ПУСТЫННИКИ ИЛИ ПЕСНЯ О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ

трусцой в лес. Женщина и корзинку забыла, бросилась бежать из лесу домой, а дитя ей кричит: "Ягодки, маменька, ягодки упали." Вернулась та, давай лихорадочно ягоды собирать, ну уж Аринушка ей помогла конечно. Быстро управились. А мальчик Аринку за руку держит, не отпускает: "С нами пошли, а то волк." Так и провожали их до околицы. Мать то их конечно не видела.





А отроки пошли погулять по деревне, да посмотреть кто как живет. В один дом заглянут, в другой. Тут и увидели в конце деревни старенькую избушку. Крылечко покосилось, крыша кой-где прохудилась. Амбар старый, дверь отвалилась, а в амбаре-то и вовсе пусто. Никакого почитай запаса нет. Старушка старенькая вдова одна живет. Сына в дружину забрали, у князя служит. А у нее не внуков, ни снохи, а старость то вот она. Сил уж нет, да и кто же может мужичью работу выполнить. А она и видит-то плохо, почти что слепая. Так, кое-что сделает по дому, да больше лежит. Болеет. Молится только за сыночка, да чтобы Господь прибрал ее как-нибудь. А в доме-то и не убрано, и обед не сготовлен. И некому ей воды подать.





Осмотрелись они, да и решили, что здесь им зиму зимовать, да за старушкой ходить. И весело им стало, что будут хозяйство вести, будто это их дом, и их бабушка. Взялись за работу. Мыть, да подметать. Баньку истопили, бабушку вымыли. Все-то Аринушка перестирала, полы перемыла, красоту навела, половики на речке выстирала. Еды для старушки наготовила. Самим то им еда не нужна была, бесплотные они. А вот как они бесплотные работать могли, так это им неведомо было, а только могли, и всякое умение им откуда-то дано, чего они раньше и не знали, и не умели. Так что Федюнька и крылечко поправил, и крышу перекрыл, и дверь в амбаре починил. Федосье то и невдомек, кто ей помогает. Не видит она, думает все ладно. Крыша не течет, слава Богу! Крыльцо качаться перестало, Господу благодарность. Что сама руками начнет делать, а Аринушка тут как тут, все изладит, все подправит, старушка и радуется, что ловко у нее все получается, да и опять Бога благодарит за помощь.





Однако оказалось, что невидимые и бесплотные отроки могли и воочию являться людям при надобности. Вот ночью как-то раз такое дело совершилось, про которое никто и не узнал в деревне. Жил там один зажиточный мужик Еремей. Амбары у него ломились от запасов, только не совсем это его запасы были. Полдеревни у него в долгу была. В долг то он давал, только взимал потом с лихвой. Вот и наполнялись его амбары доверху. Больше всех ему старая Федосья задолжала. В долг берет, а отдавать нечем. Очень он на нее зол был. Вот сидит как-то поздно вечером Ерема, да чай пьет. Свои то уж все легли, а ему что-то не спится. Задумался, а может и придремал за самоваром. Только голову поднял, а напротив парень сидит и девка совсем чужие. Да на него и смотрят, строго так. Они хоть и мальцы перед ним, а все же он немного оробел. А виду не подает.

— Кто таки? Чьи будете? Да и как в избу зашли, дверь то поди заперта. Ну-ко я топор щас возьму.

— Земляки мы с тобой, Ерема. Здесь жили, в этой деревне. Только шибко давно, тебя то еще не было, — ответил Федор.

— Как это, не было? Плетешь, невесть что, — сказал, а самому страшно. Неужто мертвяки ему причудились. А тут еще ветер завыл в трубе, да так жутко завыл.

— Не пужайся, не мертвяки мы. У Бога нету мертвых, а все живы. А пришли мы упредить тебя, что коли старую Федосью еще обидишь, так не токмо спиной хворать будешь, а и ноги откажут. А то вовсе удар хватит.





