на Эмке. Я после ареста, месяцев допросов, сущий дистрофик, все тело ломит, болит все отбитое, со мной пара мордоворотов. Сидят и нос воротят, воняет от меня, видите ли! А ведь я мог год назад, двух-трех таких уложить и даже не вспотеть. Шторы в машине закрыты, но по салону вижу, на таких авто, на полигон расстреливать не возят. Добра не ждал никакого, наоборот, тоска смертная напала, значит что-то еще вскрылось, новые допросы, опять будут бить, издеваться, мучить…
Сколько ехали, не знаю. Замерз я в рваной гимнастерке, ноябрь уже на дворе. Сопровождающие в шинелях, им-то хорошо, а меня трясло всего. Край шторки приоткрыт оказался, понял, что мы в Москве. Я смелости набрался, спросил конвоиров куда везут. В «Сухановке» за то, что без разрешения рот открывал, сразу в морду били, эти же добрые оказались, просто сказали, что, мол, помалкивай, сам увидишь. Остановилась машина во дворе дома, как я потом узнал на Малой Никитской. Темно было. Из машины меня почти под руки вытащили. На крыльце двое в форме нас уже ждали. Меня приняли, как мешок с картошкой, из рук в руки. Машина с конвоирами уехала, ведут меня в дом по лестнице на второй этаж. Дом старый, но добротный. Первый этаж полуподвал, стены толстенные, свет электрический после камеры-кельи глаза режет.
Коридор, комната, опять коридор. А у меня голова от слабости и голода кружится. Посадили в комнате у стола. Комната богатая, стены деревянными панелями отделаны, при царе в таких, не простые наверно буржуи жили. У стен в горшках больших растения всякие и цветы. Окна занавешены тяжелыми портьерами, по виду бархат. Два торшера по углам свет дают приличный, а еще лампа на столе. Лампа светит вниз на бумаги, не в глаза как на допросе… уже хорошо! За столом над делом моим, это я сразу понял, почуял, склонился небольшого роста человек с большой залысиной поблескивая пенсне. В пиджаке сером и светлой рубашке без галстука с отложным воротом. Я его узнал. Лаврентий Берия. Он еще в октябре 1938 года, когда я у финнов был, назначен наркомом внутренних дел СССР. Он голову поднял, на меня посмотрел, потом опять в бумаги свои глаза опустил и спрашивает:
— Вы знаете кто я, товарищ Дубровин?
Акцент у него довольно сильный, но не такой как у Сталина, хотя оба грузины, подумалось мне.
— Так точно, — отвечаю, — товарищ народный комиссар внутренних дел.
А у меня все перед глазами плывет, в машине намерзся, да слабость еще, кашель казематный. Только мысль бьется, что он меня товарищем назвал, а не гражданином, сукой, мразью или еще как. Берия, наверно, на кнопку какую-то нажал, сзади дверь слышу открылась, кто-то вошел и встал позади меня. Я голову в плечи втянул, боюсь оглянуть, по старой памяти удара жду. А нарком тому, кто вошел, говорит:
— Принесите два стакана чая покрепче и пусть отопления прибавят. Тут я понял, что бить не будут, по крайней мере, сегодня.
— Сейчас нам принесут чаю. Возможно, стоило бы налить вам чего покрепче, но в данный момент мне нужна ваша голова ясной. Разговор у нас с вами будет очень серьезный и долгий. Сразу скажу, чтобы этот разговор должным образом воспринимался вами, Павел Петрович, что обвинения в измене по делу о контрреволюционной деятельности и шпионаже в пользу Англии и Финляндии, с вас сняты. Звание капитана государственной безопасности и награды, которые были, вам возвращены. В очень непростое время, товарищ Дубровин, живет страна. Враг жесток и неумолим, пробирается в гущу наших рядов и разит в самое сердце. Если бы это был внешний враг, то не было так горько. Враги у первого государства рабочих и крестьян были и будут всегда. Но это свои! Предавшие партию большевиков и товарища Сталина! Нарком Генрих Ягода, мой предшественник, оказался, предателем, изменником, половым извращенцем и вором. Второй мой предшественник, маленький гомосексуалист и пьяница — Ежов, готовил государственный переворот! Им удалось погубить множество невинных людей, среди которых более четырнадцати тысяч чекистов, и вы чуть было не стали одним из них.
Конечно, у них было множество пособников, часть из них уже понесла заслуженную кару, а другие умело прячутся, скрываясь под личиной честных граждан СССР! Но карающая рука, нашей, рожденной революцией, партии, в лице НКВД, обязательно настигнет их! Вы, товарищ Дубровин должны понимать, что случившееся с вами, не имеет ничего общего с Генеральной линией ленинской партии большевиков, а не более чем происки злобных врагов, троцкистов и бухаринцев, и иных, продавшихся мировому капиталу!
Я слушал его, Коля, и чувствовал, как красная пелена мне глаза застилает. Другой бы на колени упал, ноги целовать пополз и слезами обливаясь, а во мне оборвалось все! Хотелось зубами глотки рвать всем, от конвоира в «Сухановке» и следователя до этого грузина в пенсне, сидевшего передо мной. Я вот говорю зубами глотки рвать, а в ту пору у меня и зубов-то передних почти не осталось, выбили все на допросах, одни десны, истерзанные с голыми нервами. И нос, сломанный, свернут на бок. И чем больше Лаврентий мне пел про попранную социалистическую законность и уклонение от Генеральной линии, тем сильнее мне кровь в голову била. Я одно себе твердил: молчи, мол, молчи! Челюсти я сжал, да так, что разбитые десны с корешками зубов, как электричеством прострелило. А Берия тем временем вспомнил и о нашем спецотделе.
— К моему глубокому сожалению, врагам удалось полностью уничтожить ваш отдел в НКВД, занимавшийся чрезвычайно серьезным и нужным делом, ставивший на службу нашей Советской Родине самые сокровенные тайны мира! Но, как говорит товарищ Сталин, незаменимых у нас нет…
Ну и не выдержал я! Уже перешел ту грань, когда смерти боятся. Слишком много я сам себе говорил ночами бессонными в тюрьме, думая, что никому уже этого не скажу! А тут такая возможность, а потом уж будь что будет! Вскочить мне силы не позволили, да и кричать в голос я не мог, хрипел только:
— Как-то странно, товарищ народный комиссар? Не слишком ли эта Генеральная линия из стороны в сторону мотается? Как вправо ударит, так людей тысячами сносит в могилу, потом влево качнет и еще тысячи в расстрельные списки! А потом — извините, получилось так! Враги попутали, они виноваты, а не товарищ Сталин и ВКП(б)! Незаменимых нет? А кем вы Александра Васильевича Барченко замените? А? А товарища Бокия? Вот вы сейчас очень хорошо прошлись по Ежову то с Ягодой! И один то в жопу ебся из контрреволюционных побуждений. И другой — вор. И — извращенец. А Бокий, Аграной и Барченко хорошие… а завтра Генеральная линия, куда повернет? О вас что скажут? Тоже шпионом и извращенцем объявят?
Дыхание у меня перехватило, последние силы у меня эти эмоции сожгли. Я как на стуле сидел, так и упал с него. В себя пришел от того что кто-то мне в нос нашатырь сует. Вкололи что-то, вновь на стул посадили. А Лаврентий Палыч вроде и из-за стола не выходил. Перед моим стулом, откуда-то столик возник небольшой и стакан в серебряном подстаканнике с чаем, горячий, парит. Я схватил и стал пить обжигаясь. От горячего зубы, разбитые, дергает, а я пью и напиться не могу. С того дня, сколько не пил чая, ничего вкуснее не пробовал. А Берия смотрит на меня и не торопясь так, пенсне свое протирает. Потом на нос его водрузил, тоже отхлебнул из стакана чаю и спокойно так говорит.
— Как посмотрю, последние месяцы не сломили в вас большевика и чекиста! Правду-матку решили мне в глаза вывалить? Мол, эти в Кремле слишком от земли оторвались! Да нет, товарищ капитан, все я понимаю. И ты пойми, что наша партия, наше Советское отечество, это не Ягода, Берия и Ежов! Товарища Сталина заменить некем, а нам он замену найдет. Но кадры решают все, и больше мы губить эти кадры не будем! Пока мы коварного внутреннего врага уничтожаем, наш внешний враг не дремлет. Я не сомневаюсь, что гений товарища Сталина, приведет нас к мировой революции, и всемирному СССР, но для этого нужен созидательный труд всего народа. Враги, уничтожили ваш спецотдел, а вот в Германии, наша разведка докладывает, такое же направление очень активно разрабатывается! Там уже давно, с 1935 года, действует такая организация — «Аненербе», мы поначалу и внимания не обращали. Ну, мало ли, что за наследие предков они изучают? Как говорится, чем бы дитя не тешилось. А потом вдруг нашлись у нас светлые головы. Проанализировали кое-что, да разведка информацию подкинула, и выходит, что это ваш спецотдел, только с фашистской стороны. Подчиняются они лично Гиммлеру и все вроде напоказ, выставки, лекции, экспедиции, раскопки, но многое засекречено. Вот и получилось, что они нас обскакали. Пока мы своих под нож пустили, немцы вперед вырвались и сильно! Начали они позже, не с двадцать второго года, как вы с Барченко, но потом догнали нас и перегнали, благодаря нашим внутренним врагам и предателям.
В 1935 году Первая экспедиция Германа Вирта в Скандинавию, в 1936 Вторая экспедиция Германа Вирта в Скандинавию, в 1937 — экспедиция Юрье фон Гренхагена в Карелию, ну про нее ты знаешь. В 1938 — экспедиция Франца Альтхайма и Эрики Траутманн-Нэринг на Ближний Восток, экспедиция Бруно Швейцера в Исландию и Прибалтику. И это только те, про которые мы что-то знаем. А пока тебе зубы выбивали, они и до Тибета добрались! В августе этого года Эрнст Шефер вернулся из Лхасы. — зачитал мне Берия с листка лежащего перед ним.
Информация, про немцев в Тибете для меня была ударом. Сам всегда хотел там побывать, но не вышло, и вот теперь такое. Внутри было пусто как в темном чулане.
— Я пока не стал в конце 1938 года наркомом внутренних дел, про этот «Аненербе» и не знал. И про ваш спецотдел тоже. Да его и не было уже. Эти предатели, которые ваш отдел уничтожили, ясное дело не зря работали. А потом, когда стала до меня информация из заграничных резидентур приходить о немецких странных исследованиях, я вдруг понял, что и у нас было свое «Аненербе» — спецотдел НКВД. Да где он? Доложили, что один из сотрудников с приговором «высшая меры», еще жив. И вот ты у меня. Дело я твое изучил, позавчера на закрытом заседании тройки реабилитировали тебя. Ну что, капитан, восстановишь службу?
Чего я только не ждал в тот день, когда заворочался в замке двери моей камеры ключ, но только не этого. Ничего я не ответил наркому, а он продолжал:
— Одно требование у меня будет, что бы в политику не лез. И сразу скажу, всегда в тени будешь. Не быть, тебе комиссаром государственной безопасности, но полномочия будут у тебя такие, что все они под тобой окажутся, если нужда такая появится. По формированию, людям, средствам, отказа ни в чем знать не будете. Подчиняться будешь напрямую мне и товарищу Сталину, но чтоб знал, если предашь, то обещаю, без суда и следствия тебя рассчитают.
Так и стал я, Николай Иванович начальником спецотдела НКВД. Сам понимаешь, предложение было такое, что, откажись я, мне одна дорога оставалась, на полигон Коммунарка или прямо в небеса, через трубу крематория в Сухановской тюрьме. На следующий день отправили меня в Крым. На месяц. Подлечили зубы, выбитые — вставили, нос — выпрямили. Я тем временем в бумаги и архивы зарылся, людей подбирал, по старой памяти пытался, кого-то из прежних сотрудников найти. Никого… никого, Коля не сталось! Все ответы были «выбыл» или вовсе, «на службе в органах ВЧК—НКВД не
| Помогли сайту Реклама Праздники |
Схватит её за оба конца и руками опирается о мою парту, кисти красные, а костяшки пальцев белые...