– Это зелье нам еще до самого князя Дора ведомо было. Название ему: «Утеши, Макошь». Сон от него крепок, светел да покоен – прямо-таки как в детстве раннем во дому родительском. Тут тебе и сон-трава, и вечерница, сорастворенные с бобровой струей… А вот это – на Магрибе выделывают. Основа ему – териак, что родословную свою от ранее помянутого мною мака ведет. Сон зрелищами невиданными исполнен, от яви почти неотличимыми.
– Мастер-наставник! А приготовляются-то они как?
– Ишь ты – спорый какой: уж сразу и приготовляются… По-твоему, хватай травы аль коренья да бегом толки их, да вари, да настаивай? Э нет, шалишь! Вначале себя самого должным образом приуготовить следует, да Древних помянуть-уважить, да у Господа благословения испросить. А кроме того знать надобно, отчего и когда эти самые травы да коренья в полную свою силу входят, как их собирать да хранить надлежит.
Голос брата Адриана поплыл вбок, покрылся толстым мягким пологом. Кирилл потряс головою, сглотнул разок-другой – не помогло. Ватный голос стал перемежаться глухим стуком деревянных молоточков:
– Тук-тук-тук… Собирать же начинай не ранее Зельника, что на Русальную седмицу приходится… Тук-тук-тук… А пред тем Велеса уважь да его позволения на то испроси… Тук-тук-тук… Ибо всё, что из земли произрастает, – власы его… Тук-тук-тук…
Ватный голос вместе со стуками, быстро затихая, совсем сошли на нет, а багровая печная пасть раскрылась шире, дохнула нездешним холодом. Черный обсидиановый флакончик в пальцах брата Адриана повернулся граненым бочком и больно ударил по глазам вспышкой мрака. Кирилл отшатнулся, попытавшись заслониться непривычно непослушными ладонями. В просветах пальцев надвинулось лицо мастера-наставника. Поплавав из стороны в сторону, беззвучно зашевелило губами посреди пестрой бороды. Через нос внезапно ворвался внутрь и будто разом распахнул в голове все запертые двери пронзительный запах освобождения. Двигающиеся губы обрели голос:
– Юнак Ягдар! Юнак Ягдар!
– Да, мастер-наставник.
– Слава тебе, Господи!
– Что это было со мной?
– Прежде скажи, как чувствуешь себя? – вместо ответа спросил брат Адриан, морщась, пофыркивая и тщательно утверждая пробку в сосудце грязновато-желтого стекла, который держал на отлёте. – Ты стонал. И вроде как позвать кого-то пытался.
Кирилл сделал глубокий вдох, выдохнул – в ноздрях все равно оставался острый щекочущий запах. Жарко дышала в спину печь. Несколько десятков глаз настороженно смотрели на него.
– Всё ладно со мною. И не стонал я, и не звал никого.
– Вот как… Ну, на нет и суда нет. Прилечь не пожелаешь ли?
– Зачем?
– Вижу, вправду незачем. Се добре. Стало быть, продолжаем слушать далее.
Пальцы брата Адриана ухватили за тонкое горлышко и приподняли для удобного всеобщего обозрения очередной крохотный горлянчик.
***
– Восстань ото сна! Всяк восстань! – прозвучало привычно-заунывное со стороны Аксаковой каморки.
Кирилл спрыгнул с кровати. Стараясь не столкнуться взглядами с Держаном, принялся одеваться. Наклонившись и оправляя вязаную ноговицу, все-таки не удержался, скосил глаза вбок. Успел увидеть, как княжич торопливо отвернулся.
– Эй, Смина разбудите кто-нибудь! – послышался испуганный шепот. – Аксак уже сюда идет – не дай Бог в постели застанет. Будет тогда…
– Смин, да проснись ты наконец! Ну же! Вставай, дурень, вставай!
Чья-то рука откинула одеяло и тревожный шепот мгновенно сменился невольным вскриком, а поблизости прозвучала пара-тройка коротких сдавленных смешков. Однако юнак Смин продолжал похрапывать в совершеннейшем умиротворении, приобняв за спинку сытенького двухмесячного поросенка, который доверчиво тыкался ему под мышку своим розовым пятачком, изредка почмокивал да подергивал копытцами в таком же сладком и глубоком сне.