А у него и правда спина болела. Мучился он спиной-то. Видно поднял что тяжелое не по силам.

— Вдовицам то помогать должно, Господь за них вступится. А ты у ней и кур, и гусей отнял за долги, и овечек и козу угнал, и телегу вывез из сарая. Всю сбрую конскую, какая была к себе утащил. Тулуп новый, что сын ей подарил, и то себе забрал. А ей в зиму и надеть нечего.

— Он и деньги-то у ней выкрал из шкапчика, кои сын Алексей ей на Пасху привез, а она слепая думает, что сама потеряла, — Аринка вставила слово, — думал, поди, что не узнает никто. Да и спрятал у себя в голбце .

— А холсты новые, что в сундуке лежали, поч-то взял? Она их берегла для сына. Все думала, что вернется, да женится, да внуков подарит. Думал, раз слепая, так и заступиться некому? Бабушка твоя Аглая, небось плачет по тебе на том свете. Помнишь ее? Она то молитвенница была, бедным помогала, вся деревня ее уважала, а ты упырь. В кого только и уродился, - помолчал Федор, нахмурился. — Ты почто же своего то старшего на службу ко князю не послал? Тебе Бог пятерых сыновей дал. Откупился? А ее единого сына вместо своего отправил? Оставил вдову одну-одинёшеньку без кормильца на старости лет. Ты ей по гроб жизни должен, за то, что не твой, а ее сын служить пошел.





Не на шутку испугался Ерема. Кто они такие, откуда все знают? Испугался, и слова вымолвить не может. И эти замолчали, не говорят ничего. Он и не знает, что делать. И совесть обличать стала, и страх напал.

— Не ведаю, кто вы такие, а все правду сказали. Что же мне теперь делать?

— Бог все видит. И доброе, и худое. Зла много ты натворил, и не ей одной. Пора доброе делать, пока жив. Гляди не опоздай. Совесть тебе подскажет. А только на зиму Федосью хлебом обеспечь.





Сказали так, да и пропали. Нету их. Ерема вообще перепугался. Креститься начал, к иконам подбежал. Потом двери проверил, окна, ставни, все заперто. Подумал, что привиделось ему. Мало ли, заснул за столом, вот и причудилось. Чего и не покажется спросонок. Да тут увидал кусок бересты на столе, а там написано что-то. Скорей к лучинке поднес, да и читает: холсты, деньги, овцы, куры… ну и далее. Да еще больше того написано, что они сказали. А все правда. Тут он крепко задумался. С тем и спать лег. Утром как проснулся, первая мысль была: "Сожгу бересту, а никто ничего не видел, и никто ничего не скажет". Жалко с добром-то расставаться. Подумал так-то, хотел встать с постели, а ноги не слушаются. И так и этак пробовал встать, а никак. Позвал жену, да и велел ей отнести каравай хлеба да кринку молока, да дюжину яиц старой Федосье. Жена его боялась, рука у него тяжелая была, перечить не стала, а все же ее удивление взяло, с чего это он озаботился о старухе. Однако промолчала, собралась, да и побежала. А он после этого попробовал снова встать. Вроде получилось. Ну и все. Переменился он. Люди удивлялись потом, что с ним такое, а он другим стал. Федосье все вернул. Лихву перестал помногу брать. А потом и вовсе сиротку деревенского к себе в дом взял, как сына стал растить.





Федюнька с Аришкой день то у Федосьи работают, хозяйничают — дел полно. А ночью гуляют. Спать-то им не положено, неспящие они. Словно ангелы. Вот и ходят по деревне. Услышат где ругается кто-то, или брань какая, зайдут в избу, да и посмотрят, что там делается. Ну уж известно, кто ссоры заводит. Видели они злых духов. И те их видели и боялись. Скажет им Федор: "Нечто  в бездну захотели? Почто людей искушаете? Пошли вон. И к деревне близко не подходите". И ни одного беса в доме не останется. Сразу все затихнут, вроде и не было никакого крика, ни драки, спать улягутся, и тихо все до утра.

А если где ребенок не спит, кричит, мать измучается с ним, так тут Аринушка и Федор не опоздают. Младенчика начнут забавлять, люльку качают. А ребеночек их увидит, заулыбается, заагукает, а там и затихнет. Мать-то так и свалится на постель, да уснет. Ей рано-рано вставать.





Как уляжется вся деревня спать, станет все спокойно, так отроки встают на молитву. Особая она была, эта молитва. Небо над ними раскрывалось, и видели они ангелов и Господа на Престоле, и Матерь Его Пречистую. Радостно и светло было им молиться, так бы и не вставали с колен. Благодать Божия и свет небесный изливались на них. Иногда Господь отвечал им что-то, или повелевал. Звери лесные и полевые видели свет, сходящий с неба и приходили, и стояли вокруг, и смотрели. Кто-то из людей видел иногда этот свет и дивился. Через сто лет на этом месте храм построили. Отроки обо всех молись. И о Федосье старой, и о сыне ее, и о князе. Просят Господа, чтобы сына ее Алексея князь домой отпустил к матери. Чтобы жену ему Бог хорошую дал и деток, а матери его здоровья и сил, и чтобы внуков дождаться, понянчиться. О младенцах, о стариках об Еремее жестокосердном, чтобы исправился, обо всей деревне молятся долго-долго. И за урожай, и за погоду, и за здоровье. И радостно им в этой молитве, радостно, что вместе они молятся.





А после идут к речке, или на холм взберутся, где три сосны раскидистых стоят. Сядут под дерево, да и беседуют о том, о другом. Другой раз и вовсе на дерево залезут, да и сидят на ветках, как в детстве бывало сидели, спиной ко стволу прислонятся разговаривают, смотрят на небо, и хорошо им. Ночь и пролетит незаметно. А утром опять дела. День то прокрутятся, а вечера ждут, чтобы вместе побыть. Скучали друг без дружки. Могли и просто молчать, да смотреть на звезды. Им довольно было того, что вместе. И это было их счастье.



А то уйдут подальше от дороги, от деревни, да костер разведут, как бывало раньше, и всю ночь у костра просидят. Говорят о чем-нибудь, свою жизнь прошедшую иногда вспоминают. И вот что интересно, им та жизнь, которую они прожили, как сон вспоминается, как что-то нереальное. А вот эта теперешняя их жизнь настоящая. Та была временная, а эта вечная. И спокойно им на душе, и радостно, что так все хорошо устроилось, а не по-другому. Никогда они не уставали друг от друга, не надоедали друг дружке, а напротив, как будто одно целое они были, нераздельное что-то. И времени они не замечали, когда были вместе.



Они еще не все про себя знали. Раз гуляли по бережку, Федюнька и говорит:

— А я могу через речку перейти, — да озорно так улыбается.

— Без мостка что ли?

— Ага, вот смотри.

Он подошел к кромке воды, да и пошел на другую сторону. Видно он еще раньше один попробовал, думал, раз бесплотные, так не должны тонуть, и прав оказался. Она ахнула.

— А ежели я пойду?

— Иди, не бойся.

Шагнула она на воду, и даже ног не замочила. Засмеялась и пошла, а он впереди, она за ним. Весело им стало, и пошли по реке. А соловьи-то поют, ночь тихая-тихая, только вода по камушкам чуть журчит. И они замолчали, да так и шли рядышком по воде.  Не одну ночь так-то гуляли. А потом Аришка и говорит:

— Так коли по воде можно, так почему по воздуху нельзя?

— И то правда. Айда, испробуем.

Залезли на крутой обрыв, страшно вроде, но он первый попытался шагнуть, и не упал. Как же они смеялись, она конечно же за ним пошла, и ходят они по