от них подальше.
По словам щенков, самые бедные мусорки были на городских окраинах, около маленьких покосившихся домишек. Там съестного почти не встречалось, редко-редко заплесневелый сухарик или какая обглоданная косточка. Конечно, и на богатых мусорках не всегда случалось поесть, бомжи набегут, хоть караул кричи. Но в целом, жить можно, если только не собачники.
Собачников мы ненавидели люто. Мы их за версту чуяли. Мне еще мать говорила, что собачники наши самые большие враги и на глаза им лучше не попадаться. Она их называла живодерами.
Страх перед собачниками прочно засел в наших душах. Даже бомжи были лучше. Порой среди них встречались вполне симпатичные люди, которые нас не прогоняли от мусорок, а даже наоборот, подкармливали, конечно, таких было не много, но были. Так вот, как только появлялся фургон собачников, мы забивались по разным щелям, и пересиживали этот опасный период.
Я заметил, что люди по разному относятся к бездомным собакам. Одни всегда угощают чем-нибудь, другие равнодушны, третьи истошно кричат при виде собак, а некоторые, постоянно норовят обидеть. Однажды мы видели, как какой-то прилично одетый дядька, явно не бродяга, насмерть забил мирно дремавшего у обочины пса. Но все-таки, хуже всех были собачники.
***
Был конец весны, солнце палило нещадно и мы, разморенные жарой, заснули во дворе в тени деревьев, недалеко от пятиэтажки. Мы часто заглядывали в этот двор. А в последнее время, можно сказать, переселились сюда. Здесь жила добрая бабулька, которая нас подкармливала. Да и другие жители относились к нам неплохо, частенько перепадало от них что-нибудь вкусненькое, со двора не гнали, гладили нас, ребятишки с нами играли.
Но, в семье не без урода. Нашлись двое, которые собак ненавидели. Устраивали бабуле скандалы, прогоняли нас. Однажды они выловили бабулю, когда она вынесла нам мисочку с едой. Бабуля была во дворе одна, и они подняли такой ор, что стекла звенели.
– Развела тут псарню! Забирай их себе, если они тебе так нужны, а во двор не смей привечать! – орал мужик.
– Мы выселим тебя, карга старая, добьешься! Своей собаки мало, так еще чужих по всему городу собирает! – визжала тетка.
Бабуля развернулась и ушла, не сказав ни слова.
– Ишь, какие мы гордые! Мы на тебя управу найдем! – не унимался мужик.
Нашу бабулю обижают! Вот тут мы ощетинились и зарычали. Мы впервые рычали на человека. Мужик с теткой завизжали еще сильнее и с криками «бешенные, бешенные!», забежали в подъезд. Несколько дней все было спокойно. Эти двое во дворе не появлялись, бабуля продолжала нас кормить, ребятишки с нами играли, и постепенно скандал забылся.
Дни стояли очень жаркие, даже ночь не приносила прохлады. Вот мы и лежали в тени, периодически кто-нибудь из нас приоткрывал один глаз и следил за происходящим. Но все было в порядке, и мы задремали. Был разгар дня, люди во двор почти не выходили: кто на работе, кто спрятался от жары по домам.
Собачники появились неожиданно. Я услышал истошный визг, вскочил, бросился бежать и запутался в сетке. Рыжий и Пестрый с лаем набрасывались на собачников и хватали их за штаны, один собачник схватил Рыжего за шкирку, но тот увернулся и цапнул собачника за палец. Собачник взвизгнул и выпустил Рыжего, и тот бросился бежать. Второй кинул на Пестрого другую сеть, но Пестрый увернулся и тоже бросился на утек.
– Держи их, держи! – орали собачникам, маячившие в окне мужик с теткой.
– Стойте! Что вы делаете! – услышал я крик. От подъезда к машине бежала наша бабулька.
Но было уже поздно. Меня швырнули в фургон, и машина рванула со двора.
