Греческий миф о Сизифе рассказывает нам не только о бессмысленности трудов героя, но и том, что Сизифу процедура с камнем может нравиться. Ведь иначе он искал бы способ избавить себя от этого утомительного, пустого занятия. Но он не ищет. Значит, смысл в своих действиях он находит, или просто чувствует, внимая, например, красотам горных пейзажей.
Действительно, когда мы говорим о смысле каких-то действий, то подразумеваем их результат. Это нам подсказывает наше рациональное мышление, озабоченное логикой, прогнозом, анализом. Но творчество логоса выше рационального. Цветок завтра увянет, и в рамках логики его цветение кажется бессмысленным. Но цветок цветет сегодня. Наперекор вечности. И в его красоте, инициирующей творчество внемлющих ему, гораздо больше смысла, чем во всех рассуждениях о бессмысленности его жизни.
И вообще, в парадигме творческой сущности бытия понятие бессмысленности жизни вызывает гораздо больше сомнений и вопросов, чем наличие в ней множества смыслов. Ведь, если рассматривать жизнь в ее целостности, что и предлагает Франк, то эти смыслы зависят от точки зрения или творческих способностей субъекта. Жизнь мухи для слона, быть может, не имеет большого смысла, а вот, для паучка очень даже имеет. Правда, мухе мнение паучка может не понравиться. Но что поделать, если для паучка муха – жизненное благо. К тому же муха сама виновата, если попала в паутину, и значит, не смогла мобилизовать свои творческие способности.
8.
Из моих рассуждений о первичном творчестве, «творчестве восприятия», наверное, кто-то сделает вывод, что таковое творчество предпочтительнее творчеству созидания. И тогда может показаться, будто праздность, безделье и паразитизм создают условия для проявления подлинного смысла жизни. Однако это, конечно, не так. Ведь, мы знаем, хотя бы со слов Хайдеггера, что «творчество порождает творчество». Поэтому творчество восприятия будирует, пробуждает творчество деятельности, созидания, в котором реализуется жажда продолжения жизни. Если бы это было не так, то ни один живой организм не променял бы наслаждение жизнью в данную секунду на заботы, трудности и риски, связанные с существованием во времени.
Тем более созидательное творчество присуще человеку, который в этом смысле просто обречен на творчество. Ведь, как я уже говорил, в творчестве большую роль играют принципы «целеполагания, преодоления и новизны». Без них творчество неполноценно. И они более всего проявляются в созидательном творчестве. Эту насущную потребность в деятельности разум дает почувствовать сознанию, и через то человек, лишенный деятельности, ощущает неудовлетворенность жизнью, а его интеллект суетливо ищет причину своих негативных переживаний. Впрочем, мышление в силу своей диалектической природы обычно приводит человека к идее о бессмысленности жизни.
Так что, праздность и леность для процветания «проклятого вопроса» служат не менее плодородной почвой, чем тяжелые условия жизни. Разумеется, об этом знает и наш Шекспир. Поэтому далее он ставит вопрос «Что делать?». И пытается на него ответить.
Тут он долго рассуждает о существе самого вопроса, который можно понимать по-разному. Но в любом случае Франк» ведет речь не столько о смысле жизни, сколько о целеполагании, которое, напомню, является лишь одним из креативных принципов в их системе. В результате он приходит к следующей мысли:
«Когда я ставлю вопрос не о том, что мне лично делать, а о том, что [мне] нужно делать вообще, или всем людям, то я подразумеваю недоумение, непосредственно связанное с вопросом о смысле жизни. Жизнь так, как она непосредственно течет, определяемая стихийными силами, бессмысленна; что нужно сделать, чтобы она стала осмысленной, – вот к чему здесь сводится недоумение. Каково то единственное, общее для всех людей дело, которым осмысляется жизнь и через участие в котором, следовательно, впервые приобретает смысл и моя жизнь?».
Я, конечно, поддерживаю идею Франка о необходимости дела, тем более общего для всех людей, ведь без целеполагания и целесообразности творчество сомнительно. Но к данному вопросу я бы присовокупил вопрос: «Как делать?». Однако в пространстве живописи нашего Шекспира любой вопрос со стороны кажется инородным телом.
« …мир в его непосредственном, эмпирическом бытии и течении бессмыслен; он погибает от страданий, лишений, нравственного зла… Всякое простое участие в жизни мира, в смысле простого вхождения в состав стихийных сил, есть соучастие в бессмысленном хаосе, в силу чего и собственная жизнь участника есть лишь бессмысленный набор слепых и тягостных внешних случайностей. Но человек призван сообща преобразить мир и спасти его, устроить его так, чтобы высшая его цель была действительно осуществлена в нем… Словом, «что делать» значит здесь: «как переделать мир, чтобы осуществить в нем абсолютную правду и абсолютный смысл?»