Прочие голоса – каждый на свой лад – сочли необходимым как можно быстрее подготовить для правильного восприятия и максимально прояснить возникшую вдруг нештатную ситуацию неотвратимо приближающемуся Аксаку:
– Мастер-наставник, да я только одеяло откинул, чтобы пробудить, а они тут это самое… оба…
– Мастер-наставник, правду говорю: юнак Смин ко сну один отходил, окромя него больше никаких таких поросюков и в помине не было!
– Мастер-наставник, не знаю, как кто, а я здесь вовсе ни при чем, вот честное-пречестное слово!
Ближе к спящим Аксак почему-то так и не подошел. Удовлетворился тем, что мельком глянул издалека, пожевал губами и, заложив руки за спину, уставился в пол перед собою:
– Юнака Смина оставить в покое. Взять строй.
Строй был взят, вопреки сложившейся традиции, значительно быстрее и тише.
Продолжая смотреть под ноги да пошевеливая по своему обыкновению большими пальцами сцепленных за спиною рук, мастер-наставник задумчиво захромал вдоль по проходу. Тишина стала еще звучнее и отчетливее. Остановившись рядом с Держаном, он пригляделся к его груди, заботливо снял с нее только ему одному видимую соринку. Аккуратно сдувши непорядок на сторону и потеребив кончиками пальцев, произнес доверительно:
– Вчерашний. Порубежный. Дозор.
– Юнак Держан!
– Юнак Вигарь!
– Юнак Максим!
– Всем троим – покинуть строй. А теперь начинайте рассказывать. И желательно самую что ни на есть правду. Кто там у нас за выборного рассказчика-то будет?
Троица молча переглянулась. Дернув головой, Держан решительно вздохнул и прочистил горло:
– Кхрм-рррм! Значит, так. Добыть поросенка да подложить юнаку Смину за его обжорство непрестанное – это моя придумка была.
– Извини, перебью тебя, – мягко вставил Аксак. – И придумка твоя дурацкая, и сам ты, братец мой, дурак. Продолжай.
– Да, мастер-наставник. С побратанцами Яросла… Э… С дубравскими ребятами еще ранее сумели сговориться – грамотки от нас и от них, а потом деньги через огорожу поочередно перекидывали.
– Поросенка вам тоже через огорожу перебросили?
– Как можно! Расшибся бы, жалко ведь маленького. Дубравцы его, связанного, оттуда длиннющей жердью наверх подняли, а потом на веревке спустили с бережением. Нам же только принять осталось.
– А после того вы опоили обоих сонным зельем, каковое украли у брата Адриана – так?
– Нет, мастер-наставник.
– Не крали, да?
– Э… Крали, мастер-наставник. То есть, это я зелье умыкнул – повинен в том. О другом речь: сосудец с частью снодейного перекинули загодя. В тряпице, чтобы не разбился. Там ребята и влили в него, в поросенка, то бишь. Иначе брыкался бы да верещал с перепугу, по воздуху путешествуя. А Смину его долю в молоко добавили за вечерею.
– Ага, ага. Кто-либо из дежурных привратников помогал?
– Нет, мастер-наставник. Без них обошлись.
– Этому верю. Но сердце мне вещует, что вряд ли ты мог обойтись без своего дружка закадычного. Юнак Ягдар!
Кирилл сделал шаг вперед.
– Сознавайся: повинен?
– Да, мастер-наставник.
Понурая троица встрепенулась и опять переглянулась. Держан оторопело открыл рот, сразу же поспешив изобразить утреннюю зевоту. Даже ладонью прикрылся благовоспитанно и плечами передернул для пущего правдоподобия.
– Жарайсын… – пробормотал Аксак с непонятной интонацией. – Сен мени тандырмай коймайсын, жигит. Ну что ж. Коли так, тогда все четверо ступайте за мною. Прочим так и стоять да ждать смирнехонько, пока не вернусь. За себя старшим оставляю юнака Болха.
Он заковылял по направлению к двери. Не останавливаясь и не оборачиваясь, махнул рукою вбок:
– Кто-нибудь пусть захватит светоч да огниво вон с той полки на стене. Коли потребуется – дольет во светоч олеи и присоединится к нам во дворе. И еще: на выходе кожушки накинуть не забудьте, это уже всех касается.
