Язычки вышли из пазов легко: когти отлично поместились в проделанную заранее дырищу. Вот теперь он и узнает, правильно ли всё рассчитал, или… Или их с броненосцем убьют, а остальных и правда – водворят обратно в камеры.
Люк в задней стенке агрегата имелся. Мартен подбежал на два шага – ближе боялся подойти из-за манипуляторов, которые так и норовили теперь (Глаза, что ли, и на затылке у проклятущей машины?!) достать до него, пощёлкивая захватами. Радовало только то, что агрегат не стал разворачиваться к нему снова передом – очевидно, его операторы боялись потерять контроль за остальными участниками бунта, которые сейчас, видя, что первая часть плана Мартена удалась, дружно орали что-то ему в поддержку, пытаясь заодно и отвлечь внимание Стража и его операторов. Мартен снова поднял пистолет.
Четыре пули – четыре взорванных болта. (А неплохо он навострился стрелять!) Крышка вдруг дёрнулась и упала – открылось нутро машины, наполненное проводами, моторами и платами – Мартен вспомнил, как называются эти части начинки. Вот в эту, большую, похожую на материнскую, то есть, главную, он и выстрелит!
Эффект сказался сразу: машина звякнула, и остановилась. Из глубины нутра пошёл вонючий дымок, быстро, впрочем, переставший выделяться. Мартен со своим фонариком пододвинулся ближе лишь после того, как бессильными клешнями вдоль корпуса Стража упали манипуляторы – весьма страшные на вид орудия толщиной с его ногу.
На всякий случай он выломал пару плат, и оборвал когтями с десяток вязанок проводов. Но агрегат замер надёжно – признаков жизни (Тьфу ты – активности!) больше не проявлял. Поле, само-собой, исчезло.
– Вот это да! – энтузиазма у человека – летучей мыши оказалось столько, что хватило бы и на пятерых. Возможно, так происходило от того, что он пока справился лишь с первым противником, – Ты вырубил его! Значит, мы можем…
– Значит, мы можем и правда – победить их. Проклятых хозяев. И освободиться. И нам не нужно будет умирать для их потехи…
– Да, друг-броненосец, – Мартен ободряюще хлопнул по плечу задумчиво глядящее на раскуроченное нутро Стража создание, которое было выше его на голову, и, обводя горящим взглядом остальных, едва различимых в полумраке, рассеиваемым только светом от его фонарика, направленного сейчас в потолок, – Мы сможем это сделать. Вы видели.
Но сейчас бежим-ка наверх – я слышу автоматные очереди. Не иначе, как на наших друзей там натравили кого-то посерьёзней!
На друзей, там, наверху, действительно натравили.
Гладиаторов-людей, не забыв вооружить тех и автоматами и пистолетами.
Поэтому прибытие отряда Мартена оказалось как нельзя кстати: выйдя в тыл теснившим в один из концов коридора повстанцев качков, они успели буквально в самый критический момент: повстанцев почти уничтожили!
Но вот чего отряд полуголых гладиаторов никак не ожидал, так это – атаки с тыла!
И хотя Мартен успел уложить из пистолета лишь троих, остальные люди заорали, запаниковали: сказалось то, что полностью отсутствовала взаимопомощь, и понимание того, что рядом – партнёр! Да и оружием они владели не слишком уверено – мазали и ругались. Собственно, и соратники Мартена совместно действовать ещё не слишком умели. Но они хотя бы старались, понимая, что или они – людей, или те – их. Поэтому все орали, бежали, прыгали и рубили-кололи с настоящим остервенением.
Мартен подумал, что хорошо что монстры на его стороне – потому что такое зрелище наверняка напугало бы любое существо – а не только антропоморфных гладиаторов…
Справиться с растерянными и напуганными людьми удалось теперь почти без потерь со стороны отряда Мартена: потому что «коллеги» Мартена могли и летать, и прыгать, и буквально мчаться по стенам, понимая, что подставляться под выстрелы ни к чему! Да и Мартен, понимая, что излишняя гуманность в их случае сродни глупости, приказал всех гладиаторов добить:
– Вы знаете. Если не мы, так сами наши хозяева добьют тяжело раненных. Или несправившихся с заданием. Такие для них, как и тяжело раненные мы, тоже бесполезны.
– Мартен. А ты не думал, что кое-кого из этих… бойцов – тоже можно было бы попробовать. Привлечь на нашу сторону?
– Нет, друг-броненосец. Я думал о другом. А именно: если мы и победим совместно с такими союзниками, в будущем нам так и так не избежать проблем. Люди захотят руководить нами. И попытаются снова заставить работать, а затем – и умирать за них. Нам такой расклад не нужен.
– Хм-м-м… Настолько далеко я не подумал. Но наверное ты прав: люди нам не помощники. Во-всяком случае, мы не смогли бы им доверять полностью – уж точно.
