Федрус – ничей сын (По материалам 6-го века.)

возразил ему Фатий. – При заключении договора Федрус нам сказал: «Вы дадите мне плату в самом конце, перед расставанием, сколько пожелаете, если я сумею вам угодить и если мы успеем вовремя в Вифлеем к празднику Рождества». И вот сейчас, «в самом конце», мы и заплатим ему, сколько пожелаем.
          На это Лев и Стефан в знак одобрения покивали головами и полезли за своими денежными мешочками.
          – Нет, господа, я не возьму от вас денег, – сказал Евтихий. – Ведь всех тех, с кого мы берём плату – мы забываем.
          – Но если ты не возьмёшь с нас плату сейчас, то тогда оставишь нас с виною, – поднял палец Фатий.
          И тогда Евтихий со вздохом принял от каждого из господ по одной золотой намисме.
          И тут Лев решительно вскинул руку, как бы обращаясь к собранию, и произнёс:
          – Мои государи, а вы посмотрите только, как всё с нашим уговором произошло! Там, под дубом, Федрус сказал: «Дадите мне плату перед расставанием, в самом конце». И всё так и вышло. А это значит, что Господь Бог уже тогда, три месяца назад, знал, что всё у нас так и будет…
          Если ты, Евтихий, зачем-нибудь приедешь в Новый Рим, то обязательно зайди и к нам, в Консисторию, что находится возле Императорского дворца. Там при дверях всегда стоит привратник в златотканой парче. Назови ему наши имена, и он со многими поклонами приведёт тебя к нам. Всё, что нужно тебе – мы устроим. Когда мы все втроём действуем заодно, то нам всё возможно этой Империи!… И если ты сам в Новый Рим приехать не сможешь, то всегда можешь прислать к нам своего скорохода…
          А когда вёсельная галера стала очень медленно отводить от пристани их корабль, новоримские вельможи замахали Евтихию руками, и он долго махал им вослед.
          – Никогда себе не прощу, что в начале нашего путешествия я свысока смотрел на него и тем на две недели сам лишил себя драгоценного общения с ним, – покачав головою, сказал Фатий и продолжил: – Вот мы, судари, молили втроём Господа в Святой Софии о встрече с Евтихием, и как Он премудро устроил всё. И ведь сам Федрус стоит перед Царём Небесным, исполненным неописуемого величия и славы, на почти бесконечной лестнице достоинств куда выше нас, а потому он и по своей истинной знатности никак не ниже нас… О, сколько здесь было чудес! Я вам так, государи мои, скажу. Эта поездка превзошла все мои ожидания.
          – И какие странные слова сказал мне однажды Евтихий, – затем заметил Лев. – «К моим сородичам на ближний север мне идти уже поздно, а к моим сородичам на дальний север – ещё рано. Вот и хожу я в город Тир с надеждою, что те или эти ко мне приплывут сами»… Почему я не спросил его, что это означает? Ну, да ладно, это его жизнь…
          В нашей Восточной Римской империи, как и некогда в Римской империи, говорят, что всякий плебей – это только низость и грех. Но вот Федрус опроверг эти утверждения. Вот если бы в нашей великой Империи каждый, как Федрус и Марк, занялся своею душою, то все беспорядки бы прекратились, и всё в ней вошло бы в нужное русло.
          – Это не единожды правильно сделанный выбор Евтихия сделал его таким, – заметил Стефан. – Он мне сказал как-то: «Нужно сажать, чтобы Бог взрастил. Господь помогает нам только в том, что мы сами делаем…»
9. Долгожданные гости с севера
          Прошло два года. На ту поляну, с востока стесняемую дубравою, откуда на запад – на всё Великое море – открывается прекрасный вид, въехала группа конников.
          Весьма миловидная и голубоглазая дева с красиво вьющимися прядями русых волос, ехавшая на коне, свесив ноги на одну сторону, взялась за холку и легко спрыгнула с него. Одета она была просто – в длинное серое платье-пенулу с такой же серой накидкой-мафорием на голове, прихваченным лентою (как одевалась и сама Богородица). К ней сразу же подошёл седеющий русоволосый мужчина в кожаном колпаке с опущенным набок концом, с тяжелым мечом на поясе, и, приняв у неё коня, увёл его в сторону.
