«Спасибо».
Мы подошли к Димке. Он заломил парню руки за спину и держал его в таком положении. Хватка у Димки была железная, и парень даже не пытался вырваться, а только тихо скулил.
– Ну и что будем делать? – поинтересовался Димка, – сдадим в руки правосудия или разберемся своими силами.
– В руки правосудия, – сказала я, – будем блюсти законность.
– Не, лучше своими силами, – подал голос парень.
– Тут кто-то вякает? – удивился Димка, – кто-то получил право голоса? Кто-то сам выбирает себе кару? Нет, только правосудие в силах вынести соответствующий характеру преступления приговор. А статья, мой друг, будет более, чем серьезнейшая. Ограбление несовершеннолетнего, более того, малолетнего, группой лиц по предварительному сговору. Лет так на пять колонии строгого режима тянет.
Парень взвыл.
– Отпусти! Гадом буду, если на мелких еще полезу. Первый и последний раз, честно говорю.
– Так значит своими силами, в обход законности. А не пожалеешь?
– Не-а, – мотнул парень головой.
– Ну что ж, сам напросился, – ответил Димка и с силой саданул парня коленкой под зад.
Парень взвизгнул.
– Ну вот, а говорил, не пожалеешь, не захотел по законности, сам виноват, а то сидел бы сейчас безболезненно в СИЗО, – укорил его Димка, и вновь саданул коленкой.
Парень снова взвизгнул.
– Ладно, некогда нам тут с тобой. Проверь документы, – повернулся ко мне Димка.
– А где? – удивилась я.
– В карманах пошарь.
– Не имеете права! – взревел парень.
– Имеем – имеем! Ты же считаешь, что имеешь право отнимать чужое, почему же мы не должны иметь такого права? Ты нарушаешь чужие права – мы твои. Все по справедливости.
К моему удивлению, в кармане у парня оказался билет учащегося городского училища, с фотографией и печатью. Теперь мы знали имя и фамилию грабителя.
– Так, – сказал Димка, – документик пока побудет у нас в целях профилактики. Теперь, если где что – сразу ясно кто. Пойдешь по этапу. А пока тебе это за моральный ущерб, а это за материальный! – и Димка так пнул парня дважды под зад, что тот взвыл в очередной раз.
Потом Димка неожиданно ослабил хватку и отпустил парня, одновременно с этим он отвесил ему еще один пинок, такой, что парень с разбегу растянулся на асфальте.
– А это все для той же профилактики, – пояснил Димка и повернулся к улепетывающему парню, – еще раз услышу о твоих проделках, тебе не жить… – тут Димка добавил такое слово, что у меня уши узлом завязались, и я с удивлением глянула на него.
– А с такими, только так и надо, – сплюнул Димка, – они человеческого обращения не понимают.
Мальчик подергал Димку за рубашку и поднял на него счастливое лицо с дорожками высохших слез.
– Спасибо дядя!
– Дядя… – хмыкнул Димка.
Потом повернулся к мальчику:
– Как тебя зовут, чудо велосипедное?
– Димка.
– Надо же, тезка! – обрадовался мой приятель, – ну пока, Димка! Не давай себя в обиду, да и других тоже.
Счастливый парнишка вскочил на велосипед, и уже отъехав чуток, прокричал: «Ладно!» и помчался во весь опор.
Ну вот, в этом весь Димка, то смеется до упаду, то сломя голову бросается кого-нибудь спасать.
– Зря ты забрал у него документ.
– А! – отмахнулся друг, – напугать-то его надо было, может быть поумнеет немного. Потом билет в училище отдам.
– Он, между прочим, тоже несовершеннолетний. Не надо было его пинать. Теперь получается, взрослый избил ребенка.
– Нет! Надо было по головушке погладить и сказать: «Грабь дальше, родной, продолжай в том же духе, и ты добьешься больших успехов!» – разозлился вдруг Димка, – тоже мне несовершеннолетний! Как грабить и воровать, так он вполне взрослый, а как отвечать за свои поступки, так дите малое неразумное. Да ему лет семнадцать, он меня всего-то года на два младше. А в нашем возрасте два года уже не разница.
