уткнулся мордой в мою шерсть и громко зачмокал. «Вот еще новости», – подумал я, но отшвыривать котенка не стал.
Второй котенок не обращал на меня внимание. Он продолжал кричать, но все тише и реже. Потом он дернулся, повернулся на бок и затих. Я заскулил, подтолкнул его носом, но он был неподвижен.
Я пролежал рядом всю ночь, но котенок больше не шевелился. Зато другой, вцепился в мою шерсть когтями и явно не хотел отпускать. Я поднялся. Котенок и не думал отцепляться, он только вскарабкался мне на спину.
Так я и пошел, таща на своей спине этот пестрый пушистый клочок шерсти.
Я выбрался из леса и побежал к домам в надежде, что котенок спустится с меня и найдет себе другого хозяина. Но котенок, видимо, думал по-другому. Я побежал, котенок вцепился еще сильнее.
Уже почти стемнело когда я добрался до другой городской окраины. Но и здесь старик не встретился. Мы с котенком наткнулись на мусорку, немного пожевали скудных объедков и двинулись дальше. Я бродяжничал и везде со мной был котенок.
Погода стала портиться. Следующие дни были ветреными и дождливыми. Ветер срывал с деревьев листья и швырял их прямо в морду. Стал пролетать снег. Один из дней был совсем холодным. На ночь мы укрылись в канаве заваленной бумажным мусором. А утром все кругом оказалось усыпано снегом.
Я был рожден когда снег уже почти сошел и поэтому совсем его не помнил. Снег поразил меня белизной и тем, что попадая на нос или язык мгновенно превращался в воду. Это было кстати, потому что за ночь лужи застыли и пить было не откуда.
Я нашел полуразрушенный дом на самом краю улицы. За домом начиналась дорога в соседнюю деревушку. Неподалеку я наткнулся на мусорку.
Дом был деревянный, сложенный из толстых бревен, обшитых снаружи досками. Теперь от стен осталась одна обшивка, а сами бревна были давно вытащены и пущены на дрова. По дому гулял ветер. Но подвал был хороший, сухой и теплый. В него вел полузасыпанный узкий лаз.
Я натаскал в подвал всякого тряпья и устроил лежанку. С утра я убегал на мусорку, и если не удавалось найти чего-нибудь съедобного, бежал дальше. В сторону больших домов. Там тоже была мусорка. Только значительно богаче. Уж на ней-то я обязательно находил что-нибудь для котенка.
Обычно встречались банки с недоеденными рыбными консервами, пакетики из–под майонеза и сметаны, которые можно было разорвать и вылизать остатки содержимого. Куриные и рыбные кости тоже встречались. В хорошие дни попадались и объедки котлет, и недоеденные черствые пироги. Все это я таскал котенку, не забывая, конечно, и себя.
Самое странное, что на таком скудном питании, котенок подрос и видимо окончательно поверил в то, что я его мама. Я уже привык к нему и теперь, когда он начал вылазить из своего убежища на улицу, у меня появились опасения, как бы он не потерялся. Но, к счастью, была уже почти настоящая зима, и котенку очень не понравился снег.
А снег шел то и дело, и становилось все холоднее.
Через несколько дней я наткнулся на маленького белого щенка. Он смотрел на меня и вилял хвостом. И самое главное, он меня совсем не боялся, а я ведь, был его крупнее раза в три. Когда я нашел куриную косточку, щенок сунулся к ней, словно это он ее нашел. Он видимо еще не знал наших собачьих законов.
Я рыкнул на него для острастки. Он удивленно на меня взглянул и сел, склонив голову на бок. Так мы и смотрели на эту косточку, пока я не отошел.
Наевшись и найдя еды для котенка, я отправился домой и вдруг заметил, что Белый увязался следом. Я остановился, рыкнул на него, но он, не обращая на это внимания, подбежал ко мне. Хвост его ходил из стороны в сторону, словно флаг на ветру. Я понял, что мне от него не отделаться.
Кажется, у меня набиралась собственная ватага. Щенок быстро освоился на новом месте. Втроем стало даже теплее. Мы спали, прижавшись, друг к другу, а в середине всегда оказывался котенок.
