– Я требую для себя электрического стула. И отказать в этом вы мне не имеете никакого права. Ведь использовать инструменты авторитарных режимов для подавления демократии, например, верёвку, это тем самым признать моё право на авторитарное мышление. – Вот такое будет заявлять Броуди со скамьи обвиняемых, очень умело используя прорехи уголовного кодекса, утверждающего, что судить демократическими методами совершенно нельзя людей с другим мировоззрением. И если его концессионные убеждения (авторитаризм там) предполагают безжалостное осуждение себя через повешение, то какого хрена к нему будут применяться высоко технологические и затратные методы обретения итогового смысла жизни. И судейская коллегия попадает в патовое положение, не зная, какой метод индивидуального и окончательного воздействия применить в сторону этого Броуди, однозначно специально требующего для своего наказания демократических инструментов приведение в исполнение приговоров.
Где с одной стороны он использует первую поправку о свободе своего волеизъявления и своего права на своё демократическое осуждение, а с другой стороны всё это входит в противоречие с основным демократическим принципом: «Не суди, да не судим будешь»…Хотя не этим. А… Судим будешь избирательно, как это и полагается в странах победившей демократии…Блин, опять что-то не то. Ну да ладно. И сейчас важнее то, что Броуди себе на несколько пожизненных сроков наговаривает.
– Ну раз вы все тут такие тупые, я ещё раз попробую вам объяснить, какие вы тупые. – Упираясь взглядом в президента явно специально, чтобы не возникло разночтений в им сказанное, прямо в лицо президенту такое заявляет Броуди. И за одно уже это ему, как минимум, полагает выбить зубы и вырвать язык, чтобы он навсегда забыл говорить такие оскорбительные вещи. И президент только дай команду, её немедленно приведут в исполнение его верные генералы. Но президент эту, так и напрашивающую команду, не даёт и чего-то ещё ждёт, с отдупленным лицом взирая на Броуди. А тому только это внимание к себе президента и надо, и он продолжает всех тут крыть самыми корёжащими слух словами и гадкими выводами насчёт их всех умственной деятельности.
– Вы слышали когда-нибудь басню «Квартет»? – и вот спрашивается к чему это спросил Броуди. Чай все они сейчас находятся не на поэтических вечерах. Или же Броуди таким завуалированным способом решил указать им всем на свою безграмотность. В общем, продолжает издеваться. И хотя всё это так на солдафонский юмор похоже, всё-таки сам метод, используемый Броуди для поднятия собственного настроения за чужой счёт, совершенно на него не похож. Броуди сам по себе никогда бы не стал так изящно насмехаться над ближним своим. Он бы сделал ему подножку, а когда жертва его вот такой дипломатии полетела бы на встречу своего лица с асфальтом, то он ему бы ещё хорошенько поддал под зад. А из всего этого президент, единственный, кто из всех в этом кабинете людей в несколько параллелей думающий, делает вывод, что его версия о том, что Броуди законтролирован кодовым словом, имеет место быть.
– Нужно немедленно разобраться с этим вопросом и выяснить этот код. – Про себя надумал президент, покосившись в сторону Шпрехен…Румпеля. Кто единственный здесь, кто хоть что-то знает об этих квазитехнологиях.
Ну а пока всем им приходиться иметь дело с закодированным Броуди. И сильней и нетерпеливей всех с ним хочет и не хочет одновременно иметь дело, так это Маккартур. Кого уже достала вся эта лояльность к такому поведению Броуди президента и у него уже давно руки чешутся в сторону приложить их для усиления ничтожества значения Броуди. В общем, хочет он ему как следует врезать, затем все звёзды с его погон срезать и…Сыграть с ним, нет, не в русскую рулетку на звёзды (нынче и такие способы разрешения споров под санкциями), а в так называемое лото, известное ещё под именем «Напёрстки». И если Броуди угадает под каким стаканчиком снятая с его погона звезда, то он остаётся при прежнем звании, а если нет, то его ждёт понижение.
– Ты чё, нам сейчас будешь басни читать?! – с какой-то прямо агрессией, в ультимативной форме вопрошает Маккартур.
Но Броуди, как говорится, не прошибёшь. И он без всякого страха и испуга согласно кивает. Ну а за этой его смелостью стоит только одно – его понимание того, что никуда они тут все от него не денутся в ближайшие трое суток. А чем это не раз в жизни дающийся шанс быть в центре внимания и что главное, быть выслушанным не только по делу, но и в плане демонстрации своих скрытых талантов. Где один из них в Броуди присутствует такой. Он в тайне от всех пишет стихи, притчи и главное, это басни. И как не трудно догадаться, то сюжеты для своих басен он черпает из своей жизни. То есть из окружения президента.
– И что это ещё за басня? – а вот президент более конструктивно и разумно подошёл к желанию Броуди продемонстрировать свою изнанку души, демонстрируя себя человеком не чуждым высокого искусства. – И всё равно это не он. – Уже не сомневается в версии перепрограммирования Броуди президент. – Разве генерал может думать и помышлять о бабочках. Да никогда в жизни.