По дороге машина часто останавливалась, и в фургон забрасывали других пленников. Скоро нас было уже довольно много, и здесь были не только бездомные бродяжки вроде меня, но и породистые псы, и несколько очень симпатичных, ухоженных кошек. В фургоне стоял визг, лай, мяуканье.
Мне почему-то особенно жалко было кошек. Они казались такими беспомощными и маленькими. Я всегда хорошо относился к кошкам, может быть потому что, в нашем подвале, где я раньше жил с матерью и другими собаками, кошки были нашими соседями, они тоже обитали в подвале, и их никто из собак не обижал.
Нас привезли за город. Около большого здания, обнесенного высоким забором, машина остановилась. Кошек загнали в одно большое помещение, а собак сразу распределили по отдельным узким клеткам.
Здесь было очень неприятно. Тревога и страх словно повисли в воздухе, все кругом было пронизано ими. Когда меня вели вдоль клеток, я видел тоскливые, полные ужаса глаза собак. Некоторые клетки были пусты. Меня запихнули в одну из них и защелкнули задвижку. Весь остаток дня я не притронулся ни к миске с едой, ни к воде, стоящей рядом в небольшой чеплашке.
Ночью я стал рыть подкоп, вспомнив, как это сделала моя мать. Пол в клетке был земляной, но земля оказалась очень твердой, и я разбил лапы в кровь, но достаточно большого хода, чтобы выбраться так и не вырыл. Утром пришел охранник. Он увидел подкоп и избил меня так, что я отлежался только к следующему утру.
Каждый день из соседних клеток кого-то уводили, но клетки не долго оставались пустыми, появлялись новые собаки. Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я попал сюда. Скажу одно, первые дни я не ел, но потом голод заставил меня притронуться к пище.
Постепенно появился аппетит, а вместе с ним надежда, что я смогу вырваться из этой тюрьмы. Я все чаще стал думать о старике, и решил, что, как только вырвусь отсюда, обязательно его найду. Вспоминал я и бабулю. Но возвращаться к ней одному, без Рыжего и Пестрого, мне не хотелось. Вот если бы их найти, можно было бы появиться у бабули.
От собак я узнал, что это живодерня при мыльном заводе, принадлежат они какому-то богачу, и все богатство его держится на выделке шкур и на мыле. Иногда сюда по ошибке попадают собаки с именитыми родословными, и тогда происходят неминуемые скандалы. Появляются хозяева собак и грозят начальнику «прикрыть его лавочку», но, получив любимца обратно, забывают о своих словах.
Еще я узнал, очень редко, но все-таки бывает, что охранники забывают закрыть после кормежки какую-либо клетку, и тогда счастливчик бежит, и если ему удается выбраться за ворота, он спасен. Я почему-то поверил в то, что именно мою клетку забудут закрыть. И ждал.
И дождался. Однажды утром, моя клетка открылась, на меня накинули брезентовый ошейник на палке, вывели во двор и повели в сторону длинного здания в глубине двора. У меня оборвалось сердце. Я понял, что спастись уже не возможно. Но я упирался изо всех сил и старался вывернуть голову из ошейника. Несмотря на сопротивление, меня продолжали тащить. При этом один из конвоиров усиленно хлестал меня плеткой.
К забору подкатила машина, охранник открыл калитку в воротах и вдруг упал. Ворота распахнулись, машина въехала во двор. А по двору что-то защелкало. Мой мучитель дернулся и тоже упал. За ним другой. От ворот уже бежали люди, в руках у них были стрекочущие палки и от вылетающего из этих палок огня все вокруг падали.
Люди с палками пробежали по всему двору, заскочили во все помещения, и где бы они ни побывали, везде охранники падали на землю. Из одного здания выбежал человек и быстро побежал к стоящей у забора машине. Я узнал его, это был начальник. Он почти добежал до машины, но раздалось очередное стрекотание, и начальник тоже упал.