          Потом та дева прошла к краю поляны и загляделась в блистающую лазурную даль моря. Затем она подняла руки, как птица крылья, и довольно долго стояла так, будто паря в потоках ветров. Возвратившись к опушке леса, дева присела на старую колоду, где трава была ниже и не раз прежде горел костер. Там к ней подошли двое русоволосых юношей в рыжих лисьих шапках-колпаках с опущенными набок концами, в тёмно-зеленых туниках, в серых фракийских плащах и с узкими мечами.
          Дева поглядела на них внимательно, и очень сильно – звонким и красивым голосом, как будто читая стихи, произнесла:
          – Судари мои, Антип и Давид! Кто же таков Евтихий, наш проводник? До сих не могу поверить… Едва мы ступили на Святую Землю, как тяжкое бремя, нависавшее над нами черною тучею, вдруг истаяло. Наверное, что-то похожее ощущала моя смуглая рабыня, неожиданно отпущенная на свободу по моей просьбе отцом… С виду Евтихий – сущий ромей, но вот по характеру – как бы наш. И одет он тоже напополам – шапку имеет римскую, а плащ наш – фракийский. И откуда него такие связи большие в Риме, и особенно – в Новом Риме? А когда с ним говоришь, он как будто все помыслы твои знает…
          И вот сейчас чистые ветра дуют с моря, светит солнце, и как будто не было ничего. Но я точно знаю, что сегодня Господь нашу Фракию самым чудесным образом спас! Всё это мне уже ясно, хотя и сама я не знаю, почему. И я не могу удержаться от слёз, когда об этом думаю. За сколько же десятков, а то и сотен лет Господь Бог знал, что всё так во Фракии повернётся и сколькими же судьбами людей Он готовил для неё избавление?! А ведь это значит, что Господь любит Фракию и что Он и дальше её не оставит!!
          Сегодня утром в Тире Евтихий подошёл ко мне и, как самого близкого человека, меня спросил: «Госпожа моя, Ангелина, почему ты так грустишь?» И я ему о деле нашем всё как есть и рассказала. Должно быть, вы, господа, давно знаете, что год назад прасины (кричащие на скачках за наездников в зеленом) набрали в Совете викария диатеза Фракии (гражданского правителя диоцеза, включавшего в себя несколько провинций) большинство. Тогда председателем того Совета был мой отец – Андроник, человек от скачек весьма далёкий. И вот прасины провели через Совет, со многими нарушениями, конечно, несправедливый «Земельный налог». По новому закону земельный налог стал равным для всех владельцев земли, без учета размеров их владений. Все пришлые богатые землевладельцы им очень довольны, но их очень мало, а вот коренных фракийцев, имеющих небольшие участки, которых повсюду очень и очень много, он разоряет.
          И вот по тому закону у всех фракийских «Колпаков» один только выход есть – продать все свои земли пришлой знати, чтобы потом брать их же у неё в аренду и стать нищими колонами на своей родной земле. За этот год никто из наших фракийцев земли своей не продал. Все они только поглубже натянули свои колпаки и выжидают. До отца моего дошли слухи, что «Колпаки» в глубинке уже собираются тайно группами, достают из тайников старые кольчуги, шлемы и щиты, боевые топоры, мечи и луки со стрелами и на всё это смотрят. А это значит, что этой осенью, когда куриалы начнут забирать у них урожай в счет налоговых долгов, во всей Фракии вспыхнет бунт. И вот тогда Новый Рим вновь пришлёт свои войска, и они всё у нас сожгут и разрушат…
          Мой отец стал бороться с «Земельным налогом» прасинов. И в этом его поддержали партии русинов и венетов (кричащих на скачках за красных и голубых). Вместе с ними он ездил в Новый Рим. Но в Комитете финансов им сказали, что раз уж фракийские «Колпаки» имеют самые лучшие земли Империи и живут очень зажиточно, то пусть хотя бы налогов больше платят… И ещё, один из тех чиновников моему отцу прямо так и сказал: «Единый налог – это ваш закон! Чего вы от нас желаете? Чтобы казначейство наше само отказались от высоких налоговых поступлений?»