– Надо было его в отделение сдать, а не самосуд устраивать, – не унималась я.
– Так ему надольше запомнится. Пусть знает, что люди не собираются спускать бесчинства и что можно нарваться и на такого, который уроет и не задумается. Нет, я твердо уверен, что добро должно быть с кулаками.
Потом вдруг Димка засмеялся:
– А сама-то не помнишь разве…
***
Да, уж, напомнил, было дело. Год назад у нас вскрыли гараж и угнали мотоцикл, и мой велосипед в придачу. Мотоцикл был старинный, послевоенный, еще дедушкин, и отец им очень дорожил. А так как, родители у меня на Севере, мне пришлось самой иметь дело с заявлением об ограблении, следователями, допросами, беседами. В общем, ничего приятного.
Целый месяц мне приходили повестки к следователю, и он все выяснял какие-то недовыясненые детали, но ничего конкретного по поводу мотоцикла сказать не мог. Лишь разводил руками и говорил: «Ищем, как найдем, сообщим». И вот в один из дней я вновь явилась в кабинет к следователю, и он радостно объявил, что мотоцикл найден, но в разобранном состоянии.
– А велосипед? – осторожно поинтересовалась я.
– Насчет велосипеда узнайте сами у угонщика, он сейчас лежит в больнице со сломанной ногой. Уж извините, мне не до велосипеда, столько дел. А узнаете – изъять поможем.
И следователь рассказал следующее. Оказывается, в городе орудовала шайка подростков, которыми руководил взрослый. Они занимались угонами, специализировались в основном на мотоциклах. Велосипедами, тоже не брезговали. Угоняли, разбирали и продавали запчасти, а все, что не нужно, топили в пруду.
Наш мотоцикл был пятым по счету угнанным ими. А на тринадцатом они погорели. Угоняли злополучный мотоцикл ночью, гнали во весь опор по известной им, уже обкатанной дороге. Но в тот день на ней начались ремонтные работы, дорогу перекопали и перегородили каменными блоками.
Угонщики же, ничего этого не знали и врезались в темноте в один из этих каменных блоков. Тот, кто был за рулем, сломал ногу и потерял сознание, остальные отделавшиеся далеко не легким испугом, подумав, что он зашибся, бросили его и сбежали с места аварии. На рассвете травмированного нашли грибники и вызвали «Скорую» и милицию. Так все и раскрылось. Всю банду вычислили.
Еще следователь назвал мне имя и фамилию угонщика и номер палаты.
И я отправилась в больницу, выяснять судьбу велосипеда. По дороге я купила яблок и помидор, хотя и угонщик, но раз травмирован, то надо какой-то гостинец.
А потом, проходя мимо стройки, я нашла в куче щебня симпатичную каменюгу, размером в два кулака. По всем признакам каменюга была явно яшмовая. У нас с сестрой неплохая коллекция минералов, мы с самого детства ее собираем. И когда находим интересный камушек, обязательно тащим домой. Отец сделал точильный станочек и достаточно мягкие камни, мы наловчились обтачивать.
И вот, сунув каменюгу в небольшую сумочку, висящую у меня через плечо, я принесла свои стопы в больницу, прямиком в отделение травматологии. В приподнятом настроении я вошла в палату и наткнулась на стену глухого непонимания со стороны угонщика.
На мой вопрос о велосипеде это юное, но видать уже донельзя порочное существо, нагло и лениво, с презрительно оттопыренной в сторону губой процедило:
– Отвали…
И он послал меня откровенным ничем не завуалированным матом.
Я взглянула на его приподнятую, привязанную к агрегату с гирькой, загипсованную ногу, на бритую голову, на тупую, наглую и самодовольную морду. расплывшуюся как квашня по подушке, и в моей груди заклокотала ярость. Из-за этого стервеца там, на Севере узнав, что стало с мотоциклом, заболел и попал в больницу мой отец, и другие люди тоже возможно слегли на нервной почве, лишившись своих мотоциклов. А эта мразина лежит тут на всем готовом, лечится лучшими лекарствами, получает не самую плохую медицинскую помощь, да еще меня матом посылает.
