– Ах ты, похлебка ты балябина! Мало беды, что огорожу бесчинно порушил, дак теперя еще и почитай весь урожай повытоптал! – затряс кулаками вослед ему огорченный внезапным тотальным разором хозяин. Велко только наддал ходу в направлении намеченного заранее Золотарева проезда на задах дворов.
***
– Наш посыльный только что покинул дом герра Корнелиуса, – известил отец Власий. – Посему начинал бы ты уже, старче, приуготовляться помаленьку.
Димитрий угукнул. Насупленно потоптался у кровати, зачем-то охлопал подушку и с явной неохотой спросил:
– Как мыслишь: раздеваться – и под одеяло, или лучше вот так, прямо в одежде поверх всего лечь, будто мне внезапно худо стало?
Вместо ответа вытянув руку, отец Власий молча уставил сухой указательный палец в направлении двери.
– В трапезную, ага! – огрызнулся Димитрий. – И где ж я там лягу? Разве что на столе, как упокойник, прости Господи.
– В трапезную проследуешь, вниз по лесенке сошествуешь да в нижней спаленке и обоснуешься, – терпеливо разъяснил отец Власий. – Или герру Корнелиусу к тебе наверх подниматься благоудобнее будет – так что ли?
– Фу ты… Уж не обессудь, как-то совсем из головы вылетело – с его-то ногами.
– Без его-то ног, – мельком уточнил маленький архимандрит, направляясь к лестнице.
– Фу ты, вот ведь… А где Ворон?
– А внизу уже. Он-то у нас страсть до чего смекалист. В отличие от некоторых.
При последних ступеньках отец Власий вдруг засуетился, завертел головой и закричал, озабоченно стуча посохом:
– Георгие! Георгие! Ступай-ка, брате, ко вратам, яви такую милость. Спешит к нам некто – ой как спешит! Встретить да приветить надобно, а то уж больно строги здешние послушники-привратники.
– Думаю, что то мальчишка твой, верно?
– Ты, старче, тоже смекалистым бываешь. Изредка.
– Малость не ко времени это.
– Малость-то ко времени как раз и случается. А вот всё прочее – нет. Ничего, посидит, пока суть да дело, в закутке укромном. И нам не помешает, и сам целее будет. Чую, там у него что-то произошло. Узнаем вскорости, ты уж потерпи немного – сможешь ведь? Хе-хе…
Никто не проронил ни слова, не перебил Велко за все время его торопливого и путаного рассказа.
– Мгм… – угрюмо буркнул Димитрий, когда он умолк. – Ничего не упустил?
Велко набычился:
– Не. Чо мне упускать-то.
– Ну и голос у тебя, старче, – только детей малых пугать! – сокрушенно заметил отец Власий. – Но ты, Велко, его не бойся: дедушка Димитрий всего лишь прикидывается страшным. Просто он таковым самому себе больше нравится. Даже гордится втайне. Хе-хе…
– А не будет беды, если и забыл что-то, – добавил Белый Ворон. – Позже вспомнишь, мы поможем. Вижу, еще есть нечто на душе у тебя. Слушаю.
– Я вот чего… Поблагодарствовать хотел вас, Белый Отче, за матушку. Ну, за то, что исцелили ее. И улыбаться опять учала, и за работой даже напевает временами, как когда-то.
– Не исцелял я ее, Велко, – не умею этого. Всего-то посидел рядышком да побеседовал о том о сем.
Мастер Георгий взглянул из окошка на колокольню и отрицательно мотнул головой в сторону отца Власия.
– Слишком рано, – подтвердил он флегматично. – Только из дому выходит, даже в возок не сел еще.
– Мне всё кажется, что вроде как смердит чем-то! – с недовольством сказал Димитрий. – Ага: Велко, наверное, это ты по пути сюда во что-то непотребное влезть удосужился. Ну-ка подошвы покажи. Так… Теперь понятно.
– Да бочка у них там, видать, на колдобинах скачет и плещет по сторонам.
– Где?
– Да там, на Бондарихе. В Золотаревом проезде.
– Выбрал же дорожку... Мастер Георгий, я пока за колокольнею послежу, а ты препроводи-ка этого отрока ко брату Амосу. Почистить, умыть, накормить, занять чем-либо для головы полезным. Сюда вернуть, когда наказ дадим. Велко, на меня смотри – это уже тебя касается! Брата Амоса слушаться так же неукоснительно, как и своего дорогого батюшку Власия. Он всё на свете знает, с ним не заскучаешь, но имей в виду: если что – рука у него тяжелая и скорая. Уразумел, надеюсь? То-то. Отправляйтесь, голубчики.
Димитрий отвернулся, грузно оперся кулаками о подоконник и замолчал. Где-то за стеной заскрипела дверь, глухо забубнили голоса.
– Понимаю тебя, – сказал отец Власий. – Я хоть и вижу, а ждать-то всё равно тягостно. Шел бы ты уже в кровать, старче.
– Порядок должен быть. А ну как не доглядишь чего?
– Мне на дар мой жаловаться грешно. Ты, главное, потом охай да причитай правильно. И ничего из лекарских наставлений отца Стаматия не забудь.
– Тебе на дар, а мне на память жаловаться грешно. Вороне, ты когда вступать намереваешься?
– Мыслю, что понадоблюсь лишь в самом конце. Да не изводитесь вы оба, всё будет хорошо.