Однако, признав мир бессмысленным, то есть ничтожным, и при этом желая спасти его, переделав и предав ему «абсолютный смысл», наш Шекспир ставит перед собой непосильную задачу. И после долгих и продолжительных рассуждений, волна сомнений Франка отбрасывает нас назад, в море неведения.
«В самом деле, на чем основано убеждение в возможности спасения мира? _ вопрошает Франк. - Если жизнь насквозь бессмысленна, то откуда в ней могут взяться силы для уничтожения этой бессмысленности? Очевидно, что в совокупности сил, участвующих в осуществлении мирового спасения, это умонастроение предполагает какое-то новое, иное, постороннее эмпирической природе жизни начало, которое вторгается в нее и ее исправляет. Но откуда может взяться это начало и какова его собственная сущность? Это начало есть здесь – человек, его стремления к совершенству, к идеалу, живущие в нем нравственные силы добра. Но что такое человек, и какое значение он имеет в мире? В чем гарантии, что человеческие представления о добре и совершенстве истинны и что нравственные усилия восторжествуют над всеми силами зла, хаоса и слепых страстей?.. Можно ли верить, что сама жизнь, полная зла, каким-то внутренним процессом самоочищения и самоопределения, с помощью сил, растущих из нее самой, спасет себя, что мировая бессмыслица в лице человека победит сама себя и насадит в себе царство истины и смысла?»
Перед лицом таких неразрешимых вопросов, Франк неизбежно должен бы прийти к признанию существования силы, способствующей самоочищению мира и его саморазвитию. Ведь без такой силы мир, описанный Франком, не мог бы существовать. Эта же сила должна определять и разум человека с его нравственным началом. Но эта сила не может быть посторонней природе, как предполагает Франк. Ведь, чтобы влиять на все процессы, она должна быть вхожа в каждый атом и с тем являться причиной и движителем всего сущего.
Примерно о такой силе говорили еще древнегреческие мудрецы. Эту разумную силу они мнили духом, тождественным огню, и называли нусом. Допускаю, что Франк считал такие ветхие представления примитивными и устаревшими. Но он не мог не знать о существовании энергии, которая связана с материей и движет ею. Достаточно было признать энергию разумной, отождествить ее с животворящим духом, и вопрос о смысле бытия был бы решен. Однако в рамках философских и религиозных представлений Франка дух и материя противопоставлены друг другу. А при таких условиях мир в лучшем случае управляется извне потусторонними силами, которые и определяют его смысл. Соответственно, Франк должен признать, что материальный мир сам по себе не имеет смысла, а ответ на «проклятый вопрос» следует искать за пределами реальности, где известна, искомая Франком «абсолютная правда» и «абсолютный смысл жизни». Между тем, в природе нет ничего абсолютного, и потому «абсолютная правда» состоит в том, что и правда, и смысл относительны, чем и подтверждается их творческая природа.
9.
Словом, все ошибки и неразрешимые вопросы Франка естественно вытекают из его мировоззрения, подготовленного смешением европейской философии и религиозными догмами. Так что, нас уже не удивляет его следующий тезис:
«Допустим, что мечта о всеобщем спасении, об установлении в мире царства добра, разума и правды осуществима человеческими силами, и что мы можем уже теперь участвовать в его подготовлении. Тогда возникает вопрос: освобождает ли нас от бессмысленности жизни, дарует ли нашей жизни смысл грядущее наступление этого идеала и наше участие в его осуществлении?.. Неужели можно признать осмысленной роль навоза, служащего для удобрения и тем содействующего будущему урожаю?.. Нигилист Базаров в тургеневском романе «Отцы и дети» вполне последовательно говорит: «Какое мне дело до того, что мужик будет счастлив, когда из меня самого будет лопух расти?»
Признаюсь вам, я не хочу быть навозом для процветания будущих поколений. Однако, когда мы определяем смысл жизни через творчество, то Шекспиру или Рембранту в роли навоза можно только позавидовать.
И, как следовало ожидать, Франк приходит к неутешительному выводу:
«Мир не может сам себя переделать, он не может, так сказать, вылезть из своей собственной шкуры или – как барон Мюнхгаузен – самого себя вытащить за волосы из болота, которое вдобавок здесь принадлежит к нему самому, так что он тонет в болоте только потому, что болото это таится в нем самом. И потому человек, как часть и соучастник мировой жизни, не может сделать никакого такого «дела», которое спасало бы его и придало смысл его жизни. «Смысл жизни» – есть ли он в действительности, или его нет – должен мыслиться, во всяком случае, как некое вечное начало».
Тут я прошу заметить, что творчество вполне отвечает этому условию. Ведь творчество и есть вечное начало.
Между тем, Франк продолжает:
[justify] «Искать недостающего смысла жизни в каком-либо деле, в свершении чего-то, значит впадать в иллюзию, как будто человек сам может сотворить смысл жизни своей, безмерно преувеличивать значение какого-либо по необходимости частного и ограниченного, по существу
