Проект "ХРОНО" За гранью реальности

подбородок:
— Странно, очень странно…
— Радиации, проникающей, не выявлено… Данных за электромагнитный импульс так же нет. При взрыве такой мощности в ближайших населенных пунктах он бы себя проявил обязательно, но данных не выявлено, — продолжал полковник, — радиоактивное заражение отсутствует… совсем. Капитан, старший из химиков, там, на месте с ума сходил, не может такого, говорит, быть и все тут. Раз пять замеры повторял. Потом сказал, что тут, в воронке лежит Нобелевская премия по физике.
Генерал, все еще стоявший к Мельгузову спиной, вздрогнул и сокрушенно покачал головой, прикрыв глаза: «Ну вот нахуя он это сказал, а?! Ну, зачем… вот не жилось тебе капитан спокойно.»
— Вот товарищ генерал по научной части и все, — закончил полковник.
— Ну тогда давай, Боря, по своей… вижу же, есть у тебя что сказать…
Мельгузов устало, но довольно улыбнулся, — есть, Николай Иванович, есть, — и повертел в руках пустую кофейную кружку.
Кожевников, у которого отчасти отлегло от сердца, ухмыльнулся и подошел к сейфу. Сейф был трофейный, его привез предшественник Кожевникова из Германии в сорок шестом году. С тех пор сейф с грубо срубленным зубилом имперским орлом верно служил советским чекистам. Генерал открыл его, достал початую бутылку с содержимым Ереванского коньячного завода. Не то что бы Кожевников злоупотреблял, но мог себе позволить время от времени хорошего коньячку. Налив себе рюмку, он не скупясь налил Мельгузову в кружку, поднял чуть свою и произнес старый тост:
— За то, чтобы все уходящие в рейд, всегда возвращались! — Полковник моментально опрокинул свою кружку точно так же, как и кофе перед этим. Похоже, ему сейчас было все равно: вода, спирт, водка, кофе или коньяк — наливались в кружку.
Отодвинув пустую кружку, Мельгузов отер тыльной стороной ладони рот и продолжил рассказ, в который превратился доклад.
— Оцепление я выставил по периметру пятидесяти метров от эпицентра. Дал своим парням приказ искать все, что может хоть отдаленно напоминать след. В воронке-то ясное дело искать нечего было. Долгое время ничего не находили, постепенно зону поисков расширяли, но с тем же результатом. Я уже начинал думать, что никого там не было. Но потом небольшой овраг встретился, и там-то мы нашли след. Даже два. Один-то след самый обычный, сапог сорок четвертого размера, кирзачи с довольно стоптанным каблуком. Второй, размер примерно сорок третий, с глубокими протекторами, военного образца, явно не наш. По крайней мере, мне ранее не встречался. На натовскую обувь тоже не особо похож, скорее на наши, ВДВшные прыжковые, но тоже не они. Но самое интересное, товарищ генерал, что эти два следа несколько раз появляются и исчезают по пути к месту взрыва и обратно, к этому оврагу. А потом второй след пропадает. Там конечно все завалено валежником, ветками, листвой после взрыва, но мои ребята все перерыли, нет и все. Я так понимаю, что тот, кто был в этих вторых, военного образца, ботинках… испарился во время взрыва. Сапог есть, возвращается потом в сторону опушки и в сторону заимки, вернее пасеки. Вот тут, — палец разведчика уперся в точку на разложенной по столу карте, — до этой пасеки, от места взрыва примерно два километра лесом. Мы до опушки по следу прошли, но приказ был не лезть к местным…
Кожевников сделал отметку на карте, пробормотав:
— Пасека, значит, ага… Ты уверен, что вас с пасеки не засекли? А Борис?
— Обижаете, Николай Иванович, со мной лучшие мои разведчики были. Исключаю полностью! Потом мы к этому оврагу вернулись, решили еще раз проверить, и как оказалось не зря. У меня словно предчувствие было, что не все так просто. Следов больше не было, но вот посмотрите, что я нашел.
