Из воспоминаний студента.

  «Дети святы и чисты». А.П. Чехов.
  Конец мая. Было тепло и солнечно.  Нет, скорее было очень жарко и ослепительно светло. Солнце не ласкало лучами траву, деревья, людей. Оно обжигало, безжалостно, беспристрастно, нагнетало знойную, раздражающую атмосферу. Зелёное полотно, кроны деревьев были слишком светлыми, они казались прозрачными, полными бликов, которые хорошо различимы на идеально гладком клинке. Здание школы, обычно неплохо выглядевшее под освещением, в этот раз смотрелось отторгающее светлым, неестественным. Всё как будто бы плавилось, и даже воздух, казалось, был сильно искажён.
  Это давление чувствовалось всеми. Последние уроки последних дней. Пора предвкушения свободы, безмятежности, грандиозных планов на ближайшее будущее. И каждая секунда, отдаляющая от свободы, казалась противной, не злой, а скорее назойливой, бескомпромиссной, гадкой и вредной. Минуты шли как-то особенно, как-то непонятно долго, и чем больше это всплывало в мыслях, тем дольше они шли. Даже учителя прониклись этим нервным, зудящим, изматывающим духом. Но вместо упрощения урока нагнетали большую нагрузку, «дабы восстановить потерянное, ведь близость каникул не повод что-то менять, тем более экзамены на носу», что, безусловно, раздражало еще сильнее. Всех просто бесило всё и все. Даже сам факт ожидания, даже сам факт того, что ждали все. Экая пороховая бочка была раскалена до предела. Тем не менее, мы это понимали и искренне не хотели устраивать заварушек, ссор и разборок, что было не то, чтобы обыденно, но и не исключено. Желание уйти домой с хорошим настроением, готовностью к пробуждению было сильнее. И всё же, не вся школа придерживалась этой позиции.
  Если у одних торжествовало стремление скорее отправится домой, по делам, в интересные места и сбросить нагрузку там, то у личностей менее вдохновлённых  возникала мысль на ком-нибудь сорваться. Ну, хоть на ком-нибудь. Такими, безусловно, являлись и Новый, Керса и Торса (клички, история коих банальна и не интересна), местные «авторитеты». Не хватало лишь жертвы и повода. Что ж, найти такую мелочь для подобных мастаков издёвок, унижений и придирок было раз плюнуть. Хотя, и они тогда искали цель нехотя, им было лень. Нужен был кто-то слабый, беззащитный, странный и ненужный. Желательно тот, кто не мог вообще никак сопротивляться ни сейчас, ни потом. Кто в меру отсутствия сил и связей не мог даже отомстить при всём желании. Парни стали неподалёку от выхода и принялись просто ждать. Чем дольше ждали, тем сильнее накипало желание помучить, а ждали они долго. Собрались уходить, и тут – Удача! Как раз вышел из школы Саша, видимо чем-то обрадованный, он, один из немногих, был в задумчивом настроении, он не ждал чего-то хорошего, это с ним уже произошло. Что уж тут скажешь, он идеально подходил для роли жертвы. Среднего роста, хилый мальчик с еще не до конца прорезавшимся голосом, идущий быстро, частыми шагами и постоянно смотрящий на землю. В общем, у многих он вызывал жалость и умиление, которую обычно вызывает маленькое дитя. Как-то я слышал о нём пару вещей. Был «не от мира сего», предпочитал классическую музыку остальной, много читал. Обладал чувством юмора, некоторыми странностями, которые также были забавны, да и вообще был очень добродушным и наивным. Окружение к нему относились неплохо, даже чуть лучше, чем нейтрально. Он никому не мог помешать, да и как? Поэтому врагов наживать не умел, и уж тем более не хотел. Как-то пару раз его было пытались вывести из себя, но выглядел он так жалко и смиренно, что прекращали это занятие за отсутствием интереса. Друзей у него, однако, не было.
Но наши хищники были не так привередливы, быстро его догнав, они стали прикапываться к мальчику:
- Хей! Ну-ка погодь-ка! – сказал, а затем просвистел один из своры.