– Сейчас узнаете. – Не просто говорит Броуди, а он буквально таким образом утверждает себя и то, что вы все тут, никуда не денетесь и как миленькие будете слушать любую похабщину, которую он захочет утверждать за здравый смысл. И если насчёт похабщины никто ничего против неё не имеет, пускай сколько хочет чешет своё самолюбие Броуди, да вот только такого развлекательного зрелища никто не дождётся, и Броуди, как с ним это было не раз, будет всех здесь людей нагнетать пошлостью и скукой своих воззрений на рифмоплётсво.
И тут как не прийти в голову альтернативной, уводящей в сторону версии насчёт мотивационных причин Броуди запереть их всех здесь. Он с ума сошёл от своего одиночества и непризнания хотя бы поэтической личностью. А именно вот такая человеческая не признанность и его недооценка окружающимися, на что налагается его одиночество, и приводит всех этих людей к самым экстраординарным поступкам. И ещё хорошо, что болезнь Броуди носит поэтический характер, а вот если бы он почувствовал себя угнетаемой и ущемлённой личностью, то он бы взялся за пистолет и с помощью его вознёс бы себя на пьедестал уважения. И ещё одно хорошо. А именно то, что Броуди всё-таки не настолько грамотен, чтобы взять пример с Герострата, и в две обоймы своего пистолета не погрузить планету в общий мир.
– Звучит угрожающе. – Не смешно усмехнулся натужно президент. И чтобы отвести подозрение от своего испуганного и растерянного состояния, спросил Броуди об авторе этого произведения. – Боюсь даже предположить кто его автор. Неужели ты? – спрашивает президент.
На что Броуди не сразу даёт ответ, он как будто внутри в себе с чем-то таким столкнулся, что не даёт ему дать сразу ответ. Впрочем, ненадолго, и Броуди страшно для президента сверкнул глазами, и сказал то, что он сказать был для себя и для своего признания, наконец-то, не только служакой должен. – Да. Это я. Что-то имеете против? – задаётся в конце своего ответа злобным вопросом Броуди. И само собой никто не против того, чтобы Броуди у себя дома занимался чёрте знает чем.
– Тогда слушайте. – Говорит Броуди. Собирается в себе и со своими мыслями, чтобы преподнести это своё произведение в самом эффектном качестве, для чего обязательно нужно посмотреть через злобный прищур на своих слушателей, дав им всем понять, что каждый из вас будет запомнен, и расплата за ваше неуважение к творцу рано или поздно тебя, падла, настигнет, и... Долгая пауза.
И вот Броуди, через это своё обозрение слушающей публики настроив всех на этот поэтический вечер, выпрямляется на сколько это можно, и с высоты своего презрения к прозе этой жизни, которую собой олицетворяет вся эта масса чиновнического сословия начинает доносить им поэтическую правду жизни.
– Проказница-Мартышка,
Осёл,
Козёл
Да косолапый Мишка
Затеяли сыграть Квартет. – И только Броуди прочитал это первое четверостишье, по своей сути являющимся высером его воспалённого на зависти и злобе ума, а также памфлетом на уважаемых людей, как среди подневольно слушающей публики наметился раскол и раздрай в плане умственного помрачения. Где та часть слушателей, кто дальше своего носа не видит, пребывая в собственной самоуверенности и самонадеянности, ничего пока что провокационного в этих стихах Броуди не услышала, тогда как другая часть слушателей, с более дальновидными взглядами на всё вокруг, сразу догадалась в чью сторону направлен этот недружественный мало сказать, а оскорбительный самое то, памфлет. И единственное, что им оставалось сейчас выяснить, кого под этими зверями подразумевает Броуди.
А вот здесь от степени разночтения и предпочтений видеть в козле Лабуса, в осле Маккартура, а не наоборот, и происходила внутренняя борьба в этих людях. А вот насчёт проказницы-мартышки и косолапого Мишки, таких сложностей определения не было. За мартышку всеми принималась госпожа госсекретарь, а за мишку сам Броуди. А вот этот последний факт воспринимался несколько под вопросом. Если, конечно, не принимать всерьёз самокритику и самобичевание Броуди.
Впрочем, и насчёт ассоциативного прикрепления ярлыков в сторону госсекретаря Шарлотты, почему-то всеми тут без предварительных разговоров и прерий записанную в этот подкласс животных, так называемых мартышек, тоже имелись весьма резонные возражения, как не трудно догадаться, то со стороны самой Шарлотты. Которая, между тем, не опустилась до оскорблений и перевода стрелок – ты сам такой, а она подошла к этому вопросу более чем серьёзно, глядя из-под своих очков очень внимательно в сторону тех недальновидных людей и политиков из её окружения, кто не умеет держать язык эмоций за обезличенной маской лица, и бл*ь, смеет в её сторону кивать в тот самый момент, когда в пример приводилась и озвучивалась эта самая мартышка.
[justify]А Шарлотта Монро считает в крайней степени неполиткорректно сравнивать какого-либо человека именно с этим представителем приматов. За что можно в будущем сильно поплатится. Тогда как сравнивать человека с козлом и ослом почему-то не воспрещено, и за это тебя никто не подтянет в суд к ответу. Ну а почему всё так, то это вопрос, требующий для себя отдельного рассмотрения. Хотя на этот счёт имеются некоторые соображения.