— Мельгузов полез в накладной карман камуфлированной куртки, вытащил небольшой предмет и положил на стол перед генералом.
Кожевников, не торопясь взял предмет, оказавшийся упаковкой бинта в твердой вощеной бумаге. Подобный бинт оба они видели и не раз за время службы, такие всегда входили как в индивидуальный перевязочный комплект солдата, так и в большую фельдшерскую сумку с красным крестом.
Такой, да не совсем, не Советской Армии, точно и не вероятного противника.
— Что за чертовщина? — выругался генерал, внимательно осматривая упаковку с бинтом со всех сторон.
— Вот и я про то же! — кивнул полковник, — кроме меня его никто не видел, оно и к счастью. Лишние вопросы были бы у ребят.
На первый взгляд стандартная упаковка бинта, пергаментно-белая, с чуть торчащей ниткой вскрытия стерильной упаковки, привычная как пять копеек. Странным обоим офицерам было видеть на упаковке отпечатанный черной краской имперский германский орел, держащий в руках венок со свастикой, а на другой стороне — эмблему Deutsches Rotes Kreuz в виде красного креста со свастикой в центре и с адресом, по-видимому, производства: Breslau, Hermann Göring Werke. Оно бы не так удивляло — в Смоленских лесах прошедшая тридцать лет назад война много чего оставила. Но столь хорошо сохранившийся перевязочный пакет, конечно, удивлял, но главным было иное. Четко прописанная на упаковке дата производства «03.1953» Дата была четкая и двух мнений по прочтению просто не возникало. В марте пятьдесят третьего года немецкий Бреслау давно был польским Вроцлавом, в котором и в помине не было заводов Германа Геринга, а война к тому времени восемь лет как закончилась, похоронив под обломками и свастики, и имперских орлов.
— Что думаешь? — закончив рассматривать находку, спросил Кожевников полковника.
Тот молча пожал плечами:
— Вот ума, Николай Иванович, не приложу. Там, судя по всему, с пасеки с этой, еще пару раз человек в сапогах в овраг приходили, судя по следам… мало ли что там еще было. Может нам на заимку эту наведаться?
— Нет, Борис, ты свое дело сделал, благодарю за службу! — тон генерала стал официальным, как бы давая понять, что разговор на сегодня закончен.
— Служу Советскому Союзу! — полковник Мельгузов, уже стоял навытяжку.
— Не тебе, Боря, мне объяснять, что все это под грифом «Совершенно секретно», и для тебя, и твоих бойцов. Сейчас вызову особиста, все дадите ему подписку о неразглашении. Ты во всех ребятах уверен? Если какие сомнения, хоть малейшие, лучше сразу скажи.
— Головой за каждого отвечаю, Николай Иванович! — твердо произнес разведчик.
— Свободен, жди в приемной особиста. Напишешь подробный рапорт по операции, но без этого. Тут еще разобраться нужно. — генерал указал на упаковку бинта.
Полковник Мельгузов, четко через левое плечо развернулся и направился к двери, но у выхода замешкался и повернувшись к столу не твердо спросил:
— Ребята, эти, спецы из химзащиты, нормальные… капитан этот просто…
— Я сказал, ты свободен, полковник! — повысил голос генерал.
Разведчик укоризненно покачал головой и, ничего больше не говоря, вышел в приемную.
Кожевников еще раз внимательно осмотрел упаковку бинта, найденную в лесу разведчиками, потом убрал ее в стол. Время для разгадывания загадок еще будет. Сейчас его ждал разговор с особистом, звонок с докладом в Москву и потом еще — зам по оперативной работе. С особистом хватило и трех минут. Взять подписки у разведчиков по максимальному сроку не разглашения, ребята там толковые, поймут. В ПВ КГБ СССР кого попало, не брали. К тому же полковник Мельгузов в разведку к себе отбирал лучших из лучших не только по физическим данным, но и тех, у кого котелок варил, как полагается. 