Я вывернул голову из ошейника и спрятался за угол дома. Люди с палками прошли к клеткам, они явно кого-то искали. Наконец остановились у клетки, в которой сидел, появившийся на днях, большой и видимо очень породистый пес.
Клетку открыли, пса выпустили. Он бросился на грудь одному из своих освободителей и облизал его лицо. Честное слово, когда пес встал на задние лапы, он был ростом со своего великана-хозяина.
Освободив собаку, люди бросились к своей машине, и уже было сели в нее, как вдруг от машины отбежал один. Он бросился к клеткам и все их пооткрывал. Потом открыл комнату с кошками, сел в машину и она исчезла за воротами. Весь двор заполнился собаками и кошками. Я выбежал из ворот. Передо мной лежала дорога.
Дорога привела меня на окраину города. Но это был другой город, не тот, из которого я родом. Здесь тоже были собаки и помойки. Значит, жить можно. Но помойки оказались скудными, еда появлялась крайне редко. Городок был маленький и бедный.
Пришлось попрошайничать. Я обычно садился у дверей единственного в городке магазина и терпеливо ждал, что кто-нибудь кинет кусочек хлеба или выронит маленькую рыбешку. Однажды, я увидел в стеклянной витрине черного щенка, он был значительно крупнее, чем тот, в луже, этакий щенячий подросток, длиннолапый, лопоухий, лохматый, с веселыми сливовыми глазами. Во всем его облике было что-то очень знакомое. И я узнал его. Это был я.
В городе было много стариков. И мне казалось, я непременно встречу своего, но время шло, я обежал весь город, заглянул в каждый двор, но старик так и не встретился. Не было даже намека на его запах, который я крепко запомнил. И я понял, что мне здесь делать больше нечего.
***
Я вновь пустился в путь. Теперь я бежал в обратном направлении. Пробегая мимо своей тюрьмы, я убыстрил бег и проскочил это место на одном дыхании. Так я снова оказался в городе.
В тот же день я столкнулся у магазина с человеком, до этого я видел его несколько раз на рынке. У магазинов он тоже часто околачивался.
Это был худой незаметный на вид дядька. Я так и стал его про себя называть. И вот он протянул мне булочку. Я был голоден, булочку проглотил в одну секунду, он протянул мне сосиску, и я почувствовал к нему несказанную благодарность. И когда он меня позвал, я пошел за ним.
Он жил в полуразрушенном домишке на окраине города. Дом был покосившийся, маленький, зато двор большой, заставленный какими-то лотками и столами. Дядька держал меня в доме и следил за каждым моим шагом. Конечно, он меня кормил и даже иногда гладил. Но я не считал его хозяином, я почему-то не мог забыть старика.
В первый же день он научил меня команде «лежать», а затем стал учить ползать. Он бросал передо мной кусок мяса, привязанный к веревочке, но хватать не давал, а заставлял меня ползти к нему. Но как только я подползал, кусочек начинал от меня убегать.
Мне казалось это веселой игрой. Я вскакивал, кидался следом и сразу же получал удар по голове. После нескольких таких ударов, я понял, что вскакивать нельзя, а надо ползти, как можно сильнее прижимаясь к земле. Потом надо дотянуться до стола и постараться незаметно стащить курицу или кусок мяса. Но есть добычу нельзя, ее надо принести дядьке.
Потом он перенес занятия во двор. Я должен был ползти до стола, хватать курицу, незаметно скрываться с ней, а затем бежать и относить курицу дядьке. Честно сказать, мне этого делать совсем не хотелось, с каким бы удовольствием я сам расправился с этой курицей. Но я боялся ремня, которым постоянно угощал меня дядька.
Я усвоил урок прочно, и делал, видимо, все хорошо, потому что дядька был доволен.
Затем он усложнил задачу. Теперь я должен был таскать из сумок и карманов курток кошелек. Кошелек был намазан курицей, но был совершенно не съедобен. Работать с ним мне было совсем не интересно.
Дядька научил меня еще двум командам:
