Проект "ХРОНО" За гранью реальности

оглядываясь, пошел в дом.
Завтракали в неловком молчании. Женщины пытались было о чем-то завести разговор, но сам Горохов отмалчивался. Василий Андреевич отвечал невпопад, а Юрий, хоть и пытался поддерживать разговор, но явно говорил несуразности. Беседа за чаем не сложилась.
— Сергей, ты что, не с той ноги, что ли встал, — не выдержала жена, — что молчишь то?
— Да, не выспался я, Ленок, мы с Юркой чуть не до рассвета проболтали. Так что не подумай чего… — нашел отговорку милиционер.
Когда хозяйка уже принялась убирать со стола, Лопатин встал и сказал: — Ты, Маша, побудь пока у Лены, мы с Юрой до лабаза доедем и до мастерских, он мне пособит забрать кой что…а потом домой поедем. Он вопросительно посмотрел на Горохова, но тот сидел молча, никак не реагируя на слова пасечника. Андреич крякнул и стал выбираться из-за стола, Кудашев за ним.
— Мы недолго, Маша, — Юрий приветливо кивнул девушке и улыбнулся как мог ласково. Она для вида немного надула губки, но желание поболтать с подругой вполне утешило.
За воротами, Лопатин еще раз оглянулся на дом, видимо, надеясь, что Сергей все же поедет с ними, но только вздохнул и сел на телегу рядом с Кудашевым.
— Нооо!!! Щелкнул вожжами, и телега, негромко скрипя колесами, неспешно тронулась.
— Дед Архип в том конце села у правнука живет. Наверное, дома… Ну куда ему, старому, идти. Я-то слышал, что их закопали где-то за разрушенной церковью, но где, точно не знаю. — объяснил он. Юрий про себя подумал, что неупокоенные вполне могли и сами ему указать нужное место, но решил, что так тому и быть, значит, так надо.
Хлопнула позади калитка, их окликнул Сергей. Василий остановил повозку и, спрыгнув, пошел назад к Горохову.
— Ну я пойду потихоньку, поглазею по сторонам, а вы меня догоняйте. — Кудашев так же спрыгнул с телеги и пошел вперед. Андреич, не оглядываясь, махнул рукой.
На пыльной деревенской улице вчерашний вечерний дождь лишь слегка прибил пыль. С утра солнышко уже подсушило самые мелкие лужи и ветер привычно нес вдоль некрашеных потемневших заборов деревенский мусор. Юрий остановился у одного из заборов, где на траве, рядом с дорогой, тискал худого рыжего котенка белобрысый мальчуган лет четырех. Парнишка, вся одежда которого состояла из вылинявших синих шортов с помочами, сидел по-турецки и пытался научить рыжего прохвоста ходить по человечьи, на двух лапах. Котенок, конечно, давно мог сбежать, но стоически переносил экзекуцию, крутя головой и лениво щурясь от солнца. Наверняка зная, что потом перепадет ему блюдечко молочка или еще что.
Кудашев остановился, засмотрелся на мальчугана, а потом, улыбнулся, подошел и присел рядом.
— Привет! Как зовут твоего котенка?
— Кузька! — ответил машинально мальчик, не поднимая головы.
А потом только обратил внимание, что в их с котом игре появился посторонний, нависший над ним и заслонивший солнце. Он задрал на незнакомого дядьку вихрастую голову с перемазанными щеками и голубыми глазками и, щурясь, как и котенок от солнца, закричал.
— Мама, мама! Посмотри! У дяденьки солнышко вместо головы!
И правда, обершарфюрер сел так, что мальчугану не было видно его лица, яркое утреннее солнце слепило, образовав вокруг головы нестерпимый для глаз ореол. Мужчина ласково потрепал мальчугана по голове, поднялся и пошел дальше. Но уже через пару шагов его окликнули с другой стороны улицы.
— А ну, погодь, соколик! Не торопись... дай мне, старику, посмотреть на тебя!
Голос был скрипучий, как старая рассохшаяся дверь, но сильный и чистый. Юрий обернулся. У противоположного забора среди кустов сирени стояла частично скрытая этими кустам, лавка. На ней сидел, опираясь на палку, седой, как лунь сухонький старичок с окладистой бородой до середины груди. С дороги лавку и деда почти не было видно, и не мудрено, что Кудашев их не заметил, засмотревшись на парнишку. Он осмотрелся по сторонам, убеждаясь, что старик обращается к нему.
— Тебя, тебя зову, не сумлевайся... это я сумлеваюсь. Иди-ка сюда, дай посмотреть на тебя!
Донельзя удивленный Юрий повернулся к лавке и этому странному старику. Угрозы он не чувствовал, но неожиданно появилось странное ожидание чего-то значимого и важного. Он подошел и остановился в метре от скамейки стоявший в кустах. Дед, сложив свои потемневшие, скрюченные артритом руки с пигментными пятнами на рукоятке старой отполированной временем и руками клюки, снизу вверх смотрел на молодого мужчину выцветшими от времени глазами.
— Что вам, дедушка, — спросил обершарфюрер, рассматривая старика, пытаясь безуспешно определить его возраст. Явно за восемьдесят... И сильно за восемьдесят. Он давно не видел таких стариков. Лицо было морщинистое, потемневшая кожа напоминала кору дуба, но глаза ярко синие раньше, а сейчас выцветшие почти до белизны, были живые, не под стать возрасту.
— Ты нешто торописси куда?! Погодь! Присядь со мной, стариком, — дед кряхтя подвинулся на лавке и похлопал сухой ладошкой по скамейке. Кудашев оглянулся по сторонам, вдали, на улице заметил идущих в его сторону Лопатина и милиционера. Недоуменно хмыкнув, все же сел на лавочку рядом с этим дедом.
— Руку дай, внучек, — неожиданно проскрипел ему дед. Удивленный Юрий, молча протянул старику правую руку, ладонью вверх. Тот накрыл ее своей, высохшей, похожей на птичью лапу, кистью.
Кудашева вдруг накрыло как волной, дыхание перехватило, свет солнечный еще недавно слепивший глаза померк. Закрутило, подняло над землей и понесло куда-то. Перед мысленным взглядом замелькали леса, поля, степи, горы... будто проявляясь на старых черно-белых фото. Сколько прошло времени, он не понял. Может быть, мгновение, а, возможно, и час. Он пришел в нормальные чувства, вновь осознав себя сидящим на скамейке и смотрящим в лицо старика. Губы старика тряслись, рукой, которая еще мгновенье назад покрыла кудашевскую руку, он обмахнул лицо, пальцы руки тоже дрожали. Старик попытался что-то сказать, но не смог. Подбородок старика, ходил ходуном. Дернулся кадык на торчавшей из ворота старой рубахи шеи, дед сжал губы, чуть помедлив выдавали из себя негромко:
— Ты!
— Я... — машинально ответил Юрий, сам не понимая почему. Странного за последние дни было много, вот и еще одна странность. Но чувства опасности не было, только почему-то усталость навалилась, и будто сжало грудь так, что не хватает воздуха, словно долго бежал.
Так и сидели, смотря друг на друга, пока не подошли Василий с Гороховым. Они бы и прошли мимо, если бы Лопатин не посмотрел случайно в их сторону. Он громко ойкнул и дернул Сергея за рукав, указав рукой на лавку в кустах. Увидев, кто на лавке, милиционер завернул по матушке. Тот, кого они пошли искать оказался с тем, для кого его искали.
Кудашев тоже смотревший теперь на мужчин, стоявших на улице услышал тихий голос деда, почти шепот:
— А я ить и не верил уже...
—Дедушка Архип, а мы к тебе шли! — сказал Андреич, — смотрю вы уже познакомились, это гость мой, Кольки моего покойного, сослуживец.
Архип поднял голову на Лопатина, будто впервые его видел:
— А.... это ты, Васька! Вота оно как значит, и тут без вас, Лопатиных не обошлось... Друг значит... Издалека, друг...
— Нам бы поговорить с вами, дедушка! — вступил в разговор Горохов, — лучше не на улице, пойдемте ко мне, мой дом тут близко.
Дед Архип, не торопясь, перевел взгляд на милиционера.
— И ты тут!? Ну и кумпания у вас подобралась! Помереть не встать!