          За ту поездку прасины сняли моего отца с должности, и, не посмотрев на то, что он сенаторского рода, назначили ему казначейское расследование!
          Тогда я поняла, что прасины, по указанию лидеров своих партий, разжигают во Фракии бунт, для того, чтобы все земли её сменили хозяев. И вот я сказала отцу тогда: «Эти негодники прасины хотят совсем уничтожить Фракию! Наверное, правду во всей нашей великой Империи можно найти только у Гроба Господня!!» А он сказал мне: «Я бы и сам, моя Ангелина, ко Гробу Господню сейчас поехал, но из-за казначейского расследования сделать этого не могу». Младший брат отца Валенс был тогда рядом и, услыхав это, решительно сказал: «Тогда я поеду ко Гробу Господню и там повсюду, где можно, за Фракию постою!» И я тогда сказала: «Отец, я тоже, как свободная фракийка, желаю ехать к Гробу Господню с братом твоим!» И он нам это разрешил. И вам, мои судари, от всего нашего рода великая благодарность! Вы нам очень помогли и в Филиппополе, где мы встретились, и в ромейской бухте Золотой Рог, и здесь в Тире – тоже…
          И вот сегодня утром, в Тире, мне Евтихий и говорит: «А ты знаешь, госпожа моя, мне известны в Новом Риме три влиятельных господина. Они могут и отцу твоему, и всей Фракии помочь. Вот пусть твой дядя Валенс, раз он вызвался «за Фракию постоять», возьмёт самого резвого скакуна и поедет по приморскому тракту в Новый Рим. За две-три недели он до него доскачет. Там, у Императорского дворца, есть очень большое белое здание с надписью «Центральное Государственное Управление». Пусть он войдёт в эту Консисторию Восточной Римской империи и скажет привратнику, одетому в золототканую одежду: «К первостатейным чиновникам Льву, Фатию и Стефану прибыл из города Тир, от Евтихия, скороход». Привратник сразу же пошлёт юношей доложить о том господам, и они велят отвести его в Приёмный зал. Если твой дядя Валенс сделает так, то даже не сомневайся. Эти высокие господа порядок во Фракии наведут. Они непременно высокую комиссию к вам пришлют, чтобы она рассмотрела всякую законность, и так или иначе, но все причины назревающего бунта она искоренит.
          Я сначала Евтихию не поверила, но слова его дяде пересказала. Он сам с ним сразу же поговорил и тотчас с одним из тех слуг, что всегда с нами, ускакал в Новый Рим. Тогда я снова у Евтихия спросила: «Неужели же есть в Новом Риме такие господа, что захотят и смогут нашей несчастной Фракии помочь?» И он слова свои подтвердил: «Да, в Консистории, моя госпожа, они на то и поставлены, чтобы всякие бунты во всех провинциях в зародыше упреждать. Тем господам всё возможно в нашей Империи…» А потом он покачал головою и сказал такие таинственные слова, что расспросить я его не решилась: «Сегодня Милана Фракийская счастлива».
          А теперь, государи мои, Антип и Давид, расскажите мне о Евтихии всё, что сами знаете. Что о нём люди в тирских гаванях говорят?
          Тогда тот юноша, что был облачён в чуть более светлый плащ, поклонился ей, как своей госпоже, и сказал:
          – Госпожа моя, Ангелина, там, на Рыбном рынке, мне торговец палатками на него указал: «Вот идёт Евтихий – инок знаменитого Вифлеемского монастыря. Его имя у всех знатных паломников на устах. А ещё он много всяких историй знает о чудесах Святой Земли, и так их рассказывает, что не наслушаешься».