- Итак, вы окончили педагогический институт, факультет физической культуры и безопасности жизнедеятельности, и хотите устроиться к нам преподавателем физ. воспитания. Вам двадцать восемь лет. Не женат, В армии не служил. Работал в охране. Опыта работы по специальности у вас нет. Зовут вас Андрей Алексеевич. Все правильно?
- Да – ответил я.
- Скажу вам откровенно, нам бы хотелось принять на работу человека более солидного возраста. Ведь у нас тут кафедра химии, и соответственно, в составе студентов девяносто процентов девочки. Вы для них слишком молодой педагог, к тому же без опыта работы. Но зарплата у нас маленькая, и опытных физруков мы, видимо, не дождемся. Поэтому давайте знакомиться. Меня зовут Юлия Дмитриевна. Студенты и преподаватели за глаза называют меня Юди, или Юдифь. Я не возражаю. Мне это даже нравится. Я хоть еще никому не отрезала голову, но вам следует меня опасаться и выполнять мои распоряжения. Жаловаться на меня директору кафедры бесполезно. Я его первый заместитель. А к ректору Университета апеллировать тем более не стоит. У нас тут своя вотчина. У нас даже, как видите, отдельное здание. Это бывший техникум, кстати, сталинской эпохи. Так что, ректор в наши дела старается не вмешиваться. Это я к тому, что пока учебный год не начался, у вас будет много работы, не связанной с преподаванием. Все это вас устраивает?
- Вполне, - смиренно кивнул я.
- Тогда еще несколько вопросов, - Почему вы так долго работали не по специальности. В охране.
- Мне нужно было много времени. А в охране я дежурил сутки через трое. Да и во время дежурства у меня была возможность заниматься философией, - ответил я.
- Философией? – расширила она глаза, и добавила, уведя взгляд в сторону. - Два философа на кафедру химии. Не много ли?
«А кто второй?» - хотел спросить я, но она не дала мне времени задать вопрос, продолжив:
- Но если вы любите философию, то почему же не поступили на философский факультет?
- Дело в том, что я начал заниматься философией уже после того, как поступил в пединститут, - пояснил я. – К тому же, как выяснилось, я не хочу преподавать философию.
- Как же так? Почему? – искренне изумилась она, но тут же добавила. – Может, потому что философствовать труднее, чем качать мускулы?
- Нет. Просто я убедился, что в учениях европейских философов очень много заблуждений, вранья и шарлатанства.
- Вот как? - она снова вскинула брови. – Но что, если этот нигилизм - результат самообразования? Как ни полезна вещь, цены не зная ей… Как там дальше?
Вопрос был задан с испытующей улыбкой, за которой могло скрываться что угодно, от невинной подначки до насмешки и издевки. Чтобы это определить, необходимо было знать ближе эту Юлию Юдифь. Пока же я видел перед собой женщину примерно моего роста, если без каблуков, с умным узким лицом, русыми волосами и уверенным взором открытых серых глаз. Она была лет на пять старше меня. При этом в ней явственно чувствовалась сила, которая при отсутствии могучих мускулов и лишнего веса, казалась необъяснимой. Пожалуй, она обладала силой змеи из породы тех гладких рептилий, какие способны нежно обвить свою жертву и, сдавив, поломать ей ребра. Что касается ее голоса, то на мой вкус, он напоминал освежающий и чуть хмельной напиток, вроде шампанского, и обязательно в бокале из тонкого стекла. Словом, она вполне соответствовала образу легендарной Юдифь, которая входит в длинный список женщин воительниц.
- Невежда про нее все к худу клонит, - улыбнулся я ей в ответ. – Только, мне кажется, что польза от заблуждений в мировоззрении довольно сомнительна, а цена ошибки здесь может быть очень высокой.
- Ну, и кто из классиков философии, по-твоему, более всех заблуждался?
Этот ее переход на «ты» я ощутил почти физически, будто она и впрямь заключила меня в кольцо своих объятий. И это почему-то было мне приятно.
- Трудно сказать, кто больше всех, - рассудил я. – Тут нужно оценивать весомость ошибки, ее влияние на развитие науки. С учетом этого я бы назвал Гегеля, Шопенгауэра, Ницше, Фрейда.
- Фрейда. А как насчет Лакана? - вдруг наклонила она голову в знак особого внимания.
- Лакана? – несколько растерялся я.
- Да. Жака Мари́ Эми́ль Лакана.
Теперь было ясно, что вторым, а точнее первым философом здесь была сама она.
«Но почему именно Лакан?» - недоумевал я. По моим сведениям Лакан был популярен в середине двадцатого века. Но он известен не столько как философ, сколько как последователь Фрейда и теоретик психоанализа. В связи с этим о Лакане я знал немного. И все же кое-какие представления о деятельности этого французского ученого я имел.
- Судя по статьям в интернете, Лакан сейчас в моде, - начал я, направляя взгляд в ее высокий лоб, как бы обращаясь к ее интеллекту. Этот психологический прием не раз помогал мне в дискуссиях. – Но общепризнано, что Лакан очень сложен для восприятия. Поэтому его мало кто понимает. А это порождает множество интерпретаций.
