Ну а если ближе к конкретике и происходящему сейчас за столом, то этот напыщенный на своей самоуверенности Маркс, видимо один из тех людей и господ за этим столом, кто обладал прекрасной памятью и знал своё место за столом и без всякой указующей таблички (а это указывает на то, что он сам приложил руку к распределению лиц за этим столом: вице-президентша терпеть не может госсекретаря, значит, их нужно рассадить подальше друг от друга, у генералов МакБрута и МакТиберия разные взгляды на стратегические планы по расширению военного альянса, значит их нужно усадить строго напротив друг друга, и далее в таком ключе), и не собирается подгибаться под чью-то другую лоббистскую стратегию. Ему не за это платят.
И этот Маркс, пока все тут люди, затаив в себе обиды и недовольство, демонстрируя в себе покорность судьбе и обстоятельствам ею созданным, рассаживаются по своим новым местам, берёт и специально шумно обращая на себя внимание, ультимативно заявляя: «Как хотите, а у меня нет сил дальше идти, и сяду сюда. И попробуйте меня сдвинуть», садится на первый же попавшийся стул (а он, уже и никто не помнит, чьёму заду принадлежал) и с вызовом смотрит одновременно на президента и на Броуди, благо они находятся на одной линии соприкосновения его взгляда.
И если Броуди с полнейшим хладнокровием смотрит на эти выжимки упрямства ума Маркса, для которого у него при желании найдётся веское и убеждающее его не глупить слово, то президент, судя по нему, расстроился и даже отчасти раздражился в сторону Маркса, своим бессмысленным упрямством ставящим их всех под удар ответного упрямства Броуди.
Но как бы президент убеждающе не быть такой скотиной не смотрел на Маркса, всё бесполезно. Тем более у того есть резонные в ответ аргументы. – Тебе, Джозичь, легко говорить, когда ты находишься в стороне от всего задуманного Броуди. Твою табличку на столе он-то не поменял. – А вот этому новому мироустройству за этим столом, президент как-то и не придал значение. И только сейчас, когда Маркс ему на это указал так агрессивно, чуть ли не ткнув его лицом в эту расстановку категорий ума, президент в себе несколько напрягся при обнаружении такого провокационного шага Броуди в свою сторону. А вот теперь президенту крайне быстро нужно ответить для себя на первостепенной важности вопрос: «С чем связана такая избирательность Броуди?».
А не найти ответ на этот вопрос президенту грозит большими осложнениями со всеми остальными людьми за этим столом, которых очень легко подвести к самой неблагодарной мысли в его сторону, когда это захочет сделать задумавший эту комбинацию Броуди. – Мол, посмотрите вокруг себя и не видите ли вы чего-то такого, что вы ранее не заметили. – Обратится ко всем Броуди, как только президент вновь начнёт упорствовать на проведении независимой от характера и обстоятельств его здесь нахождения политики.
И хотя сперва никто не сумеет обнаружить того, что прямо так в глаза и бросается – президент сидел на своём прежнем месте, всё же когда Броуди подойдёт к президентскому месту, все отчётливо поймут, как заодно президент с Броуди. И само собой злость в сторону президента затмит собой весь негатив в сторону Броуди, явно лицо несамостоятельное и действовавшее по указке президента. Так что президенту жизненно важно найти ответ на этот вопрос, пока все тут не спохватились в его сторону.
И надо отдать должное сообразительности президента, когда его прижмёт, она всегда найдёт выход из создавшегося положения. – А Броуди не поменял мою табличку, чтобы не раскрыть перед всеми нами своего сообщника, кого он и метит на моё место. Разве вы ещё не поняли, для чего разыгрывается весь этот спектакль! – С надрывом в голосе вопросит президент чуть ли не небеса. – Их основной целью является с провоцировать в вас недоверие ко мне, с выдвижением в мою сторону импичмента (наш количественный состав позволяет это сделать), и как результат, продвинуть своего кандидата на моё место.
И, пожалуй, при данных нервных и экстраординарных обстоятельствах, где мир вокруг себя видится через призму выживаемости, такие предположения президента, носящие в себе частичку паранойи и фантазии на кофейной гущи, имеют свою вероятность реализоваться когда-нибудь, в канун предельного противостояния местных умов, как раз через три дня и три ночи.
И хотя вся ситуация вокруг строптивого поведения Маркса сейчас складывалась в одну из сторон возмущения социологического контекста, то есть местной среды, всё же всё пошло не по задуманному Марксом и кого другого плану. А из-за спины президента, откуда, как правило, сейчас и глубоко ранее выходили люди из его администрации, плюс близкие к его политической платформе, как-то и почему-то вдруг выходит Сесилия Мантело и, заняв все визуальные позиции своей спиной для президента и Броуди, идёт не куда-то мимо Маркса, занявшего первый по её ходу стул, а она прямиком упирается в него, остановившись в предельной от него близости. После чего она так многозначительно посмотрела на него сверху в низ, и на этом моменте возникла неловкая и много навевающая мыслей пауза. Где все вокруг стоящие и сидящие люли имели возможность только предполагать из того, что сейчас происходит между этими противо смотрящими людьми, тогда как между ними определённо состоялся очень предвзятый друг другу разговор.