И не отвечая милиционеру, обратился к Кудашеву:
— Знають? — спросил он, качнув большой белой бородой на стоявший перед ними Лопатина и Сергея Горохова.
Юрий ошалело кивнул, не особо понимая, что старик имеет в виду, но тому было достаточно. Он, кряхтя и тяжело опираясь на клюку встал, шумно выдохнул и буркнув:
— Идем. И пошел вперед, согнувшись и опираясь на палку. Трое мужчин шли следом.
По дороге Кудашев узнал, что этот странный старик и есть тот самый Архип Головкин, у которого они должны были выспросить, где в конце сорок третьего сельчане похоронили убитых партизанами немцев. Он рассказал ошарашенным спутникам, как встретился с дедом, и сам подумал, что встреча их, что угодно но не случайность. Дома Горохов довольно резко отправил жену с подругой «погулять», и когда ворчащие женщины демонстративно сильно и звучно хлопнули дверью, он обернулся к сидевшему у стола Архипу.
— Тут у нас, Архип Евстигнеевич, к вам дело возникло... немного правда странное... — и замолчал, не зная, как начать.
Глава 41. Чекистов бывших не бывает, часть 1
Генерал Кожевников присел в беседке на удивительно удобную деревянную лавочку с высокой спинкой. Дубровин всем видом своим, сидя напротив, выказывал самую искреннюю заинтересованность. Не мудрено, подумал Кожевников, в этой дыре дед, наверное, любым гостям рад. Как-то совсем незаметно мелькнула рука жены старого чекиста. И на столе возник глиняный кувшин, покрытый марлей, и два граненых стакана. Хозяин молча кивнул и налил себе и гостю прохладного кваса.
- Я, Коля, давно от крепкого спиртного отказался, так что за встречу давай кваску выпьем. Сам делаю, не чета тому дерьму, что в городе в бочках развозят.
Квас действительно был хороший, густой с насыщенным хлебным вкусом.
- Пивка тоже позволяю время от времени, если кто из наших привозит. Немецкого или чешского. Отечественные ссаки и пивом назвать трудно. Видишь, товарищ генерал-майор, нагнули мы старушку Европу, но пива толкового варить так и не научились.  Сказал старик, отпив добрый глоток кваса и вытирая губы внешней стороной левой кисти.
- Я смотрю, ты тут не скучаешь. Никак женился?  Кожевников знал, что Павел Петрович давно был вдовцом. В 1941 году жену его оставили в Минске при отступлении для подпольной работы. В той ситуации бардака, общей растерянности и страха что-то пошло не так. Меньше месяца прошло, как ее раскрыли, скорее всего, сдал какой-то гад из своих. Зина Дубровина большевик с 1928 года, отстреливалась из нагана от фашистов на втором этаже дома на окраине города до последнего патрона. Вернее, тот самый последний патрон она оставила для себя. Дубровин с годами так и не женился, хотя при заурядной, в общем-то внешности, всегда, по неведомой причине, пользовался самым живым интересом у женщин. И сейчас на склоне лет, был, наверняка, более дееспособен как мужик, чем местная алкашня, дохнувшая у сельского магазина.
— Ну, что ты, Коля! Надо оно мне на старости лет? — тряхнул он головой, Марина, конечно, женщина хорошая. Скрывать от тебя не стану, греет она мне, старому, постель, да и я пока в силах, отчего же не пользоваться. По хозяйству все мне помогает, кухарит, стирает. Да и мне с моими делами проще. Она же из наших... Лет десять в Западной Германии на нелегальной работе. Потом вывезли ее обратно. По профессии прикрытия, садовый дизайнер. Видишь, как в саду и огороде все красиво? Ее рук дело! Детдомовская, ни угла не родни. Вот ко мне пристроили, чтобы стало быть на стороне не цеплял никого. Оно и правильно. Мне хватает, ей надеюсь тоже. Она много не спрашивает, я не говорю, оба понимаем, что и как. Иными словами, я доволен. Только я же не дурак, Коля, не зря всю считай жизнь в разведке, так что знаю — если что, она и смерть моя. Ну да мы с тобой с костлявой давно запанибрата... Ну что мы о моих делах все, ты ж не карамелек мне,