– Рад, что ты, как ветеран, это понимаешь. А теперь идёмте на нижний этаж. Что-то там подозрительно тихо…
Доктор Лессер чувствовал себя выброшенной на берег рыбой: судорожно втягивал обжигающий воздух широко открытым ртом, и старался только не доставлять удовольствия своим мучителям: не скулил, как побитый пёс, и не орал благим матом! А орать хотелось, потому что боль была поистине чудовищной: такую он испытывал только однажды, в детстве, когда упал с велосипеда в бетонный коллектор, и получил открытый перелом правой руки.
– Так что, уважаемый доктор, говорить будете, или предпочтёте, как герои древности, «умереть за свой народ»? Я понимаю, конечно, что вы сроднились, и как бы переживаете за судьбу своих таких милых, но сейчас взбунтовавшихся, зверушек. Однако всё-таки вы пока – член человеческого стада. Общества. – майор Долдер говорил это вполголоса. Ему не было нужды напрягать связки: голову доктора он держал за волосы, приблизив ухо того к своему рту, – Так что не сомневайтесь: если на секунду и предположить, что организованный вами бунт осуществится, вы, как «человечишка», в любом случае будете изгоем. Объектом ненависти. «Хозяином». И если вы пробовали выторговать у них какую-нибудь руководящую должность – забудьте про это. Вряд ли вы проживёте дольше нескольких недель, которые понадобятся спасательному судну, чтоб долететь до нас. Ну?!
– Это… Ошибка. – доктор сглотнул, и покосился на горящий такой ненавистью, что сводило живот, глаз майора, (Вот когда проявилось подлинное отношение того к более удачливому и талантливому «коллеге»!) – Вы абсолютно неправильно поняли ситуацию. Ни с какими «зверюшками» я никогда ничего не замышлял. И уж тем более – не договаривался. У вас же есть везде видеокамеры?!
– Так вот в том-то всё и дело! Видеокамеры есть, но моментов, когда вы давали указания, и получали донесения, я не нашёл!
– Потому что их и нет, тупой вы солдафон! Бунт в Питомнике – стихийный! Возник сам по себе! А то, что мы с доктором Сэвиджем говорили о как раз чём-то таком накануне этого происшествия – просто совпадение!
– Пусть я и «тупой солдафон», но уж поверьте, доктор, – ухмылка майора выглядела весьма устрашающе, – на своё место я попал не за красивые глаза. А как раз – за то, что чётко и быстро просекал, что дважды два – четыре. Я не верю в такие… совпадения.
Уж слишком хорошо всё сходится. Вы с Сэвиджем разговариваете о судьбе самого долгоживущего мутанта, а после этого мутант уничтожает видеокамеру, и – пока не знаю, как! – убивает посланных убить его. А затем выходит на свободу, и начинает освобождать тварей из Питомника, словно уже заранее договорился с ними о совместной войне с нами! А ваш любимый доктор Сэвидж старательно делает вид, что ничего не знает, отвлекая на себя всё наше внимание якобы нервным хождением по своей каюте!
– Ну, вы ещё его сюда приплетите!
– Обязательно приплетём, доктор! Собственно, его уже тащат сюда. Правда вот, такой роскоши, как очной ставки, я вам пока предоставить не смогу. Сейчас у меня есть дела поважней. Срочные и неотложные дела. Требующие моего личного руководства и участия. Ваши подопечные что-то уж совсем разошлись, и даже вырубили бронированного Стража. Так что посидите-ка пока в «холодной», а заодно и подумайте – или сказать правду, или провести там, на стальном полу, ещё несколько не слишком приятных для вашего тела и «мужского достоинства» часов!
Или просто сдохнуть. За свои «убеждения»!
«Холодная», куда бросили Лессера всё те же двое иронично переглядывающихся молодца в камуфляже, поначалу не показалась доктору такой уж страшной.
Голые, отливающие синевато-серой поверхностью некрашеной стали, стены – не за что глазу зацепиться! – куба три на три на три. Надо же: прямо как камера Питомника.
Пахло здесь…
Смертью.
Доктор отлично понимал, что через воздушные решётки, находящиеся под самым потолком – не достать! – воздух в любой момент можно пустить и похолодней. Да и сейчас в камере было не больше плюс двенадцати-тринадцати. Некомфортно, конечно. Но он отлично знал: через часов пять-шесть его начнёт колотить, как яйцо в микроволновке. А потом он не взорвётся, разумеется, а просто потеряет сознание. Упадёт на пол. Отморозит всё то, что майор назвал «достоинством», заработает простатит, или ещё чего.
А если его не вытащат, так просто умрёт. От переохлаждения. Это раньше, когда люди были пещерными и первобытными, они могли по морозу ходить почти раздетыми… Или в звериных шкурах. А сейчас цивилизованный человек совершенно утратил адаптивность к внешней среде – и волосяной покров, и слой подкожного жира, и прочее такое.
[left]Словом, не выдержит он долго даже плюс двенадцать! Но если снова сказать майору