось без рефлекторного одёргивание всех людей от самих себя и перевода своего внимания в сторону своего места за столом, где напротив каждого места находился стандартный рабочий набор, состоявший из таблички со своим именем, бутылки воды и вот такого канцелярского набора, состоящего из листа бумаги и ручки с почему-то с ластиком.
И как можно предположить и догадаться, то все люди, глядя на своё место за столом, видели не сам этот свой рабочий интерьер, а им всем представлялась обратная сторона листа бумаги, который само собой также был изощрённо на загадку и головоломку исписан одним словом. А вот каким, то это вопрос сейчас всех и занимал. Что и вылилось в то, что все застыли в одном напряжённом положении, боясь хоть как-то пошевелиться.
И как это за этот вечер было не раз, все глобальные для этого места решения пришлось принимать и брать на себя президенту. – Что ж, нам ничего другого не остаётся делать, как проверить свои листы на предмет их тронутости. – Говорит президент и бросает свой взгляд в сторону своего президентского места, которое… А вот эта мысль о месте президента, которое единственное из всех здесь мест неизменно и не подвержено перестановке, которую в провокационных целях произвёл Броуди – здесь можно только переменить само лицо, президента представляющее (вот такая карма этого места) – пришла первее президента в голову Оскара. О чём он не удержался и сообщил всем.
– И что ты этим хочешь сказать? – остановившись на пол шаге в сторону своего места, задал в ответ вопрос президент.
– Могу только предположить, – сразу начал мяться Оскар, вызывая к себе тем самым не самые оптимистические чувства.
– Так предположи. – Подгоняет эту затянувшуюся медлительность Оскара президент.
– Все те, кто эту манипуляцию с нами затеял, – кивая в сторону Броуди и тех подлых людей, кто с ним связан, заговорил Оскар, – знали, что только ваше президентское место будет неизменно, а тогда как все остальные, занятые нами в спешке, можно будет перемешать, а затем согласно ими задуманному плану, по средством этих посланий на листах бумаги, начать свою провокационную игру.
– Так что ты хочешь сказать, Оскар. Я так тебя и не понял. – Уже с долей раздражения и нетерпения говорит президент.
– Лишь то, что ваш лист будет пустой. – Смиренно и с каким-то отчаянием за такую несправедливость говорит Оскар. Что видимо передалось и президенту, отчего-то сейчас уже не хотевший от всех выделяться в эту неизвестную и мало определённую сторону. Где, как из примера Алисы известно, каждому намечена своя цель, как ей «Четверг». И если она с вопросом понимания, что для неё есть четверг разберётся, то у неё всё будет в шоколаде. А вот для президента, как он уже с лихвой подозревает, заготовлена многогранная и многоуровневая загадка с бесконечным множеством неизвестных, которые в себя включает чистый лист бумаги, своего рода табула раса (а по сути чёрная дыра, затягивающая всего тебя), на основе которой он и должен будет для себя и для всех решить, как им всем жить и существовать дальше.
Так что подход президента к своему месту за столом выглядел не столь уверенным, как он сперва намечался им. А когда он оказался строго напротив лежащего на столе листа бумаги, один на один с ним и с его посланием только и только ему, то вы уж поймите президента и не обессудьте на то, что он потратит немного времени на то, что в себе набраться мужества и смелости, которые ему понадобятся для того, чтобы посмотреть глаза в глаза всех ожидающей реальности.
И так это мгновение для всех затянулось в своей нереальности осуществления, что из взглядов всех тут людей выпал тот самый момент истины, когда президент перевернул лист бумаги, и… – Чёрт тебя возьми, Оскар! – на полном выдохе чертыхнулся президент, с преогромным желанием собственноручно отправить по данному адресу Оскара, оказавшимся новой Кассандрой, кого надо бы уже знать, никто не любит, если она предсказывает горе побеждённому. Вот если бы ты, Оскар, всем тут предсказал предстоящую победу над смертью взаперти, то тебе можно было надеяться на будущие поощрения. А так ты в один момент был записан в изгои. И даже Алиса, испытавшая в один момент в его сторону благодарность за то, что отвёл от неё опасность этим заявлением о хитрости их противника, то и она решила, что Оскар поделом президентом послан туда, куда ему самое место.
А Оскар, что за падла и неуёмный человек, он, видите ли, не считает себя стороной вины за то, что президента так при всех унизили, указав, что он есть пустое место, а это, мол, всё их недружественные очень противники, которые через подрыв авторитета президентства, хотят внести в их сообщество властный людей раскол и поди что ещё подвести их всех к пагубной для президентства мысли о его демократических выборах.
– Это не конструктивно, господин президент. – Ещё смеет говорить о какой-то конструктивности Оскар, когда все тут на нервах. – Давайте не будет торопиться с выводами, не собрав общую картинку. Для чего нам и нужно открыть свои листы бумаги. – И как бы это направление мысли никто не хотел слышать, оно рано или поздно было бы озвучено и теперь всем остальным нужно собраться со своими мыслями и силами, и открыть свой лист бумаги.
И само собой сразу начинают звучать возражения и слова несогласия. И что неожиданно, то со стороны самого ответственного, дисциплинированного и уставу подчинённого человека, как все раньше думали, генерала Маккартура.
– А я не собираюсь подчиниться тому, что нам наш противник навязывает! – подрывается с места и вскипает Маккартур, внося в тот же момент дисбаланс в нахождение людей вокруг него за столом, где все вокруг в страхе от него отпрянули, попытавшись спрятаться за стульями сзади от них сидящих людей. А так как сзади сидящие люди и сами не спешили оказаться в первых рядах рассмотрения этой истерики Маккартура, кто не одними слюнями тебя заплюёт, а он может и своим неистовством поведения тебя вогнать в нокаут, то они начали упирать локтями, а когда и ногами на остов тех стульев, с помощью которых ближе находящиеся к Маккартуру люди пытались избежать встречи с экспрессивностью поведения Маккартура.
Но всё это происходило в совокупности и спайке общего стремления к хаосу и затмению разума, чьим инициатором так неожиданно стал Маккартур. На кого даже не успевает оказать влияние президент, как тот хватает лист бумаги, который лежал на его месте за столом, и не давая тут никому очухаться и сообразить заглянуть под его нижнюю поверхность, в один момент его скомкивает в бесформенную форму, затем изо всех сил его мнёт, и как итог всей этой его истерики, он разрывает этот лист на множество мелких кусочков, которые он кидает себе за плечо, и там их развеивает.
И пока вся эта ситуации с кусочками бумаги развеивается за спиной Маккартура, весь кабинет пребывает в безмолвной оторопи и чуть ли не страдании при виде этого бумажного листопада. И вывести весь этот кабинет из этого из запустения мысли и заворожения может только нечто более неспокойное, чем этот листопад. И этим событием стало падение грузного Маккартура на своё место. Отчего стул под ним чуть не разошёлся в разные стороны, так он грузно и со всего своего роста и весу на него грохнулся.
– И как это всё понимать, Маккартур? – первым в себя пришёл президент, обратившись с этим вопросом к Маккартуру. Но куда там, от него, уперевшегося взглядом в одну точку, сейчас ничего не добьёшься. И тогда самому президенту приходится объяснять, что и как надо понимать это действие Маккартура, с нотками отчаяния и паники.
– А понимать вас следует так. – Говорит очень жёстко президент. – Что вы своей не твёрдой позицией сыграли на руку противнику. И теперь благодаря этой вашей истерики, мы не получим всей полной ясности насчёт заготовленного для нас противником ребуса. Мы ведь теперь можем только догадываться, что было написано на вашем листе.
– А он не мой. – Пробубнил под нос Маккартур.
– Почему не ваш? – чего-то сразу не понял президент, что хотел сказать Маккартур. Который опять впал в кому бессознательного, и за него ответил Оскар. – Он хотел сказать, что именная принадлежность этих листов была определена Броуди и его сообщниками, когда они меняли местами таблички за столом.
– Опять этот Броуди! – со злобным огорчением проговорил президент, с ненавистью посмотрев на Броуди. Кого судя по его наглой усмешке в ответ, всё это дело только забавляет, и он отчего-то уверен в том, что руки внутренней инквизиции до него не доберутся.
А вот президент настолько выведен всем происходящим из себя, что он совсем не уверен в том, в чём уверен Броуди. И при этом в самой жестокой степени. О чём он и говорит Броуди в завуалированной форме. – Я бы так не радовался Броуди, находясь в одном помещении с людьми, находящимся на пределе своей ненависти и видящим в тебе источник всех своих бед. И знаете, что вас, Броуди, отделяет от логического конца всей этой истории? – задаётся риторическим вопросом президент. На который Броуди всё же спрашивает: Что?
– Моё пока что, не бесконечное терпение. Которое уже потеряло желание идти на встречу вашим просьбам естественного характера. Так что хорошенько подумайте, прежде чем отвечать мне своим отказом. – И на этом всё, президент демонстративно и с дальним посылом ставит точку в разговоре с Броуди, переводя своё и общее внимание на оставшиеся не раскрытыми листы.
– А теперь давайте не будем спешить, и без всех этих истерик раскроем находящиеся перед собой листы. – Говорит президент, таким образом катализируя решения людей за столом в сторону открытия листов перед собой.
И как почему-то вдруг выясняется, то на этом пути, к открытию для себя, что на твой счёт думает и задумал противник, встаёт такое препятствие, которое в данном случае никак не обойдёшь.
– А у меня нет здесь нет ничего. – Практически одновременно о такой данности сообщают вслух господин Маркс и …как бы на него не было не толерантно смотреть президенту, Антуан Экземпляр.
[justify]И ладно этот Антуан Экземпляр, с него какой спрос, и от него ждёшь лишь то,