Теперь котенок был уже достаточно большим, он даже научился ловить мышей. Они со щенком часто устраивали веселую возню. Щенок лаял на котенка, припадая на передние лапы, а котенок, выгнув спину и задрав хвост, боком наскакивал на щенка.
Иногда к их игре присоединялся и я. Мы носились друг за другом по подвалу или, вцепившись с разных сторон в одну тряпку, тянули каждый на себя.
***
Была уже настоящая зима. Теперь, еду, если она была, приходилось выковыривать из-под снега. И я приноровился бегать на мусорку вечером, когда пришедшие с работы люди, выносили мусор.
В один из таких вечеров, возвращаясь домой, я почувствовал вдруг странную тревогу. Я бросился вперед и услышал крики, пьяные голоса, глухие звуки ударов. Еще издали я учуял резкий противный спиртовый запах, самый ненавистный для меня.
Четверо парней яростно пинали лежащего на снегу человека. Он пытался вскочить, но его снова валили и пинали. Не знаю почему, но я понял, что за него надо вступиться. В горле у меня заклокотало.
Я бросился на ближайшего парня и вцепился ему в руку. Тот заорал и стал отпинываться. Но я висел на его руке крепко. Другие двое бросились ему на помощь. Четвертый продолжал пинать лежащего.
Видимо я подоспел вовремя. Силы теперь стали равны, и тот, которого пинали, сумел подняться и теперь отражал удары.
Мне становилось все труднее. Один из парней схватил меня сзади за шею и стал крепко сдавливать. Но я не отцеплялся. Внезапно, я почувствовал обжигающую боль в боку и разжал зубы. Тот, который сдавливал мне шею, вдруг заорал и схватился за ногу. Я обернулся.
Рыжий! Мой верный Рыжий трепал парня за ногу. Я снова ринулся в атаку. Но третий парень замахал руками, повернулся и побежал. Я догнал его и хватал сзади за ноги, пока не повалил.
Потом я упал. И уже, словно сквозь туман видел, что к месту побоища подбежал какой-то человек. Он схватил одного из парней, завернул ему руку и повалил на снег. Потом приказал Рыжему сторожить. Дальше я провалился в пустоту и ничего не помню.
***
Когда я открыл глаза, то увидел сначала белые стены и почувствовал резкий запах лекарств. Потом я услышал голос, густой и мощный, и он показался мне знакомым. Да, несомненно, это был голос хозяина Рыжего. Обладатель голоса склонился надо мной и прогудел:
– Ну вот, теперь все страшное позади. Ну-ка, посмотрим, посмотрим.
Он стал снимать намотанные на меня длинные белые тряпки. Потом засмеялся, вынул из кармана белого халата конфетку и сунул мне в рот.
Конфетка оказалась кислой. У меня защекотало в носу, и я чихнул. Он засмеялся сильнее и крикнул в полуоткрытую дверь: «Заходи!» Дверь раскрылась, и я увидел на пороге другой белый халат, а в нем… мою хозяйку.
Через несколько дней «Халат», как я назвал про себя доктора, посадил меня в машину и повез. Уже в машине я почувствовал страшное волнение. Мы подъехали к домику, стоящему в глубине двора и въехали в ворота. И первое, что я увидел – на крыльце стояли хозяйка и … старик. А в окно выглядывали Рыжий и малыш.
Весь день я не верил своему счастью. Я увивался вокруг старика и хозяйки, облизывал им руки, заглядывал в глаза. Я играл с малышом и устраивал возню с Рыжим.
От Рыжего я успел узнать, как он попал в этот дом. Оказывается, когда на рынке прогремел взрыв, там начался пожар. Приехала милиция, пожарные, «скорая». «Халат» проходил мимо, он бросился помогать врачам, а потом, когда обходил рынок, наткнулся на раненого осколком Рыжего. Так Рыжий стал хозяйским.
«Халат» то и дело гудел: «Отец, ты опять забыл про таблетки» или «Ну, куда ты собрался, я сам схожу за дровами».