- Да, вы что-то хотели, ребята? - ответил он, картавя. Раздался ржачь.
- Ребята? Ахаха, вы слышали это? Мда. Как звать тя?
- Александр, а что?
- Ахах, ну и имечко, конечно. А чё, спросить нельзя или против чёта имеешь? Ты говори, свои все, - ехидно произнёс Торса.
- Я не люблю, когда надо мной смеются. И я тороплюсь. Пустите, пожалуйста.
- Это ж куда ж ты так торопишься, что с норм поцанами поговорить брезгаешь, а? – вступил Керса.
- Я не брезгаю, нет, опаздываю в школу. Музыкальную.
- На чём бренчишь? Гитарист, шоль?
- Нет, это скрипка. Я не бренчу, я играю! Нет, учусь в смысле…
- Умный что ли?
- Ну, э…
- Гитара, скрипка, велика разница, - отрезал Новый.
- А ты, я смотрю, умный очень. А сам-то за быдло нас держишь?
- Да ни за кого я вас не держу!  Пустите!
- Видали какой прыткий! Ты не дерзи, слышь, мы с тобой нормально разговариваем, ну-ка покажи, чё как играешь, быстро! Или совсем уж решил обидеть дружков своих?
Саша дрожащими руками достал скрипку и показал.
- О,  скрипачник!
- Скрипач, так правильнее…
- Да насрать. Опять начинаешь? Торса, ну-ка глянь.
  Тут Новый скорчил солидную мину и начал долбать смычком по инструменту и дико ржать. При этом в глазах его было выражение невероятного, высокомерного удовлетворения. И чем сильнее нервничал Саша, тем сильнее удовлетворенно-надменное чувство овладевало Новым. Он был особым садистом, ему нужна была полная беспомощность жертвы, безнаказанность и власть тешили его самолюбие. И если двое рядом с ним больше строили понты или отрывались и веселились, возможно даже не до конца понимая всю пакость своих действий, то этот знал каждое чувство Саши, которое он вызывал своими действиями. Это и было самой целью. Ему бы не принесла удовольствия победа в драке, даже с более сильным противником, если бы он после не смог плюнуть в лицо или потаскать за волосы побеждённого, если противник не был унижен. Его не удовлетворила бы месть или защита чести, если бы цель самосуда не была бы растоптана. Поэтому жертв он выбирал всегда именно подобных этой.
- Нет, оставьте, прекратите! Моё! Вы же испортите! – Саша не выдержал и бросился за скрипкой.
- Сломался… - Новый сильно ударил Александра по лицу. Тот упал, встал и в гневе бросился на обидчика. Последний еще раз ударил его по лицу, затем в живот – силы очевидно были не равны и Саша упал и скорчился. Новый подошёл, пнул три раза павшего, приговаривая: «Будешь знать, с**а, как дерзить серьёзным людям», бросил скрипку, хорошо на чехол, остановился и громко добавил: «Если кто-то поможет ему, будет иметь дело со мной. На тёлок управу тоже найду, расходимся».
  Торса и Керса были несколько удивлены. Никто не рассчитывал на избиение, а уж тем более такое. Они даже были напуганы тем, с каким рвением накинулся на жертву их друг. Но, тем не менее, они не придали этому особого значения.
  Затем подбежала какая-то девочка. Я прислушался: «Мда, а ты не такой клёвый, как я думала. Я с лохами не встречаюсь, пф». Она повернулась и двинула к подругам.
  Ухмыльнувшись, те, кто смотрели, ушли. Остальные просто прошли мимо. Были и те, кому стало жалко бедолагу, но вступать в конфликт с парнями было опасно. Никто не хотел портить себе настроения. Учитель, который вдруг заметил Сашу, посмотрев в окно, решил для себя, что тот просто упал, и отправился себе дальше. Я хотел помочь, но был один. Но то, как поплёлся домой этот парниша, опустив голову, волоча портфель по земле, тихо рыдая в расправленной рубашке, в пыли, я помню в мельчайших подробностях до сих пор. И забыть, никак не выходит.