– Иди в кровать, – повторил отец Власий, поднимаясь. – Подъезжает.
– Еще нет, – упрямо откликнулся от окна Димитрий. – Мастер Георгий со двора показывает только, что все люди на своих местах... Ага! Дозорные с колокольни уже знак подают – ишь ты, и впрямь не соврал. Хе-хе, как говаривает в таких случаях некий архимандрит.
– Хе-хе так хе-хе. Ну, други-братия, с Богом…
Изрядно подрастерявший былой лоск, но еще по-прежнему справный и крепкий германский возок рамзенской работы остановился прямо у ступеней крыльца. Мастер Георгий одной рукой придержал открывшуюся дверцу (возница слегка пошевелился на своем насесте, обозначив участливое намерение сойти и пособить), а другую протянул с поклоном:
– Здравия и долголетия, герр Корнелиус! Давайте-ка помогу вам.
На дверной приступок опустился стальной сапожок, выглядывающий из-под широкой штанины теплого серого сукна.
– Мира и блага! Управился бы и самостоятельно, добрый человече – давно уже привык. Однако и от сердечно предложенной помощи отказываться негоже, – в крепкую молодую ладонь легла другая – стариковская, но ничуть не менее крепкая. – Ваше имя?
– Мастер Георгий.
– Хм, занятно: знавал я когда-то мастера с таким же именем – Йорген. Благодарю. Где болящий?
– Сюда пожалуйте, герр лекарь. Пороги у нас высокие, так что поглядывайте…
Димитрий жадно допил из чашки, поднесенной ему Вороном, откинулся на подушку и со стоном схватился за правый бок.
Учтиво отдав при входе общий поклон всем присутствующим и столь же учтиво отведя руку мастера Георгия, герр Корнелиус лязгающими, причем неожиданно быстрыми шагами приблизился к постели. Сам же мастер Георгий незаметно выбрался обратно за дверь. В углу за аналоем отец Власий поднял глаза от молитвослова и снова опустил их, беззвучно шевеля губами.
– Говорить можете? – спросил вполголоса лекарь. – Как звать вас?
Димитрий, покривившись, кивнул и представился.
– Что за беда, почтенный Димитрие?
– В этой вот стороне, под ребрами, и раньше тяготило нередко, а намедни вдруг что-то так прихватило – просто спасу нет.
– Будьте добры, руки примите.
Присев на придвинутый Белым Вороном столец, герр Корнелиус сноровисто развязал пояс, раскинул полы домашнего турского халата и задрал нательную рубаху. Пальцы его пробежались по брюшине, осторожно надавливая то там, то тут. Димитрий всякий раз отзывался на это коротким оханьем и болезненной гримасой.
– Здесь болит?
– Болит.
– А здесь?
– И здесь тоже.
– Чрево мягкое, – пробормотал лекарь с неопределенной интонацией.
Пальцы его тем временем оттянули веки глаз, скользнули по ладоням больного.
– Пить хочется, как я успел заметить.
– Жажда просто умучила, – пожаловался Димитрий. – А с утра еще и рвота учинилась, и даже пронесло, прости Господи.
– У Господа прощения просить не стóит, это не грех… – герр Корнелиус приблизил свое лицо. – Дыхните, не смущайтесь. Так-так… – он отклонился, подумал, теребя быстрыми движениями короткую с проседью бородку. – Ноги изредка будто бы напрочь отнимаются – ощущаете такое?
– Ну… Бывает. Иногда и до нечувствия полного.
– По одной или обе одновременно?
– Не знаю, как и сказать в точности – по-разному случается.
– А в спину при этом болью отдает?
– Да есть маленько.
Герр Корнелиус поднял глаза на Белого Ворона в изголовье, затем перевел их на отца Власия, выжидательно глядящего из своего угла поверх раскрытого молитвослова:
– Простите, кем вы приходитесь болящему?
– Мы давние друзья, – ответил за всех отец Власий.
– Так вот, друзья. И вы, почтенный Димитрие. Печень вас время от времени беспокоит – это правда. Оно и немудрено: возраст-то ваш – лет шестьдесят, я полагаю? – Димитрий ответил невразумительным бурчанием. – Однако опасаться нечего. Прослужит сей орган верно и преданно лет этак до ста, невзирая на то, что покушать вы явно любите от всей души. Но хмельного, похоже, не употребляете.
– Ни в каком виде.
– Весьма похвально. Еще я бы мог посоветовать разумную умеренность в отношении жирных яств и острых приправ, но не стану: вижу, что все равно не послушаетесь. Никакой жажды, рвоты вкупе с расстройством желудка, я уверен, нет и не было. Их упомянуть, скорее всего, надоумил знакомый лекарь. Причем не слишком опытный, как мне представляется. Так это? Можете не сознаваться – я-то знаю, что истина где-то поблизости. При том недуге печени, который вы столь усердно стараетесь изобразить, чрево уплотнено, белки глаз желтизной отдают, а ладони потеют обильно. У вас же и живот, и глаза в порядке, ладони сухие. Опять же: дыхание не кислое, хотя непременно должно быть таковым. Ну и прочее еще по мелочам. А про ноги и спину – это, простите, небольшая уловка моя, чтобы удостовериться окончательно. Отсюда возникает вот какой вопрос: зачем эта хворь выдуманная вам, почтенный Димитрие, понадобилась? – он опять провел