С Москвой разговор получился долгий. Генерал подробно пересказал результаты разведки, узнал, что нарочный из Главного Управления завтра приедет забрать рапорта химиков и разведчиков. Начальство более всего интересовал сам взрыв. То, что не было следов заражения и других поражающих факторов ядерного взрыва, изрядно успокоило руководство. Дальнейшие мероприятия по-прежнему поручались Кожевникову, с прежним уровнем допуска, секретности и с теми же полномочиями, но с заменой военной готовности, уже на нижестоящий уровень. Про находку Мельгузова Николай Иванович не стал говорить, будто по наитию чувствуя, что ясности это не добавит. Вот запутать все может окончательно. Ведь сам факт взрыва имел место, но только неизвестно было что там упало и взорвалось, в Смоленском лесу на самой границе с Белоруссией. Потом генерал запросил личные дела офицером-химиков, пролистал их и долго пристально всматривался в фото двух молодых мужчин в форме с петлицами инженерных войск.
С заместителем по оперативной работе, разговор был уже в сумерках. Спать опять, наверное, придется в кабинете, но служба есть служба, в молодые годы и не в таких местах ночевать приходилось. Кожаный диван в кабинете мог тогда показаться мечтой. С замом по опер части Кожевников работал давно и мог напрямую все сказать, если бы не строжайшее указание из Москвы. Поэтому все самое поганое, легшее на душу, генерал оставил на потом и сейчас в пол уха слушал доклад зама. Полковник, Николай Павлович Стрельцов, в оперативной работе был специалистом отличным, более того, именно Кожевников перетащил его по старой памяти себе в замы из Забайкалья, где тот закисал на Китайской границе. Поэтому в том, что он исполнит то, что велят, не сомневался…
— Николай, подготовь группу из трех человек, все должны быть с опытом оперативной работы, лучше нелегалы. Не курсантов вчерашних, само собой. Опыт работы что бы не менее пяти, а лучше, десяти лет. Двоих подыщи из разных районов, из тех, кто сейчас в усилении в Смоленск командирован. Но личные дела сам проверь. Лучших людей нужно взять. Третий на твое усмотрение. Из нашего центрального управления, так же оперативника с опытом. Старшим будет. Все трое друг друга знать не должны, ранее, чтобы вместе не работали. До завтрашнего утра определись с двумя областными, а старшего сейчас мне назови. — генерал выжидающе посмотрел на зама.
Скворцов задумался всего на мгновение:
— Рекомендую майора Ткачука, опыт оперативный у него богатый, проверенный человек, засиделся он на кабинетной работе с диссидентами, пусть на полевой работе себя покажет.
Николай Иванович, чуть помедлив кивнул.
— Ткачука ко мне в 9.00 завтра на инструктаж, остальным кого отберешь быть готовыми к 10.00.
А за день тем временем, интересного было много. Действительно зашевелилась агентура. На территории области службой радиоперехвата запеленговали три радиопередатчика, причем два, в западных районах. Теперь спецы, вовсю рыли носом землю пытаясь расшифровать коды и выявляя владельцев радиостанций. Самым главным успехом смоленских чекистов был спалившийся главный редактор областной партийной газеты, товарищ Болдырев А. А. Он сегодня стал слишком сильно интересоваться успехами в колхозных хозяйствах Руднянского района, чего за ним отродясь не было. За ним уже плотно ходила наружка. Поставили на прослушку служебный и домашний телефоны. Но брать пока оснований не было, ждали, чтобы вывел на резидента. Прошлись по его коллегам. Скворцов, поделился с шефом — его подчиненные установили, что жирный газетный боров был завербован в прошлом году в Бельгии, куда ездил в командировку по журналистской линии. Банально попался на педерастии. Бельгийская разведка, конечно, под патронажем американцев, узнав о его пристрастиях, тут же