Проект "ХРОНО" За гранью реальности

Война. Газеты и радио, отец в серой солдатской форме на вокзале, плачущая мать. Сталинград, седая прядь в матерински волосах, морщинки на лбу и слезы, фотография отца в траурной рамке. Курсы медицинских сестер. Восточный фронт, боль, слезы, большие палатки полевого госпиталя. Взрывы бомб, раненые солдаты на носилках, все в бинтах, трясучая машина, занесенная снегом русская деревня. Кружка с водой у рта раненого, распахнутая ударом дверь, выстрелы, грязные, не бритые мужчины с оружием и дикими глазами и... ужас, ужас, боль, отчаяние...
Кудашев отшатнулся к стойке крыльца, в глазах потемнело, контакт прервался, он никак не мог вздохнуть всей грудью. То, как закончилась жизнь этой девочки, находилась за гранью добра и зла. Это было нечто невыносимо гадкое и тошнотворное. Люди не должны так поступать даже на войне! Воспринимая чувства неупокоенной, он будто за считанные мгновения пережил всю ее жизнь и смерть. Марта сидела рядом на ступеньке, потупив глаза. Рядом, положив ей руку на плечо, стоял Николай, нежно смотря на девушку. Обершарфюрер вздохнул. Сказать было нечего, все слова были не достаточны и излишни.
— Спасибо, — прошептала Марта, — ваш мир, герр Кудашев, намного лучше нашего. И он совсем другой. В нем тоже большая боль, но вы там счастливы! Оказывается, в тот миг, когда он жил ее воспоминаниями и чувствами, она познавала его мир, его мысли, чувства и душу.
Николай взял Марту за руки и оба поднялись.
—Еще раз спасибо! Слишком много эмоций и чувств! Мы вас оставим. Легким ветерком оба неупокоенных подернулись рябью и растаяли.
Рядом, на ступеньке, оказался дед Прокопыч. Причем так неожиданно, что Кудашев, смотревший на то место, где пропал младший Лопатин со спутницей, вздрогнул.
— Ты, паря, ноне уже не простой человек и чувствуешь, видишь, мир наш грешный совсем другими глазами, душой своей ушлой, — заговорил дед, — намедни, когда у болоту ходил, чуил что необычное, кощное?
— Было дедушка, как будто огонь там горит, где-то в глубине болота, но не простой огонь, глазами его не видно, но вот если иными чувствами, то сразу начинало, как будто ветром горячим веять.
— Ну не ошибся я в тебе. Не трызнится тебе это, а верны чувства у тебя, чую дальше большее тебе откроется, что сокрыто до времени, — закивал дед.
— Расскажу я тебе, князь, что в моем роду из-покона известно, от отца к сыну передавалось. Я-то, может и позабыл, что из рассказанного отцом и дедом. Но как мир этот бренный покинул, а в иной, видно, грехи не пускают, много что познал. От предков своих, открылось мне заветное.
Кудашев затаил дыхание, откуда ни возьмись, появился драный Лопатинский кот и с хода заскочил ему на колени, ткнулся лобастой головой о руку.
— Давно это было, старики сказывали что еще задолго до того, как вывел Моисей народ, избранный из Египта. Под Полярной звездой, на Севере, страна была и народ великий жил. Называлась та страна Ариана, в Авесте, изначальной книге книг-то поведано…
Глава 13. Головная боль
Николай Иванович Кожевников как всегда вышел из подъезда в восемь утра. Пожилой консьерж, тоже из бывших комитетчиков, вскочил из-за стола и кинулся открывать входную дверь. Генерал, махнул ему рукой:
— Сиди уже.
Он остановился на крыльце подъезда. На улице, несмотря на утро, было жарко. Лето в этом году, в конце июля распалилось во всю. Николай Иванович снял пиджак, перекинул его через предплечье левой руки, ослабил узел дорогого немецкого галстука.
Служебная ГАЗ-24, сверкая черными, свежевымытыми боками, как всегда ждала у подъезда. Лезть в машину для того, чтобы проехать два квартала до управления, не хотелось.
