Приваленный к стене у двери круглолицый пошевелился и с неразборчивым, но определенно недружелюбным бормотанием стал все отчетливее выражать растущее желание подняться на ноги и продолжить свои былые действия. Брат Гурий отрицательно мотнул головой, сдвоенными указательным и средним пальцами коротко ткнул его куда-то возле уха. Вернув таким образом гостя в предыдущее состояние, поинтересовался у братца, успевшего между тем взойти на крыльцо:
– Ну что: сейчас мы всех скоренько спеленаем, определим на покой, а потом ты слетаешь на подворье сообщить?
Брат Ахаз согласился с предложенным нимало не споря, поскольку между близными братьями от рождения неотступно пребывали полное взаимопонимание и сердечное благоизволение. После этого они столь же слаженно насторожились и обернулись в сторону калитного проема, в котором уже обнаружилась чья-то голова при кособокой скуфейке на плешивой макушке и шафраново-рыжей бороде. Прищуренные глаза юрко обшарили двор.
– И что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… – укоризненно проговорила голова, кивая в знак совершеннейшего согласия с мудрыми словами Екклесиаста. – Бесчинствуете. Опять бесчинствуете.
– А ты опять напраслину возводишь, брат Кукша!
– Как можно!
Близнецы даже развели руками от настолько незаслуженной обиды.
Брат Кукша со спорой кривоногой развальцей вкатился во двор и принялся тыкать вокруг себя обрубком указательного пальца:
– Без крайнего ущерба ну никак нельзя обойтись, так что ли? Гляньте-ка хотя бы на этого. Или вон на того. И не дышат-то вовсе. А ну как оба души свои Богу предадут, что тогда?
– Да когда же такое у нас бывало?
– Да мы же, как всегда, вполсилы разве.
– Это называется «вполсилы»? А что же было бы в полную силу – разбор на части телесные или раскатывание в лепёху? Посему вот вам слово мое, шуты гороховые: обоим по возвращении от отца Вассиана епитимью обещаю, а от себя – довесочек знатный. Еще придумаю, какой именно. Давно уже напрашиваетесь, наконец исхлопотали-таки. Тьфу на вас, Господи помилуй. Калиточку-то поправьте, михрютки. Входите, отцы и братия.
Первым во двор ступил Белый Ворон, за ним быстро проследовали отец Власий и Димитрий, который на ходу поманил к себе одного из близнецов. Распорядился о чем-то скупыми движениями руки да коротким бурчанием. Мастер Георгий пошептался с братом Кукшей, покивал и исчез.
Не переступая порога горницы, Белый Ворон поклонился в отчий угол, где в плетеной омеловой колыбельке покойно спал до весны ржаной соломенный дедух. Уже войдя, трижды постучал основанием посоха в пол, а навершием его – в потолочную балку-матицу.
– Честь превеликую оказываете, Белый Отче, – Улада склонила голову, не вынимая рук из-под запона, повязанного поверх богато расшитой понёвы. – Не по чину вроде как, непривычно.
– По достоинству дома твоего, доченька, – Ворон коснулся кончиками пальцев ее макушки под голубым убрусом. – Сколь нарядна да светла ты нынче – праздник какой у тебя?
– Да, Белый Отче. Вас ждала. Всех вас.
Отец Власий при этих словах странновато хмыкнул и толкнул локтем Димитрия. Он же, никак не отзываясь на это, спросил хозяйку:
– Произошедшего тут не испугалась ли?
– Нет.
– Вот и умница. И о сыне не беспокойся – под присмотром добрым пребывает.
– Я знаю. Велко нынче у вас, на подворье Сретенском.
Димитрий бросил взгляд на отца Власия, который в свою очередь также оставил это без внимания.
– За стол пожалуйте, гости дорогие, сейчас угощение подавать стану. Уж не обессудьте, что скромное.
– А ты, хозяюшка, не обессудь, что с угощением придется малость повременить. Не прими того ни за обиду, ни за что иное худое. Скажи, у кого из соседей сможешь побыть пока? Недолго.
Улада улыбнулась:
– Нет, долго. Так уж получится, я знаю.
– Вот как. Ну, долго – так долго, за это такоже не взыщи. Сопроводят тебя. Не перечь, милая, сопроводят непременно.
Димитрий выглянул наружу, попросил:
– Брат Гурий, потрудись-ка с братцем своим единоутробным. А пред тем, как за ворота выйдете, дай знать, чтобы поднимали сюда этого долговязого крестника твоего. Чать, отлежался уж.
Повернувшись налево, посмотрел вниз, где в одиночестве продолжал сидеть Куделька. Хмыкнул:
– И куда ж он подеваться-то успел?
– Уже в подклетце, вместе с прочими, – доложил из-за спины брат Кукша. – А с ними-то что делать?
– Да пока ничего. Пусть и дальше отдыхают.
Как только силуэты Улады и шкодливых близнецов перестали мелькать в щелях забора, двое безымянных питомцев брата Кукши сноровисто втащили под руки и усадили на лавку судя по всему так и не отлежавшегося долговязого. Губы его по-прежнему норовили сложиться дудочкой, а плавающие глаза – закатиться под лоб.
Димитрий цыкнул зубом и покрутил головой.
– Да ваньку он валяет, баламошка непотребный, – уверенно заявил отец Власий.