Хозяйка не вылезала из кухни. И когда сели обедать, стол ломился от еды. Нам с Рыжим перепало по большой косточке. Хозяйка поставила на стол торт и сказала:
– Дедушка, дядя Петя, как я счастлива, что мы с Мишенькой живем теперь с вами. Спасибо вам, что не бросили меня с сыном.
– Ну что ты, Марья, – прогудел «Халат», – как же я родную племянницу в беде оставлю.
– Ты не волнуйся, Марьюшка, неужто, родной дед с дядей не помогут, когда такие дела.
– Да с самого начала было ясно, что твоей вины во всей этой истории нет. И вообще ты молодец, такого грабителя обезвредила, он всех коллекционеров в страхе держал, – добавил «Халат».
– Это не я молодец, это псина мой, молодец, – и она потрепала меня по голове.
– Да, это, конечно, они переборщили, увезя тебя в отделение, – вздохнул старик, – ну ладно, хоть разобрались, что к чему. Я же тебе сразу говорил, живите с нами, нет, тебе все самостоятельности хочется. Никуда больше не отпущу, здесь, при мне будете.
И старик посадил малыша на колени.
Вечером хозяйка присела передо мной на корточки, обхватила меня руками и сказала:
– Песик ты мой миленький. Скоро наш папа Леша приедет. А ты молодец, человека спас, хулиганов задержал.
Ночью я почувствовал тревогу. Я вспомнил котенка и Белого. Как они там без меня. Утром, когда меня выпустили погулять, я перемахнул через забор и бросился по направлению к своему прежнему жилищу.
Белого и котенка я застал на месте. Белый радостно залаял, а котенок мявкнул и принялся тереться о мои лапы.
Я привел их к дому старика, мы взобрались на крыльцо и уставились на двери. Я в нетерпении гавкнул. Когда дверь распахнулась, и в проеме показался старик, я снова гавкнул.
– Вот они мы. Здрасте!
И старик засмеялся:
– Петя, Маша, смотрите, что за явление!
И мы поняли, что у нас теперь есть дом.
Часть II
Я – Собака. Нет, конечно, по физическому типу я человек, но по восточному календарю – ярко выраженная Собака. Я, конечно, во всю эту чушь гороскопную не верю, но то, что люди по сути своей напоминают животных – это точно. Поэтому, приятно все-таки думать, что ты собака, а не какая-нибудь крыса или пресмыкающееся.
У собак, как правило, две ипостаси: одна – злобность, подозрительность, неуживчивость, другая – дружелюбие, общительность и верность. Злобные и подозрительные, готовые в любую минуту броситься в драку – это «экстремисты», они ненавидят всех и вся.
И люди – собаки первого типа такие же, готовы гавкаться по каждому пустяку. К счастью, их не много. И о них мне говорить совсем не хочется.
Другие – «дворняги» вне зависимости от происхождения. Пусть они хоть с самой распрекрасной родословной и самой необычной породы, все равно «дворняги».
«Дворняги», потому – что добродушны, веселы, приветливы, хотя, при случае, подраться тоже не прочь, но они не экстремисты. «Дворняги» – это, прежде всего, друзья.
Так вот, я Собака второго типа. Эта моя «собакость» проявляется во многом и чем дальше, тем больше.
И друзья у меня такие же. Особенно Димка. Он даже внешне похож на подросшего щенка хаски. Когда он делает удивленную и одновременно задумчивую физиономию и запускает в свои синенькие глазки совершенно собачье выражение, он становится вылитым Дарби, как зовут его собаку.
Мне иногда кажется, что если бы я на самом деле была собакой, то, наверное, из меня бы получился неплохой грюнендаль, а может быть обыкновенная дворняга, только обязательно большая черная и лохматая.
Два моих самых закадычных приятеля Светка и Димка тоже собаки. Ну, Светка, несомненно, была бы золотистым ретривером, а Димка, ясно, хаски.
Но больше всего моих знакомых поражает один совершенно необъяснимый момент: где бы я ни появилась, одна или в окружении приятелей, меня