— Никита, я пешком, — бросил Кожевников водителю и, не торопясь, пошел по Чуриловскому переулку до улицы Дзержинского, мимо музыкального училища и кукольного театра. От дома на ул. Дохтурова до областного управления КГБ было минут двадцать пути неспешным шагом. Чуть позади, медленно, ехала черная «Волга».
Николай Иванович шел по переулку, не замечая ни редких прохожих, ни поливальную машину сбивавшую тугой струей летнюю пыль с дороги и тротуаров. Своя же служебная «Волга» давно уже превратилась для него в нечто привычное, как тапочки у кровати, в которые утром ноги попадают как бы, само собой.
Любой советский чиновник, проработавший с десяток лет на серьезной должности, вырабатывает некое подобие предчувствия неприятностей, но он же был не просто чиновником. Профессиональный разведчик, начинавший карьеру молодым, зеленым лейтенантом в военные годы в СМЕРШе, потом боролся с лесными братьями в Прибалтике и бандеровцами в Западной Украине. Потом был опыт нелегальной заботы в Западном Берлине, участие в Чехословацких событиях в 1968 году, и уже на склоне лет — руководство Управлением в Смоленской области. Сейчас он шел по улице, а на душе было тревожно и гадостно... Жизнь развила это чувство до максимальной остроты. А самое странное, какой-либо определенной причины тревожиться — не было, но именно это чувство, в молодые годы настойчиво звало «рвать хвосты», «ложиться на дно» и, затаив дыхание, с испариной на лбу и пересохшим горлом ждать развязки, сжимая в потной ладони рукоять пистолета.
А началось все банально. Уже вечером, поужинав с женой, позвонив сыну в Москву, в Академию, Кожевников предвкушал как почитает перед сном, на английском, «Крестного отца» Марио Пьюзо, привезенного неделю назад из США знакомым дипломатом. Намечавшуюся идиллию разрушил телефонный звонок по ЗАСу из Москвы. Не абы кто, а начальник Второго Главка лично.
— Здравствуй, Николай Иванович, не разбудил, надеюсь? Если что, ты уж не серчай.
— Нет, товарищ генерал, —лейтенант, я тут только...
— Ладно, Николай, не суть важно. Завтра в первой половине дня нарочный прибудет с документами, лично к тебе. Дело приоритетное, по линии оперативно-технического управления, курируется лично Юрием Владимировичем.
— Так точно, понял, товарищ генерал-лейтенант, — Кожевников почувствовал, как начало дергаться веко.
— Своих, никого в курс дела не вводи, изучи бумаги, организуй выход на место. Вот еще что, управленческих спецов к этому не привлекай, задействуй погранцов, они уже в теме, выделят тебе ДРГ. Главное условие: полная скрытность. Местные ничего знать не должны. Доклад лично мне, но, чтобы без вариантов. Лучше не торопись, если информация подтвердиться, что бы было с чем мне к Самому на доклад идти.
— Понял! Будет исполнено!
Вот так. Ничего конкретного, раз даже по защищенной линии только общие фразы, стало быть, дело важное. Спал в результате Николай Иванович отвратительно. Часа в три, устав ворочаться, встал, вышел на балкон и в душной летней ночи стоял, дымя сигаретой и слушая ночной город. Потом на кухне махнул рюмку коньяка и опять полез под одеяло к жене.
Погруженный в свои мысли, тем не менее, разведчик по пути отмечал детали. Большой плакат — Слава КПСС «авангарду прогрессивного человечества» на фасаде музыкального училища, висит кривовато, что не есть хорошо. На афише кукольного театра анонсировался с 15 июня спектакль «Приключение Буратино», какой-то местный криворукий маляр нарисовал на афише Буратино с совершенно семитским профилем, или это из-за залома плаката. Но уж точно, пучеглазый Карабас-Барабас — вылитый Фридрих Энгельс, поручить бы узнать, кто рисовал.
А мысли все время возвращались к вчерашнему звонку из Москвы.