Белый Ворон кивнул в подтверждение, а Димитрий пожал плечами:
– Ладно, пускай потешится напоследок. Стало быть, сейчас мы вот как поступим, добрый человече: вначале я тебя кое о чем порасспрошу немного. А если на какие-то свои вопросы не получу ответов, то не прогневайся: тогда сей почтенный старец (его ладонь указала на Ворона) тобою дотошнее займется. Но знай, что в этом случае ты уже расскажешь всё.
Долговязого подбросило. Тусклые глаза мгновенно обрели осмысленное выражение и с ужасом вперились в доброе лицо Белого Отца.
– Нет! Этого не надо, умоляю! – заверещал пленник, безуспешно вырываясь из крепких послушнических рук. В попытке отодвинуться хоть на самую малость судорожно засучил ногами, заелозил задом по лавке. – Я и так всё расскажу! Всё! Всё, что пожелаете!
Уронив посох, отец Власий зашелся в скрипучем смехе вперемешку с надсадным кашлем и всхлипами. Послушники жизнерадостно загыгыкали в свою долю, но наткнувшись взглядами на сведенные брови Димитрия, крякнули и пристыженно умолкли. Кроткое выражение лица Ворона ни на что не переменилось.
– Хе-хе-хе! Ай да старче! – продолжал ликовать маленький архимандрит, восторженно хлопая себя ладошками по коленям. – Хе-хе-хе! Вот так сказанул! Вот так распотешил! Хе-хе-хе-хе-хе!
– Слава Богу, что я тебе палец не показал, смешливый ты наш. Что тогда с тобою могло бы случиться – даже помыслить страшно, – брюзгливо отозвался Димитрий. Опять повернувшись к долговязому, который за время всего этого веселья уже начал помаленьку отмякать лицом, отрывисто бросил:
– Имя!
– Вигель! – выпалил тот без промедления, даже с какой-то радостью и тут же уточнил подобострастно:
– Но это только «руфнаме», звательное имя, мой господин. Полностью – Вигель Готтард Виллафрид из Хильдесхайма. Теперь поименую своих людей: Куно, Адалхард, Николаус-кляйнер, то есть младший, Этцель и фон Шпекк. Фон Шпекк – не риттер, это всего лишь прозвище, а как зовут его на самом деле никто не знает, даже я. Честью своею уверяю в том! Правда, Адалхард и Николаус-кляйнер высказывали предположение, что…
Димитрий досадливо пошевелился.
– О да, о да, конечно же! Простите, мой господин... – Вигель Готтард Виллафрид сделал паузу, искательно приподнял брови, явно ожидая, что его господин изволит назваться. Димитрий только издал низкий ворчащий звук, не изволив.
– О да, мой господин, понимаю, понимаю. Итак, я перечислил всех людей из моего копья. Всех! Больше никого нет, клянусь мощами мученика Готтарда Трирского, своего небесного покровителя… – трясущиеся пальцы стали ощупывать что-то сквозь рубаху на груди. – Нас нанял брат Радульфус из монастыря святого Альбана, что в Майнце. Передал задаток – ровно десять золотых новоримских солидов – и приказ: по прибытии в Сурожск на гостевом дворе господина Первуши спросить некоего господина Ефрема и впоследствии перейти в его полное распоряжение.
– От кого передал? Когда?
– Имя не упоминалось, мой господин. Брат Радульфус сразу же предупредил, чтобы мы и в дальнейшем сносились только с ним, ибо ни отец приор, ни тем более Его Экселенция аббат Хаганон не посвящены ни в какие детали по означенному делу (отец Власий сердито пристукнул посохом и что-то пробормотал). Это было шестнад… нет, уже семнадцать дней назад. Да, точно так. Вечером, накануне праздника Всех Святых. Я даже хорошо запомнил момент службы: едва мы вступили в пределы клауструма, как раз дочитали четвертый респонсорий и братский хор запел «Te Deum laudamus».
– Как давно вы пребываете в Сурожске?
– Шестой день, мой господин.
– Чем всё это время занимались?
– Ждали. Именно так нам было предписано: ждать распоряжения. Пили пиво – на что-либо покрепче изначально налагался крайне жесткий запрет, – играли в зернь и «дритте мюнце», спали. Несколько раз нас проверяли: все ли на месте, всё ли в порядке.
– Кто и когда распорядился нагрянуть сюда?
– Около трех часов назад прибыл посланец от господина Ефрема, а вскоре появился он сам. Зачем-то очень внимательно осмотрел меня и моих людей. После чего приказал взять и везти Уладу с сыном по… – Вигель Готтард Виллафрид на мгновение полуприкрыл глаза, со старательной раздельностью воспроизвел из памяти: «…по старой сакме на Биш-Курган. Остановиться на десятой стреле у межевого столба и ждать там. Ждать, сколько будет потребно». Тут же отбыл. Да: перед тем строго воспретил кому-либо выходить из комнаты, чтобы проводить его.
– Крытый возок, запряженный одвуконь, за поворотом обнаружен, – подал из сеней голос брат Кукша. – Возница уже у нас.
– Мгм... Говоришь, на десятой стреле… – Димитрий бросил взгляд через плечо и мастер Георгий тут же метнулся к двери. – Как найти этого Ефрема?
– Я уже упоминал, мой господин: на гостевом дворе господина Первуши.
– А я не спрашивал: «Где?» Я спросил: «Как?»
– Не знаю, мой господин. Всегда вначале появлялся человек от него. Каждый раз другой, в разное время и притом без предупреж…
И Белый Ворон, и отец Власий почти одновременно насторожились. Снаружи донеслись отрывистые невнятные восклицания, сопровождаемые звуками такой же невнятной возни.
[font=Georgia,