Моя мама как-то руку сломала, так ее десять часов в трампункте промурыжили, пока помощь оказали. Все подождите да подождите, в первую очередь резаных, битых, а эти все резаные и битые сплошь пьянчужки поступали, а их сразу под капельницу. Это года четыре назад случилось. Отец тогда в командировке был, и в больницу с мамой я поехала.
Я смотрела, смотрела и не выдержала. Между прочим, говорю, мама у меня учительница, двадцать лет в школе проработала, так неужели она не заслужила, чтоб ей безотлагательно руку загипсовали. Эти пьяни подзаборные, от которых обществу никакой пользы, все почему-то вне очереди помощь получают, а маме моей уже много часов руку загипсовать не могут.
Врач на меня тогда вытаращился, медсестры зашикали: «Разве можно, девочка, такое говорить», потом все же помощь оказали, но в больнице так и не оставили, хотя перелом серьезный был.
Я как это вспомнила, так меня вообще затрясло от обиды. А этот, преступник и надо же, все условия ему!
Не помня себя от гнева, я кинулась на мерзавца. Кажется, сначала я хотела долбануть его по сломанной ноге, но потом, мелькнула мысль, что сломается ни в чем не повинный вытягивательный аппарат, к которому привязана нога этого урода. И я всю свою ярость обрушила на голову угонщика.
Я кричала, что урою его вместе с потрохами, если он не скажет где велосипед, и что есть силы хлестала пакетом с гостинцами и сдернутой с плеча сумочкой по чему придется и, кажется, попадала в основном по голове. Бумажный пакет порвался, помидоры раздавились, и их сок стекал по его противной физиономии. Он корчился на кровати, прикрывал голову руками и тоже орал:
– Ой-ой! Больно! Помогите!
– Что вы делаете! – заорал его сосед по палате.
Я зыркнула на него так, что он сразу заткнулся.
– Замолчи мужик, не видишь, с бандитом разбираюсь.
Я не заметила, как около меня столпились больные, прибежавшие на крик из других палат. И какая-то старуха заверещала:
– Хулиганка! Вызывайте милицию! Медсестра, медсестра! Помогите!
Я повернула к ней разгневанную, красную от ярости физиономию:
– Бандита покрываешь! Да он тебя же в следующий раз и пришибет. Дозаступаешься!
Я даже не заметила, что обращалась к старухе на «ты». Старуха попятилась, бормоча какие-то слова. Тут в палату влетели две медсестры. Они прыгали вокруг меня и уговаривали:
– Успокойтесь! Успокойтесь!
И одна из них все совала мне в руки мензурку с валерианкой. Самое интересное, что меня никто и не думал останавливать, медсестры и большинство больных видимо знали, почему попал сюда этот парень и, возможно, сочувствовали мне. В голове всплыли бабкины слова:
– Я же еще и хулиганка! Ах, так!
Я последний раз гневно оглянулась на окружавшую меня толпу. Нагнулась, схватила из-под кровати судно и одела его на голову парню. Содержимое горшка вперемежку с соком раздавленных помидоров, который уже украшал его физиономию, потекло вниз.
Неожиданно успокоившись, в полной тишине я вышла из палаты. Никто даже и не пытался меня задержать. Я преспокойно вышла из отделения, потом из больницы и пошла по улице. И только завернув за угол, почувствовала, что ноги у меня стали совершенно ватными. Меня затрясло, и начался просто какой-то истерический хохот.
Прохохотавшись, и вновь почуяв силу в ногах, я помчалась по улице, периодически переживая смеховые приступы. Потом, я подумала, почему он так орал «больно, больно!» и вдруг вспомнила: в сумочке лежала довольно увесистая каменюга. А я орудовала этой сумочкой как булавой. Я снова расхохоталась. Со