По пути следования со стороны поварни вкусно потянуло дымным запахом чего-то печеного – того самого, что отведать сегодня за общей трапезой им теперь, увы, было не суждено. В благостной утренней тишине громким урчанием отозвался на то чей-то живот. Чей-то другой, а за ним и прочие немедленно подхватили эту жизнеутверждающую песнь молодости.
– Ага, ага. Выходит, кушатки не только одному горемычному юнаку Смину хочется. Похоже, пришла пора и своими поросятами обзаводиться, а? – неуклюже попытался съязвить Аксак, поворачивая ко вросшей в землю серой известняковой арке погреба. Отпер замок на дубовой перекошенной дверце, распахнул ее и пригласил:
– Милости просим! Светоч тут возжигайте – в темноте-то несподручно будет.
– Мастер-наставник, а сколько нам сидеть назначено?
– Ad Calendas Graecas, то бишь, до греческих календ. По-нашему, по-простому – до морковкина заговенья, – радушно откликнулся Аксак, добавив с некоторым удивлением: – А чевой-то вы вдруг лицами как-то поплохемши? Да шучу я, шучу. Взаправду – до завтра, до сего же часу. Ну, в добрый путь. Не скучайте там без меня, почтеннейшие мастера-скоморохи с подмастерьями.
– Повязали добра мо-о-олодца злые люди поутру-у-у! Ой не хочет добрый мо-о-олодец во темницу д’ во сыру-у-у! – горестно запел Держан, наклоняясь при входе. Аксак придержал его за плечо, осведомился доброжелательно и вкрадчиво:
– А что – в самом деле не хочешь? Ну что ж, тогда возвращайся в братницу.
– Как это?
– Да вот так, как сказано. Мыслишь, я не властен собственное решение переменить?
– Э… Да... – промямлил Держан и мотнул головой: – А все прочие?
– А все прочие пойдут во темницу д’ во сыру. Давай, делай свой выбор побыстрее.
Аксак нетерпеливо позвенел связкой ключей.
– Нет, мастер-наставник, – буркнул Держан. – Так мне не надобно.
Он выхватил светоч из рук Максима и нырнул в низкий проем.
– Нет – так нет, – покладисто кивнул Аксак. – Была бы честь предложена.
Голос Держана негромко, но достаточно внятно поведал из глубины, куда бы он поместил таковую честь.
– Ага, ага… – рассеянно согласился мастер-наставник, хлопнув Кирилла по спине в виде последнего напутствия.
Сзади коротко простонали дверные петли. Скудная световая дорожка, сбегавшая вниз по ступеням, резко сузилась и исчезла. Громыхнул засов, отдавшись эхом; визгливо огрызнулся запираемый замок.
– Эй, Держан! – гулко протрубил Вигарь. – Куда ты там юркнул? А ну-ка воротись да посвети получше.
– Неоткуда ворочаться – спускаюсь еще. Здесь поворот. Мне задом пятиться, что ли, чтобы вам виднее было? Перебьётесь.
– Третьего лета посещали мы с батюшкой да матушкой Печеры Всехсвятские, – подал голос Максим. – Ей-Богу, там куда как поменее глубины будет. А чуете, содруги: теплее становится.
– Эка невидаль! Да в любом погребе в мороз теплее, чем снаружи.
Максим остановился, прикоснулся к стене:
– Вот дивно: в известняке бито, а сухо-то как! Ни пота каменного, ни плесени.
– Еще надивишься от пуза, времени на то с лихвою отмерено, – недовольно отозвался из-за его спины Вигарь. – Двигай ступалами своими порезвее, пытливец наш неустанный.
Пространство внизу осветилось слабым дрожащим светом.
– Эй! Ступеньки кончились, я уже прибыл, – сообщил Держан наверх.
Узкий ручеек лестницы впадал в сводчатый зал. Размеры его были непонятны: вереницы расширяющихся кверху и сопрягающихся с потолком грубых колонн быстро терялись во мраке.
С присвистом потянув носом, Вигарь сказал плотоядно:
– Чую, съестным духом пахнет. Это, я вам скажу, очень даже