– Господин Маркс, – вот так обращается к Марксу Сесилия своим упирающим на свою предвзятость к самому Марксу и его поведению взглядом, – не хотелось бы о вас думать хуже, чем есть. А для этого даёт только одно основание думать. Вы это место заняли для меня.
На что Маркс крайне удивлён такой самоуверенностью Сесилии, кто и не красавица даже, чтобы выдвигать ему столь дерзкие претензии. И Марксу даже становится любопытно, на каких-таких основаниях крепится вся эта самонадеянность Сесилии, как он помнит, то её продвижение к вершинам власти не обошлось без содействия его лоббистской группы.
– Чем вам, Сесилия, так это место угодило, что вы ради него готовы потерять поддержку среди своих друзей? – вполне разумно даёт Маркс понять Сесилии, что всяк сверчок знай свой шесток.
А Сесилия, судя по всему, потеряла в себе все последние остатки разума из-за спёртого воздуха и нахождения столько времени в такой близости от разгорячённых безумием и яростью умов, что она перестала слышать голос разума, чьи рупором для неё выступает Маркс, и она продолжает наседать на него. – Я даю вам последний шанс, признать меня женщиной. – И вот что такое вообще говорит Сесилия, и как понять то, что она сейчас говорит, и что собственно она о себе и своём, одном из тысячи в будущем гендере вообразила. Что он самый исключительный, угнетаемый и поди что такой, что к нему повышенное внимание обеспечь тож.
Да неужель?! А не сильно много госпожа Сесиль на себя берёт или всё же она заблуждается так, что имеет право на свою апелляцию. Ведь она верно совсем забыла в какие прогрессивные времена на свободу выражения своего мнения и личности мы все живём. Так что забудьте о тех для вас благостных временах, когда только вы и ваш гендер считался единственно угнетаемым и порождением дьявола полом. Нынче на такие эксклюзивные предпочтения себя всем можете даже не рассчитывать, за государственной помощью в плане преодолеть в себе все эти внутренние и внешние страхи и побуждения на испуг ещё со вчера выстроилась целая очередь из нечета вам нуждающихся в поддержке, как истинным словом, так и презренным металлом.
И понятно ещё, что того, что она говорит или хотя бы подразумевает, ни один культурный мужской ум не воспримет так, как того добивается от него Сесилия всеми этими скабрёзными намёками и не пойми на что при данный обстоятельствах, когда каждый твой шаг обозревается и анализируется множеством глаза и умов, и всё это происходит при таком скоплении публичности. И можно было предположить, и решить со стороны Сесилии, что она поставила шах и мат Марксу, кто не сможет верно квалифицировать её требования к нему, а это всегда ведёт к уступкам со стороны мужского интеллекта, всегда выбирающего разумный подход к необъяснимым с разумной точки зрения обстоятельствам – он трусливо бежит, да вот только Маркс обладал не самым заурядным умом, а может он так сидеть здесь хотел, что наплевал на все последствия несговорчивости с женским я, что и привело к тому, к чему привело.
А именно сперва к тому, что Маркс уж слишком провокационно подошёл к этой угрозе ему Сесилии, смакующе посмотрев на свои коленки, куда намеревалась усесться Сесилия, если он не примет её ультиматум. Против чего Марк в принципе ничего против не имел, и он даже был бы доволен доставить такое удовольствие Сесилии, видно изголодавшейся по мужскому вниманию и чувственным отношениям, если бы она не подошла ко всему этому так агрессивно и неуважительно к его мнению. А раз Сесилия не может держать себя в руках, а язык за зубами, то Маркс ей укажет на те уважительные причина, которые в любом суде будут признаны за его право иметь свою позицию на происходящее с собой.
– Мне будет это крайне сложно сделать, и не потому, что это невозможно сделать, когда человек не имеет чёткой идентификации насчёт себя, а у меня для этого есть исключительные обстоятельства с собой. Я, видите ли, человек с ограниченными возможностями, и мне физически, а бывает, что и умственно, недоступно понимание того, на каких-таких юридических основаниях вы выделили себя в лицо в чью сторону приоритетно исполняются требования гражданского кодекса. – Что и говорить, а умеет поставить в тупик своих оппонентов Маркс в борьбе за своё место.
– И что это ещё за возможности такие, ограниченные?! – чуть с дуру, глупости и политической недальновидности вот такую кощунственность не умудрилась сейчас спросить Сесилия. И только то, что она опешила от такой яркой и неординарной мудрённости Маркса засовывать за пояс своих оппонентов и тем более оппоненшт, не позволило ей всего этого нагородить вслух. А про себя говорить всякую чушь, глупость и тем более политическую нецелесообразность, пока что никому не запрещено из-за невозможности выводить в публичную плоскость рассмотрения все эти ваши затаённые мысли. И вот только тогда, когда и в этой области появятся прорывные технологии и ваши мысли будут также легко считаны, как и ваши слова, слетевшие с языка, то вы сто раз подумаете подумать, прежде чем так преступно против себя подумать.
[justify]А пока что Сесилия пользуется полной свободой своего мысленного самовыражения, и как видим, то она ни в чём себя не сдерживает и так сказать, выходит за некоторые грани здравомыслия и порогов нравственности, совершенно не считая нужным питать уважение к людям с эвфемистическими проблемами в себе, раз она даже о такой категории умозримости проблем в свою сторону людей