- Зачем же интерпретации? – усмехнулась она, очевидно полагая, что я пытаюсь отделаться общими фразами, как это бывает со студентами, не знающими материал. – Разве невозможно иметь собственное суждение?
- Возможно,- согласился я.- Но оно требует доказательств. Между тем, оспаривать софизмы Лакана очень трудно.
- Софизмы? – откачнулась она с изумлением, вероятность которого я предвидел.
- Да, большей частью софизмы, - подтвердил я. – Дело в том, что Лакан пренебрегает онтологией. Поэтому его философия имеет клиповую структуру и подобна стеклянным игрушкам для украшения елки. Раскрашенные, они сияют разными цветами, но пустые внутри они рассыпаются в искры при столкновении с твердью здравомыслия.
- Художественно, конечно. Но может, подобные впечатления зависят от стекляшек в очках наблюдателя? – предположила она, показывая взглядом на солнцезащитные очки с перламутровыми стеклами в моих руках.
- Кстати, о стекляшках, - решил я продолжить эксплуатировать метафору. - Говоря о «стадии зеркала» в развитии ребенка, Лакан или не точен, или ошибается.
- Говоря о стадии зеркала, - повторила Юди, возвышая тонкие арки своих подрисованных бровей.
Однако она, видимо, была слишком уверена в авторитете Лакана, чтобы не отказать себе в удовольствии посадить самоуверенного недоучку в лужу.
- Пожалуй, это и в самом деле следует доказать, - объявила она и, обратившись к компьютеру на своем столе, добавила, - Но мы обойдемся без интерпретаций.
Пощелкав по клавишам пальцами с радужным маникюром, напоминающим те самые елочные игрушки, она вывела на экран какие-то цитаты и, указав мне на них, стала читать:
«Зеркальная стадия — это момент, когда маленький ребёнок впервые видит своё отражение и начинает осознавать своё тело как целостный объект. Но это также момент отчуждения, так как Я (ego) создаётся через внешний образ, который остаётся чуждым субъекту».
- Вот еще. Тоже прямая цитата Лакана:
«Ребёнок, видя себя в зеркале, идентифицирует себя с образом, который он видит. Таким образом, «Я» формируется через воображаемую идентификацию с чем-то внешним. Этот воображаемый элемент будет на всю жизнь определять его отношение к реальности».
- Из одиннадцатого семинара:
«Зеркало — это первая матрица для субъективности. Оно предоставляет субъекту возможность увидеть себя как объект, но также порождает отчуждение. Субъект видит себя как целостного, но только в образе, который по своей природе является воображаемым. То, что субъект видит, — это всегда другой, даже если это его собственное отражение».
- Надеюсь, этого хватит, чтобы указать на ошибки Лакана, - заключила она.
Прежде чем начать, я глубоко вздохнул и выдохнул. Кроме того, что это упражнение помогает собраться с духом, оно еще показывает оппоненту, что я вынужден отвечать ему против своего желания:
- А скажите, не получается ли из цитат Лакана, что до стадии зеркала ребенок не имеет представления о себе? То есть, у ребенка отсутствует субъектность. Он не видит разницы между своим «Я» и объектами внешнего мира.
- Получается, - снисходительно кивнула она. - Это отсутствие субъектности Лакан считает проявлением его реального «Я».
- Какое же реальное «Я» может быть при отсутствии представления о себе? – возразил я. – Ведь в это время ребенок полностью находится во власти фантазий и эмпатии.
- Это, пожалуй, лежит на совести Фрейда, - пояснила она. - Фрейд указывал на существование наиболее архаичной из психических инстанций, содержанием которой является всё, что унаследовано с рождения. Эту темную сферу, недоступную личности Фрейд называл Оно. Очевидно, это «Оно» Лакан и именует тем «реальным», что функционирует на основе первичных психических процессов и согласуется с принципом удовольствия.
- Вот, видите, вы говорите «Очевидно», - заметил я. – И это пример того, как с помощью смутных понятий Лакан в компании с Фрейдом делают объекты туманными и загадочными. Под регистром «реального» можно понимать естественные физические потребности и отправления, но можно подразумевать и опыт взаимодействия с внешними объектами, физические боли, травмы. Однако что из этого для ребенка так уж реально? Скорее уж, наоборот, все воображаемо и фантастично.
- Но не нужно забывать, что Лакан психоаналитик, - сказала она. – Под реальным он разумеет объективные процессы и события, повлиявшие на формирование личности.
- Вот именно, психоаналитик. Занимался бы своим психоанализом, и не морочил бы людям голову претензиями на философию, - посетовал я. - Так ведь и сантехник может обогатить философию новыми понятиями и терминами, где будут фигурировать трубы, заглушки, прокладки, давление, напор и тому подобное.
- Почему бы и нет, - усмехнулась она. - Я бы это только приветствовала.
[justify] - Тогда вы должны быть готовы услышать мудрость примерно такого содержания: «Тряпка, упущенная в унитаз, способна засорить канализационную трубу». Вот и подумайте, какой в этом философский