На улице Дзержинского, в доме 13-а, в бежевом пятиэтажном здании с балконами, напоминающими корабельные надстройки, в проходной Управления, генерала уже ждали. Дежуривший прапорщик вытянулся в струнку:
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Кожевников кивнул и поднялся в кабинет. Проходя мимо секретарши, бросил:
— Леночка, будь добра, кофе мне принеси.
Оперативное совещание Николай Иванович провел быстро. Замы, видя, что мыслями шеф где-то далеко, особо не грузили. Рутинные вопросы решили быстро, и он всех распустил по рабочим местам. Развернул было свежий номер «Правды», но читать не смог, глаза постоянно косились на стоящие в углу кабинета большие напольные часы, еще старой немецкой работы.
В одиннадцать тридцать зазвонил внутренний телефон. Генерал несколько мгновений смотрел на аппарат, только потом взял трубку. Секретарша тоже само собой человек при погонах, красивая сорокалетняя женщина, обладала помимо прочих достоинств еще и приятным голосом:
— Николай Иванович, пакет с нарочным из Москвы.
Кожевников, от нетерпения уже изведшийся, только кратко сказал:
— Пусти!
Худощавый капитан, лет тридцати пяти, с совершенно не приметным лицом, про какие говорят: «увидел — забыл», с портфелем в левой руке, подошел к столу и представился:
— Капитан Ливенцов! — Правая рука метнулась под козырек фуражки. — Товарищ генерал-майор, позвольте ваши документы!
Правила, есть правила. Кожевников достал из внутреннего кармана пиджака служебное удостоверение и протянул в раскрытом виде капитану. Тот долго его рассматривал, потом вернул и поставил портфель на стол. Николай Иванович заметил, что от ручки до запястья капитана протянулась темная титановая цепочка. Не торопясь, нарочный извлек из портфеля, большой конверт из коричневой пергаментной бумаги и ведомость о передаче документов. Конверт он положил перед генералом, ведомость — сверху. Кожевников расписался о получении и вернул бумагу капитану. Тот так же, не торопясь, убрал ее, отдал честь, через левое плечо развернулся и прошел обратно к двери. Все это спокойно и четко, без малейшего подобострастия, уже привычного в окружающих.
Кожевников знал, что таким молчаливым капитанам и старлеям сам черт не брат, им без разницы, кто перед ними, полковник, генерал или маршал. Они как бы находились над всей окружающей суетой, и авторитеты у них были свои. Как правило, детдомовские, одинокие, без семей... Их делали особенными и независимыми триста грамм пластита в портфеле и кнопка «активатор» на ручке. И генерал знал, при реальной угрозе захвата, офицер, не раздумывая эту кнопку нажмет, превратив портфель с содержимым, себя и окружающих в кровавые ошметки.
Николай Иванович взял в руки конверт, покрутил, прикинул по весу, что там может быть. В верхнем правом углу лицевой стороны конверта стоял синий оттиск: «Особой важности» и чуть ниже — «Серия К». Документы «Серии К» вскрывались только лично адресатом. Он поднял трубку: «Лена, я занят, никого ко мне не пускай, пока я не скажу! Да! Без разницы, кто бы ни пришел!» Положив телефон, Кожевников взял нож для бумаги и принялся вскрывать конверт.
Несколько машинописных листов, несколько фотоснимков, ну и стоило ли это всех волнений? Не подвело ли старого чекиста чутье? Он углубился в чтение. На ознакомление и беглый просмотр ушло минут пятнадцать. Генерал, прочитав, откинулся на спинку удобного кожаного кресла, сосредоточенно посмотрел в окно. Потом прочитал все еще раз, на этот раз уже не торопясь, вдумчиво. Через полчаса у Леночки зазвонил внутренний телефон, голос шефа был строг и сосредоточен:
— Лена, соедини меня с погранцами, потом дай аналитику по Руднянскому району, да... полную справку, как обычно, предприятия, оборонка, воинские части, особенности, по нашим сотрудникам в районе. Справку жду через час, в первую очередь дай связь с